Страница 31 из 39
Витя открыл рот, чтобы ответить, но женщина снова заставила его замолчать и начала поить прохладным овечьим молоком.
— Благодарю тебя, мать, — пробормотал он.
Эта фраза была обычной благодарностью в Азии, но женщина залилась горькими слезами и быстро вышла из комнаты.
Витя, испуганный этим внезапным взрывом горя, попытался приподняться. Чья-то рука легла на его плечо. Седой старик, которого Витя раньше не заметил, ласково обратился к нему:
— Дай ей поплакать. Она потеряла сына. Вчера его отвезли в город мертвых. Но Сохэ взамен умершего нашла тебя.
— Ее зовут Сохэ? Значит, это она спасла меня?
— Скорее ты ее спас. Мы думали, что она умрет от горя. Но вчера, когда мы приближались к кладбищу и встретили чужого верблюда…
— А, это Рыжий! Он убежал от меня, когда учуял оазис.
— На твое счастье мы увидели верблюда и поняли, что поблизости находится его хозяин.
— И нашли меня?
— Да. Ты был еще жив, и Сохэ — моя дочь — взяла тебя к себе. Но скажи, ради вечного солнца, что ты делал среди мертвецов?
Витя с усилием припоминал. Мысли его разбегались.
— Видишь ли — я, кажется, заблудился… Раньше я был с моими друзьями. Мы пришли из дальней страны — СССР. Ты знаешь, где это?
Старик покачал головой.
— Я уже больше тридцати лет ничего не видел, кроме домов Аджи да пустыни, окружающей их..
— СССР — это очень далеко… Сто ночей пути — на лучшем верблюде… Мы пришли сюда, потому что наш старший товарищ — ученый человек — узнал о том, что в здешних местах сохранился древний город. Мы раскапывали пески в пустыне.
— Что же, вы нашли что-нибудь? — с живым любопытством спросил старик.
— Да, нашли, — с гордостью ответил он. — Мы открыли развалины прекрасного Города, стены, башни. Мы открыли старую гробницу, где есть изображение человека, который льет из кувшина воду на семь разноцветных дорог… У меня очень болит голова, — жалобно прибавил Витя, — я никак не могу ронять, кто этот человек с кувшином.
Старик почтительно поклонился Вите, прижимая свою руку к сердцу, и сказал:
— Дай я погляжу в твои глаза. Ты счастлив, если видел гробницу великого человека. Когда-то весь мой народ тоже мог ее видеть. Но пустыня поглотила могилу. Иные из нас думают, что это наказание за грехи, но я полагаю, что это просто движущиеся пески…
Старик помолчал, глядя на окно, за которым угасал дневной свет, и продолжал:
— Видишь ли, пески убивают здесь все. Наш оазис — последний из тысячи. Ты видел город мертвецов? Он лежит в трех часах пути от нас. Пустыня съела его, как болезнь ест человека. А я помню, как птицы пели в его садах… Но тогда я был еще ребенком…
— А теперь?
— Теперь я уже стар, а туда, где были сады, мы уносим наших мертвецов, потому что у нас — увы! — не хватает земли и для живых.
Старик поднялся, достал из угла кувшин и сказал:
— Выпей. Это хорошее лекарство.
Витя послушно глотнул приятное кислое питье.
— Моя дочь не спала много ночей. Она очень несчастна. Будь с ней ласков. Пустыня убивает все, к чему прикасается. Города рушатся, поля уменьшаются, дети наши умирают, нас остается все меньше и меньше. — Старик зажег наполненный жиром светильник. — Усни, — снова заговорил он, — твоя голова горяча, как песок в полдень. Я посижу возле тебя, прежде чем итти в хранилище.
Витя хотел спросить, что это за хранилище, но старик велел ему молчать, и Витя уснул. Сон его был прерывистый и тяжелый. Каждый раз, когда Витя открывал глаза, старик давал ему лекарство, и от этого становилось легче.
Наконец Витя услышал, как старик пробормотал:
— Пора итти.
Через минуту старик вышел. И вслед за ним поплелся Витя.
Если бы он не был в полубредовом состоянии, то, конечно, отложил бы свою прогулку. Но сейчас болезненное и непреодолимое любопытство заставило его пойти за стариком.
Он откинул занавеску, которая заменяла дверь. Между могучими стволами деревьев (они казались такими же старыми, как развалины Великого Города) виднелась луна. В серебряном сумраке смутно светлели призраки домов. Некоторые из них были невысоки, с плоскими крышами; другие подымались несколькими ярусами, наподобие китайских храмов. Эти здания походили на дворцы.
Старик неторопливо шел вперед. Он приблизился к высокому зданию, одиноко стоявшему в стороне и от домов и от дворцов. Тяжелая дверь отворилась и закрылась за стариком. Витя приблизился к этой двери: она блестела в лучах уходящей луны, и сначала Витя увидел в отполированной поверхности только смутное отражение своего лица. Но через минуту, вглядевшись пристальнее, Витя увидал на двери вырезанное солнце в венке из колосьев.
Луна закатилась, и все померкло, как бывает перед рассветом. Вдруг Витя услышал легкий звенящий звук, похожий на звук вагонных скрепов, когда останавливается поезд.
Этот звук шел от башни и через минуту замер.
Всю жизнь Витя помнил эту ночь. Действительность мешалась с бредом. То Вите казалось, что он спит, то ему чудилось, что он вернулся в Ковыли. Он направился обратно в хижину Сохэ, но не нашел дороги. Он спотыкался о корни деревьев, натыкался на дома. Один раз он наступил на что-то мягкое и живое. Шарахнулась овца и долго блеяла ему вслед.
Наконец розовый рассвет задрожал в воздухе. Витя все двигался куда-то. Ноги его подкашивались, голова кружилась. Он видел, что дома исчезли и впереди лежит открытое пространство. Красно-огненный край солнца разрезал небо.
Перед Витей колыхалось от ветра поле пшеницы.
Две девочки — одной из них было лет десять, а другой около четырех — гнали небольшое стадо овец. Животные с блестящей шелковистой шерстью торопливо бежали по узкой дорожке.
Увидев Витю, пастушки остановились, стали шептаться, и наконец старшая заговорила:
— Я узнала тебя. Ты мальчик из города мертвых? — На ее лице было большое любопытство и ни капельки смущения. — Меня зовут Ли, и я хотела прийти к тебе, но дедушка Ашур сказал, что ты болен. Ты выздоровел?
Витя не знал хорошенько, выздоровел ли он. Во всяком случае, он себя чувствовал немного лучше, чем недавно в темноте.
Немного лучше, но не совсем хорошо. Он утомился.
— Ты будешь с нами играть? — тоненьким голоском спросила младшая, застыдилась и спряталась за подругу.
— Ладно. Только раньше скажи, где бы мне помыться.
— Ты испачкался, — покачала головой Ли. — Попроси Сохэ, она даст тебе траву шах, ты вытрешь себя.
— Я хочу вымыться водой.
Девочки с изумлением посмотрели на Витю.
— Где же моются водой? А впрочем, спроси у дедушки Ашура, может быть, он тебе разрешит.
— Зачем мне у него спрашивать? — перебил Витя. — Скажи мне, где тут река, или арык, или ручей.
— Река?.. Как ты сказал? Я не поняла.
— Ну да, река или озеро.
Девочка покачала головой:
— Я не понимаю этих слов. Что они обозначают? — И девочка с удивлением посмотрела на Витю.
— Ну, воды — много воды… — с нетерпеньем хотел объяснить Витя.
— О! — воскликнула старшая, — это вода, которая льется с неба! Но у нас она называется — дождь, а не так, как ты говоришь. — И затем, обернувшись к меньшой, она пояснила: — Ты этого не можешь помнить. Ты еще маленькая. А я помню: дождь падал несколько жатв назад. — Обращаясь снова к Вите, Ли продолжала: — Ведь правда, небо тогда становится черным, и сверху льется вода. Она бежит по земле, так что в нее можно лечь, как в песок! Я это видела. Все выбежали и ловили капли. А капли падали, как абрикосы с дерева, — хлоп! хлоп!
Младшая девочка, раскрыв рот, смотрела на подругу. Она не помнила, и ей стало досадно. Ударив хворостинкой овцу, она побежала со стадом и скрылась за золотистой массой колосьев. Ли не договорила начатой фразы и бросилась за ней вдогонку.
Витя остался один. Небо сияло. Сорванный колос высыпал на ладонь Вити тяжелые крупные зерна. Витя поглядел на них и зажмурил глаза, словно эти зерна его ослепили. Солнце жгло голову, и она нестерпимо болела. Мысли мчались, налетая одна на другую. «Вот она, пшеница! Невиданная пшеница, которая растет на земле, где нет ничего похожего на реку. На земле, над которой дождь проносится раз в несколько лет. Чудесное зерно…»