Страница 7 из 37
Налюбовавшись ими, трогаем сани дальше. Но вот лошади останавливаются у опасной трещины, мы дружно помогаем перетащить сани. Пока добрались до биостанции, такую операцию приходилось проделывать не раз.
Но вот, наконец, и знакомые лица сотрудников, зимующих здесь. Они помогают разгружать экспедиционное имущество. А его набралось немало. Учтя предшествующий опыт, мы привезли больше аквалангов улучшенной конструкции, гидрокостюмы, переделанный компрессор. Вместо не оправдавшего себя электродвигателя захватили бензиновый движок — чтобы можно было заряжать воздушные баллоны прямо на месте погружения. А вот отряд аквалангистов уменьшился: вместо пятнадцати человек приехало шестеро.
И это было сделано не без умысла — в надежде, что уменьшенной по составу группе удастся лучше организовать работу, более четко и разумно распределить обязанности. Последнее было особенно важно, так как нам предстояло работать под ледяными полями. Погружения под лед вообще требуют исключительно четких действий, надежной страховки и безупречной подгонки всего снаряжения. Случись что — аквалангист окажется в очень тяжелом положении. Ведь пода льдом не меньшая степень риска, чем, скажем, во время прыжка с парашютом. Поэтому каждый из нас имел индивидуальный акваланг, собственный гидрокостюм. Аквалангисты готовили все снаряжение сами, так же как парашютисты.
В чем заключалась наша работа? Сельдь подходит к нерестилищам под прикрытием ледяной брони, и для наблюдений за ней необходимо прорубать окна во льду или отыскивать надежные разводья. Основные нерестилища находятся на прибрежных участках с песчаным дном и богатой подводной растительностью. Глубина здесь невелика — всего пять-восемь метров.
Беломорская сельдь обычно мечет икру на морскую траву — зостеру, — распространенную близ биостанции. Трава эта, в отличие от водорослей, которые усваивают питательные вещества всей своей поверхностью, питается через корни. Она имеет листья и даже цветет. Прошлым летом мы уже познакомились с зостерой. Ее заросли, похожие на осоку, показались тогда, мягко говоря, не очень живописными. Но вот для сельди они выглядят, видимо, совсем по-другому.
На западном побережье Белого моря сконцентрированы значительные запасы донных растений — и зостеры, и фукусов, и анфельции, и ламинарий. Иногда мы забирались прямо-таки в девственные «морские джунгли» и наблюдали жизнь их обитателей в естественных условиях.
Перед погружением под лед надо тщательно проверить снаряжение, любая неисправность оборудования или небрежно подогнанное снаряжение могут обернуться бедой
Первое погружение всегда особенно волнует. Все продумано до мелочей. Прорублена квадратная майна, один край ее укреплен доской, хотя лед еще массивен и прочен. Аквалангист исчезает в зеленовато-голубом окне. Прочный капроновый фал крепко привязан к груди водолаза, змейкой тянется из окна. Над страховкой думали особенно долго. Фал — в руках у страхующего, свободный его конец для надежности привязан к стоящему вблизи компрессору. Внимание страхующего приковано к фалу. По нему опытный подводник, как по книге, может определить все действия товарища под водой.
Надо ли говорить, насколько ответственна роль страхующего. Если знаешь, что на этом месте надежный человек, то чувствуешь себя под водой легко и уверенно, забираешься в водную толщу все глубже и глубже. Плавать в подводных зарослях — все равно что бродить по незнакомому лесу. Крутишься туда-сюда, а ведь видимость зачастую ограничена до предела, и если нет за спиной капронового фала, трудно ориентироваться, понять, куда плыть, возвращаясь. Летом проще — потеряв ориентировку, можно всплыть на поверхность и определиться. А зимой? Зимой единственная путеуказующая нить — фал. Только он выведет к майне. Иначе — конец. Поэтому шнур мы берем самый надежный — альпинистский, а страхующих готовим не менее тщательно, чем водолазов.
Пока аквалангист плавает, фал может зацепиться за камень. Поэтому мы выработали правило: тщательно следить за тем, чтобы страховочный конец был всегда натянут, не давать ему свободно болтаться в воде. Каждый водолаз вооружен ножом. В крайнем случае, зацепившийся фал можно обрезать и вновь соединить концы.
Погружаясь в прорубь, сквозь легкую рябь бросаешь взгляд на голубой квадрат. Там солнце, лица друзей — все это зыбко колеблется, многократно преломляясь в лучах света. Висишь на фале и думаешь: куда это тебя несет? Просишь потравить конец, наматываешь его на перчатку — и... забывая все сомнения, устремляешься к зарослям на дне.
Зима на исходе. Весной вода, оказывается, гораздо прозрачнее. Впрочем, это и неудивительно. Планктон еще не развился, и видимость лучше. Лед поглощает много света. Но даже и ровный, рассеянный свет, который он пропускает, вполне достаточен для того, чтобы обследовать нерестилище.
Предпринимаешь круговой поиск. Плывешь над травой, время от времени проверяя, надежна ли страховка. Вот впереди как бы стена из взвешенных в воде частиц. Это луч солнца прорвался сквозь трещину во льду. И вот тут особенно ясно осознаешь, что рассеянный свет для нас, аквалангистов, гораздо предпочтительнее, чем прямые лучи солнца.
За волшебным солнечным занавесом вдруг обнаруживаю стайку сельди, что крутится над зостерой. Значит, повезло. Готовлюсь увидеть самое интересное — сокровенное таинство природы. Рыбы скользят над самой травой, постепенно сбиваясь в плотные кучки. Каждая из них становится все теснее, кружась над облюбованным местом подводного луга. В воде в это время висит мутное облачко из икры, молок и рыбьей чешуи. Стайки уходят, распадаются, вновь возвращаются. Те ли это рыбы или уже другие? Не разобрать, на меня они не обращают никакого внимания: все во власти любовного танца. Зрелище это вознаграждает нас, аквалангистов, за долготерпение, за все неудобства и тревоги. Наблюдать его не устаешь. Однажды в стайку нерестящейся сельди ворвалась крупная треска. Разинув пасть, она металась в центре стаи. Нам было вменено в обязанность добывать всех хищников, охочих до сельди и ее икры. Треску загарпунили и выволокли на лед. В желудке хищницы мы обнаружили двадцать сельдей, заглоченных за какую-то минуту. Выходит, не поторопись аквалангист — успела бы треска набить брюхо поплотнее. В момент подхода к нерестилищу рыбы не обращали внимания даже на свирепых хищников, самоотверженно стремясь к одной цели — выметать икру.
Совсем другое дело — отнерестившаяся сельдь. Она приобретает стайную осторожность. И теперь уже треске, что охотилась у выхода с нерестилища, приходится гоняться за рыбками, которые отчаянно удирают от нее плотной стаей.
Мы тщательно обследовали нерестилище близ мыса Левин Наволоко, уточнили и нанесли на карту его границы. Наследующий год их нужно будет вновь определить, и тогда станет ясно, больше пришло сельди или меньше.
Раньше ученые вынуждены были довольствоваться определением границ нерестилищ уже после того, как сходил лед. Делалось это при помощи крючковой драги — довольно примитивного орудия, изготовленного из проволоки в форме буквы «М». Драгу забрасывали со шлюпки, и если проволока цепляла траву с икрой, это говорило о том, что данный участок находится в пределах нерестилища. Способ весьма трудоемкий и неточный. Дело в том, что приходилось делать не один десяток параллельных рейсов — разрезов и при этом ориентироваться по береговым опознавательным знакам. Ну а волны и ветер стремятся снести шлюпку с нужного курса. Да и где гарантия, что драга захватит именно те растения, на которых икра?
Границы нерестилища, определенные нами подо льдом, были уточнены после того, как площадка освободилась ото льда. Надо сказать, что пробы на количество икры, взятые подо льдом, превысили даже самые оптимистические ожидания. Интенсивность икрометания оказалась в сотни и тысячи раз выше, чем при определении ее с помощью драги. Почему такие расхождения? Ну, во-первых, подводные исследования, разумеется, более точны. А во-вторых, ведь мы определяли этот показатель в момент нереста, а раньше приходилось это делать намного позднее — после схода льда. И за это время в полной мере проявлялись гастрономические вкусы довольно многочисленной группы морских обитателей, которые не прочь полакомиться икрой. Это крабы, бычки, камбала, треска да и самцы сельди.