Мэри Роуз

Однако потом искорка надежды запылала ясным пламенем. Что бы он ни думал, что должен своей «доске», в ту зимнюю ночь он доказал, кого любит на самом деле: он убил Роберта, наказал его за то, что тот оттолкнул и презирал Джеральдину.

«Любовь и смерть, возлюбленный мой, для нас обоих всегда было одним и тем же. Ты смог дать мне то, чего не смогли дать другие: осознание, что ты готов пойти до конца. В любви. В убийстве. В жизни с тобой нет равнодушия, нет полутонов, есть лишь вся сила и все мужество. Именно я, а не твоя Франческа, эта мышка-доска, ради тебя не побоюсь ни смерти, ни ада».

Тоска была ошеломляющей, но в первые месяцы она старалась быть предельно осторожной. Некоторые офицеры из адмиралтейства вступились за него, а пока Англия находилась в состоянии войны на море, слово адмиралов имело вес. Тем не менее свобода его была шаткой, и если его снова слишком быстро свяжут с ней, Джеральдиной, король может изменить свое решение. Поэтому она осталась в городском особняке Дадли, а он — в Портсмуте, в своих доках, — и оба терзались. «Доску» он бросил. Джеральдина провела весну, на протяжении которой в Шотландии продолжалась война, а Франция собирала флот, в лихорадочном ожидании, словно силы и юность еще не оставили ее.

Она хотела поехать к нему, в Портсмут, как только это будет безопасно, но необходимости не возникло. Он приехал в Лондон.

— Этот корабль, с которым было связано убийство твоего мужа, вооружается и экипируется, — сообщил Давид. — «Мэри Роуз».

Давиду не нужно было знать, что убийство ее мужа было связано не с кораблем. Джеральдина узнала то, что хотела: вторжение было на носу. Часть флота под командованием Дадли будет стянута в Дувре, чтобы пересечь там пролив и перехватить французскую эскадру. В число тридцати шести кораблей, бывшими под командованием Дадли, входили пять брандеров, которые будут принесены в жертву во время битвы. В этой мысли Джеральдина находила что-то возвышенное и волнующее. Десять человек команды, необходимые для того, чтобы направить такой брандер на противника, сцепить его с одним из его кораблей и поджечь, за храбрость получали тройную оплату. Для этого использовали только тех моряков, которые умели плавать и могли попытаться спастись, прыгнув в воду, но в большинстве случаев они расставались с жизнью.

В юности Джеральдина ненавидела корабли. Они были для нее воплощением ее сонного, провонявшегося рыбой и водорослями родного города. Благодаря своему возлюбленному она узнала, чем корабли могут быть на самом деле: чудесным оружием, несущим смерть издалека, без соприкосновения с безжизненными телами, глазами навыкате и выделениями.

Однако она не хотела, чтобы он отправился на корабль, а значит, и на войну. Особенно ей не хотелось, чтобы он оказался на старом, испорченном Робертом, приведенном обратно на Темзу и стоявшем за Тауэром, — прежде чем его успели полностью модернизировать. Она не понимала, зачем ему это, пока не увидела его снова. От Давида она узнала время, когда на борту «Мэри Роуз» должны быть офицеры и команда, и подготовилась. В былые времена Джеральдина положилась бы на свой шарм, чтобы получить доступ на закрытый пирс, теперь же ей понадобились связи Давида.

Она увидит его. В мечтах она представляла себе подробности их головокружительной встречи, и мужчина, по которому она тосковала, казался ей все более величественным и прекрасным. Когда же они встретились, все было иначе. Он был старше всех остальных, регистрировавшихся за столом казначея; худой и не очень высокий, он тащил за собой огромный ящик на колесиках.

Сердце сжалось, потому что она слишком сильно любила его и для этого не нужны были очевидные причины. У ее ног были графы и герцоги, славные полководцы и поэты, а она любила простого мужчину в кожаном камзоле, на лицо которого спадали черные волосы и который прихрамывал, волоча за собой ящик. Сердце сжалось еще раз, когда она осознала, почему он хочет попасть на этот корабль. Она сделает все возможное, чтобы помешать ему в этом, но, вероятно, она сдалась в тот же миг.

— Энтони!

Вместе с ящиком он стоял в толпе мужчин, одетых в полулаты и о чем-то громко споривших. В принципе, он не мог услышать ее, но обернулся. Она едва могла говорить.

— Подойди ко мне, — сказала она ему взглядом.

Он боком выбрался из толпы и побрел к ней.

Они стояли друг напротив друга и некоторое время не могли говорить, поскольку по каменной мостовой катили огромные бочки с маслом и пивом, загружая корабль провиантом, и в таком грохоте нельзя было бы разобрать ни слова. Лицо его было бледным, усталым и гораздо более худым, чем помнилось ей. Она хотела прижать его к себе, позволить ему вечно отдыхать в ее объятиях. Если тоска по нему истощала ее, то его она полностью изнурила.

Когда она протянула к нему руки, он отшатнулся. Очевидно, он все еще боялся чужих взглядов.

У него были красивые руки. На правом указательном пальце она заметила кожаный наперсток.

— Зачем это тебе? — спросила Джеральдина, когда бочки наконец отгрохотали.

— Как зачем? Чтобы чинить такелаж, зачем же еще?

— Почему ты выполняешь такую работу? Разве для этого нет юнги?

— Джеральдина, — произнес он, — прежде чем я начну объяснять тонкости ранжирования корабельной команды, не будешь ли ты так добра сказать мне, что тебе здесь нужно?

— Я пришла, чтобы увидеть тебя.

— Маловато для причины.

— Это все!

— Ну ладно, — заявил он тоном, за который она готова была боготворить его. — Значит, ты закончила и я могу идти? Или еще нет?

— Как ты можешь так говорить! Ты знаешь, сколько я тебя не видела?

— Не совсем. А должен?

— Я люблю тебя, — произнесла она, потому что не могла придумать, что ответить, а любовь захлестнула ее, словно волна. — Я не хотела подвергать тебя опасности, иначе я непременно написала бы тебе, как для меня важно то, что ты сделал ради меня.

— Что я сделал ради тебя, Джеральдина?

— Ты сам прекрасно знаешь.

— Я никогда не задаю вопросов, на которые прекрасно знаю ответ, — заявил он. — А еще я спешу. Если я не покажусь казначею, то не получу свечу, фонарь и деньги.

— Все это тебе не нужно! — закричала она. — Энтони, я не хочу, чтобы ты шел на этот корабль. Это все равно как если бы ты пошел на брандер.

— Ага, — произнес он.

— К дьяволу, не притворяйся таким безразличным! — вырвалось у нее. — Тебе нечего меня стесняться. Я все знаю. Ты бросил Фенеллу Клэпхем. И ты убил моего мужа ради меня!

Все это время лицо его оставалось безразличным, но тут он поднял брови.

— Я убил его ради тебя?

— Боже мой, зачем так громко!

— И я бросил Фенеллу Клэпхем? — переспросил он, невзирая на предупреждение. — Рад за тебя, Джеральдина, что ты все знаешь. Боюсь, что я не знаю ничего.

— Прошу, прекрати эту игру, — взмолилась она. — Ты мучаешь меня.

— Значит, мне лучше уйти.

Она схватила его за руку.

— Останься со мной, Энтони. У меня больше нет претензий, нет желаний, только одно: быть с тобой. Мой отец умер. У меня есть немного денег, он мне оставил. Этого будет довольно, чтобы жить с тобой где-нибудь в уединении.

Он высвободил руку, понурился.

— Я соболезную, Джеральдина.

— Мой отец был стар. Но ты не должен уходить! Ты не очень здоровый мужчина и сам прекрасно знаешь, как обстоят дела с этим кораблем.

— Да, — ответил он. — Боюсь, что знаю. Поэтому и иду.

«Поэтому».

Если раньше она не понимала, то сейчас, услышав это слово, поняла. Не желая осознавать случившееся, она вцепилась в его камзол и взмолилась:

— Пожалуйста, Энтони, не надо, зачем тебе идти на этот корабль?

— Зачем мне идти? — переспросил он. — Отпусти меня, Джеральдина. Постепенно мы начинаем привлекать к себе внимание.

В этот миг она осознала, что смысла настаивать на своем нет. Он шел на этот корабль, чтобы умереть, и она могла надеяться лишь на то, что «Мэри Роуз» переживет готовящуюся заварушку и он вернется снова. Тогда она пойдет к нему и позаботится о том, чтобы они умерли вместе.