Может быть — завтра

Очевидно, маленький инженер работал не только сам, но умел заставить работать и других.

Едва успела машина, проскочив заставу, выбраться на лакированный асфальт загородного шоссе, как шум моторов донесся из темноты.

Из мрака ночи, приближаясь, росли навстречу какие-то силуэты. Маленький гусеничный трактор, пыхтя, тащил большую черную машину, длинной трубой вытянувшейся в небо.

Маленький гусеничный трактор, пыхтя, тащил большую машину.

Быстро проехали они мимо целого транспорта таких машин.

— Шесть, — отметил военный и сразу услышал детский восторженный голос Корнева.

— Молодцы, работает. Уже выехали. Только бы не подкачали наши машинки. Ведь первый опыт.

Человек с наганом обернулся. Хотел расспросить подробнее, но не успел.

В темноте загорелись огни, машина въехала во двор. Прямо из темноты к подножке бросилась фигура.

— Иван Аркадьевич! Наконец-то! Я без вас все уже выполнил. Машины отправлены. Грузовики на аэродроме. Дал 50 тысяч килограмм последней марки С84. Сейчас отправляю машины в центр.

— Как атмосфера? — напряженно спросил Корнев.

— Сейчас метеорологическая станция сообщила. Влажность минимальная. Ветер стихает. На двухстах метрах 3 м/с, к 500 повышается до 4 метров.

— Хорошо бы удержалось так до утра. Пойдемте, поговорим.

Корнев слез с машины.

В маленькой тесной комнате конторы было жарко.

На большом чертежном столе лежала карта Москвы, размеченная точками и заштрихованная в разных направлениях.

— Вот наша дислокация, смотрите, — обернулся маленький химик и наклонился, поднимая на лоб круглые очки. — Мы ставим наши машины по кольцу Садовой на площадях. Шесть в центре. Район, который они захватывают, около 19 1/2 тысяч десятин. Больше взять невозможно. Остальное на обязанности аэропланов. Одну машину мы оставили здесь. На всякий случай, для заплат, так сказать…

Снова, прерывая, в углу затрещал телефон. Корнев, оторвавшись от карты, снял трубку:

— Алло! Алло! Химоборона? Говорит начштаба воздухфлота. Получено сообщение. Поляки, после полуторачасовой битвы, прорвались под Можайском. Наши части больше держаться не могут и отступают.

— Хорошо! — бросил Корнев. — А сколько еще могут задержать наши силы врага?

— Начальник сообщает, что положение тяжелое. Самое большое наши продержатся еще минут 30–40.

— Так, значит, через час ждать гостей здесь. Ладно.

Корнев повесил трубку. Глаза его заблестели. Голос зазвучал новыми нотками. Он несколько раз бросил бровями очки, привычным нервным жестом.

— Ну что ж. Выходит, одни мы остались. Давайте начинать.

Все трое снова вышли на двор.

Мимо темных корпусов, мимо складов, где копошились темные тени и фыркали моторы, вышли на заводской двор.

Посреди, на желтом песке, едва освещенная наспех проведенной лампой, стояла машина с поднятым жерлом, такая же, как встреченные на дороге. Около суетились темные фигуры рабочих, укрепляя последние гайки.

Корнев узнавал людей в темноте. Ласковым голосом окликал работающих…

— Ну что, Михеев, как дела?

— Все в порядке, — ответили из темноты.

— Придется наши штучки прямо без опытов в дело пускать.

— Ничего, не подгадят, — любовно ответил голос. — Хорошо, что на опыты, за город, как собирались, не увезли.

— Да, хорошо, — согласился Корнев, — испытаем в деле. У тебя все готово?

— Готово, — ответил невидимый Михеев. И вместе с ним из тьмы, но с другого конца, от конторы, другой голос крикнул:

— Тов. Корнев! Из районов звонят. Машины прибыли и начали действовать.

— Ну, все готово, — вздохнул маленький химик, в темноте бровями подкидывая очки, что, очевидно, служило у него признаком волнения.

— Давай пробный. На максимальную высоту.

Фигурка Михеева, наклонившись, потянула рычаг. Машина дернулась, лязгнула частями, что-то, рассекая воздух, со свистом метнулось вверх.

Прошло несколько секунд. В темноте неба сверкнул огонек, и слабый звук разрыва донесся на землю. И тотчас в этом месте начали гаснуть звезды, точно кто-то невидимый гасил их одну за другой, оставляя большую черную яму на фоне блестящею звездами неба.

— Хорошо работает, — вырвался общий вздох; и сразу за ним робкий, неуверенный голос управляющего спросил:

— Иван Аркадьевич, а что если мы неправильно вычислили площадь? Ошиблись в расчетах поглощения?

— Тогда конец. Удушат, — спокойно ответил из темноты голос Корнева.

— Давай пробный!

Бородино

На темном небе вспыхивали, рассыпаясь, огненные клубки искр, извиваясь причудливым узором. За ревом моторов не было слышно других звуков, и казалось, что крутятся огни причудливого фейерверка, зажженного для чьей-то забавы.

Но опытному глазу эти прыгающие искры рассказывали многое.

Там, впереди, в темноте, в мертвой схватке, сплелись передовые машины эскадрильи, настигнув наконец врага.

С решимостью отчаянья, прямо в лоб атаковали противника, не давая ему перестроиться для встречи.

Это было заметно по тому, как огненная полоса беспорядочно росла, вглубь и вширь расползаясь по небу.

Эскадрилья, не уменьшая хода, летела наперерез этой огненной ленте.

— Паша, я думаю, что до них не более 15 километров, — взволнованно кричал в трубку Ключенко и странно непривычно было слышать Гурьеву его незнакомый вздрагивающий голос.

Вытянувшись из кабин, не замечая холодного режущего ветра, — все трое напряженно смотрели вперед, считая секунды, когда машины ввяжутся в бой.

Но ведущий «Рыбак-черноморец» спокойно шел впереди, не подавая сигналов, и Ключенко напрасно водил дуло своего Гочкиса, нервно щелкая затвором. Далеко не доходя до боя, «Черноморец» развернулся и пошел параллельно, набирая высоту. Бригада перестраивалась. В ночной темноте, при близком расстоянии машин — маневр очень серьезный.

Весь поглощенный машиной, Гурьев забыл обо всем.

Зато для остальной команды, сидевшей без дела, эта подготовка к бою была еще более мучительна и взвинчивала нервы.

Слева, под ними, арьергардные дирижабли польского флота, развернувшись двухъярусной висячей крепостью, с обоих бортов свинцом выметали небо, сосредоточив силу огня на том участке, где пытались прорваться атакующие самолеты.

Выше, тысячи на две метров над ними, тонкой цепочкой вытянулись легкие мягкие дирижабли, охраняя гигантов от нападения сверху.

В то время как внизу темные силуэты перекидывались бешено вихрящимся каскадом вспышек, здесь, наверху, был полный мрак, и скорее чутье, чем зрение, улавливало в темных точках контуры неприятельских дирижаблей.

— Погасить сигналы. Прикрыть свет приборов. Полный газ, — крикнул в телефон Ключенко, переводя ход радио.

Автоматически повинуясь, Гурьев выключил ветрянку динамо, надвинул зеленые козырьки на лампы контрольной доски и потянул до отказа ручку газа.

Мерный рокот мотора перескочил в ужасающий рев. Машина задрожала, вибрируя каждой стяжкой, рванулась вперед, толкнув спинкой сиденья своих пассажиров, и полетела, точно падая в пространство.

Теперь уже высунуться за козырек было совершенно невозможно. Ветер моментально сворачивал голову, рвал щеки, набивая воздухом грудь, точно песком бил в глаза.

Компрессоры, захлебываясь, с присвистом нагнетали воздух, зло подвывая.

— Павлик, мотор сожжешь, — слыша нездоровый звук и страдая за свое детище, крикнул Звонарев. Напрасно. Всегда внимательный Гурьев даже не ответил. Впереди на таких же бешеных оборотах уходил «Черноморец». Отставать было нельзя. Он уже ясно понял цель маневра. Бригада хотела обойти верхнюю линию врага и, пикируя сверху, атаковать главные силы противника с наиболее слабого места.

Но этого без борьбы противник не мог допустить. Тотчас же поняв маневр, черные точки развернулись и пошли параллельно бригаде, стараясь находиться напротив.