Страница 26 из 39
Китаец поднял на Витю глаза и слушал.
— Например, портфель с бумагами профессора у тебя хотели купить за золотые часы. Не так ли? Однако самые прекрасные часы ничего не будут стоить, когда вот эта синева дойдет до твоего сердца.
Фын жалобно застонал. Он с ужасом взглянул на чернеющий палец.
— Но, — продолжал Витя, — что дал бы ты, например, вот за эту вещь?
В его руке блеснул синий камень величиной с кулак.
— Взгляни на эти знаки. — Витя поднес камень к самому носу китайца и спросил: — Узнаешь ты эту надпись?
— Нет, — пробормотал Фын.
— Ты мало читал Конфуция. Это змеиный камень!.. Змеиный камень, найденный великим нашим начальником товарищем Веселовым в черной голове ядовитой змеи. Той самой, что Иван Викентьевич собственноручно убил на прошлой неделе!
Китаец приподнялся, как на пружине.
— Спаси меня!
— Конечно, спасу, но только за плату — за хорошую плату, дружочек!
— Я отдам тебе мой магазин на базаре и тот караван, который должен притти из Калгана.
— Нет, купеческая твоя душа! Ты мне лучше скажи, где находится Великий Город… Взгляни — опухоль идет выше!
Несчастный взглянул: синева начала покрывать кисть руки.
— Скажу! Скажу! Я сам провожу вас туда. Кроме меня, во всем Хотане дорогу знают не больше десяти человек. Они боятся пустыни и молчат. Но «черноголовая» страшней всякой пустыни, и я провожу вас в Великий Город.
— Правда?
— Клянусь моей могилой и могилами моего отца и деда!
Тут Витя решил, что поверить можно: редкий из китайцев рискнет нарушить такую клятву, — и торжественно прижал синий камень к укушенному пальцу.
Фын с надеждой повернул к мальчику перекошенное лицо.
— Поклянись и ты, что я останусь жив.
— Клянусь московским крематорием! — прочувствованно говорил Витя, придерживая камень.
Мало-помалу лицо Фына начало светлеть. Зловещая синева на руке побледнела, уменьшилась и наконец исчезла.
Глава XXVI
Изгибаясь в поклонах, Фын покинул палатку, куда час назад он пробирался ночным вором.
Невдалеке от лагеря советской экспедиции он наткнулся на сэра Генри Джуда.
— Ну, что? — нетерпеливо спросил англичанин.
— Высокорожденный, — ядовито отвечал китаец, — твои часы оказались никуда негодными. Я их выбросил с мусором. — И не обращая внимания на рассерженного англичанина, Фын исчез в темноте.
Когда купец ушел из палатки, на Витю посыпался град вопросов. Всех, кроме Веселова, изумила нелепая церемония со змеиным камнем. Мальчик, сияя и хохоча, ответил:
— Все объясняется очень просто: дело в том, что змейка не укусила Фына.
— Как не укусила?!
— Она не могла его укусить! Да! — продолжал Витя, и глаза его победно сверкали. — Да, змея не укусила, потому что не могла укусить. Потому что она сидела в своей клетке — в специальной, мелкоплетеной, безопасной, совершенно безопасной клетке!
Все переглянулись.
— Ну, а ранка откуда же?
Молча Витя снял с гвоздя пиджак Клавдия Петровича. В рукаве торчала забытая Костей иголка.
— Дело в том, что вечером профессор захватил с собой немножечко не то, что хотел захватить. Он взял в свою палатку змею, а портфель забыл. Я думаю, — продолжал Витя, — что вор, шаря руками в поисках портфеля, услышал в темноте хорошо знакомый ему змеиный шип и испугался. А когда он наколол палец на Костину иголку, то совсем обезумел и нисколько не сомневался, что его укусила змея.
— Почему же у Фына все-таки посинела рука? — удивился Костя.
— А вот этого я и сам не знаю!
— Это я могу вам объяснить, — сказал Веселов. — Видите ли, если нервный человек сильно испугается какой-нибудь болезни, то бывает, что у него появляются все ее признаки, хотя он совершенно здоров. Во время эпидемий часто появляются такие мнимые больные.
— Значит, рука у Фына синела только от того, что он знал, что ей полагается синеть после змеиного укуса?
— Ну, конечно.
— Ах, и здорово же напугался Фын! — рассмеялся Костя. — Умный китаец и хитрый, а с испуга поверил, что камень в кулак величиной мог поместиться в голове черноголовой змеи. Кстати, откуда ты, Витька, раздобыл этот камень?
— Из археологической коллекции Клавдия Петровича. Иван Викентьевич, скажите, пожалуйста, откуда взялась сказка о змеином камне?
— Это не сказка. Змеиный камень существует. Разумеется, его не находят в голове гадюки или кобры. Его приготовляют из обожженных костей, извести и обугленной смолы. Такая масса легко впитывает в себя жидкость. Если приложить змеиный камень к ране, то он вместе с кровью вытянет и яд. Индусские священники веками хранили в тайне этот секрет. Да и теперь, как видишь, еще верят в волшебный камень.
— Однако, ребята, — прибавил Веселов, зевая, — пора последовать примеру этого умного животного. — Он указал на змею: она лежала сонная, переваривая проглоченного мышонка.
Все разошлись по палаткам.
Один только Клавдий Петрович не мог спать. Радость не давала ему закрыть глаза. С волнением Клавдий Петрович мечтал о Великом Городе.
Утром ждали Фына. Но ни утром, ни днем купец не пришел. Лишь к вечеру он прислал оборванного китайца, который передал от Фына тысячу тысяч извинений и весть о том, что Фын чувствует себя плохо после змеиного яда и не может сопровождать экспедицию. Взамен себя купец предлагал в проводники этого самого оборванного китайца. Звали посланного Чаон-Го. Он уверял, что не хуже своего хозяина знает местоположение Великого Города. Ему приходилось проезжать мимо этих развалин, когда караваны Фына везли контрабанду и не могли пользоваться обычной дорогой.
Глава XXVII
Теперь вел экспедицию Чаон-Го. Делал он это неохотно, но добросовестно. При наступлении темноты он бормотал заклинания от злых духов. Множество амулетов болталось у него на шее, у пояса и у седла.
Дорога оказалась мучительной.
Вода из бурдюков, наполненных у последнего колодца Эч, была неприятна на вкус. Мелкая едкая пыль раздражала кожу, проникала под платье, скрипела на зубах. Чай, поставленный на огонь, превращался в жидкую грязь. Но никто не жаловался на трудности перехода.
Уже четверо суток экспедиция была в пути. Великий Город приближался, и все были взволнованы его приближением. Но больше всех волновался профессор. Он приподнимался в седле, что-то бормотал, снова опускался в седло. Несмотря на слой пыли и загара, было видно, что профессор похудел и побледнел.
Последние часы все ехали в глубоком молчании.
Вдруг китаец протянул руку и коротко сказал:
— Город.
Из-за дальнего бархана, сверкая на солнце блестящими гранями, как обломок огромного зуба, торчал темнокрасный камень.
Лицо Клавдия Петровича стало такого же темно-красного цвета. Он дотронулся рукой до воротника, словно горло его не могло пропустить глотка воздуха. Потом профессорская рука обхватила шею верблюда.
Неизвестно, ущипнул ли Клавдий Петрович своего «коня», или верблюд почувствовал, что именно сейчас наступило время показать свою прыть, но только животное рванулось вперед и в несколько минут, ныряя меж одними барханами, карабкаясь через другие, скрылось из вида.
Только когда караван добрался до красного обломка, на который указывал Чаон-Го, увидали профессора.
Вооруженный лупой и двумя парами очков, Клавдий Петрович лежал на раскаленном песке и разбирал почти исчезнувшую надпись на остатках разрушенных ворот, которые подымались из песчаного моря Такла-Макан.
Обломанный красный зуб оказался верхушкой башни, на три четверти засыпанной песками, и эта башня была только началом, только частью спрятанных сокровищ.
Между барханами виднелись развалины.
Кусок стены блестел на солнце уцелевшей облицовкой. Дальше виднелся ряд шестиугольных построек, похожих издали на огромный пчелиный сот.
Потонувшие в пустыне остатки города там и сям протягивали свои обломки, словно умоляли о спасении.