Страница 12 из 22
— Но кто же нам поверит? — перебил его Жервье.
— Поверят, когда проверят, — ответил Фуке. — А еще лучше, если Рабине найдет здесь таких людей, которых знают в Москве.
Рабине встал и, подойдя к Фуке, крепко пожал его огрубелую ладонь.
— Ты прав, как всегда, старина. Восстание на «Эгалите» будет слишком поздним. Нам надо радио захватить здесь. А людей, которые нам помогут, я найду.
Радио из Варшавы
За два часа до вылета из Польши, командир «Данцига» срочным рапортом донес начальнику эскадры, что на вверенный ему корабль из отпуска не возвратились: су-лейтенант Рабине, младший механик Жервье и пулеметчик Фуке.
На рапорт командующим флотом была наложена краткая и выразительная резолюция:
«Сообщить полиции. Разыскать, арестовать и расстрелять».
На срочную телефонограмму префекта по районам один из постовых сообщил, что около шести часов он видел, как на Центральной улице трое военных, по приметам похожие на разыскиваемых дезертиров, в сопровождении четвертого штатского, сели в такси и уехали в направлении Праги..
Начальник полиции срочно предписал отыскать такси, стоявшее в шесть часов на Центральной, и выяснить, куда шофер отвез пассажиров. Распоряжение было передано в центральный гараж, где и обещали это сделать, когда все машины соберутся на ночевку, т. е. не раньше, как через четыре-пять часов…
Такси, номер которого полицейский не заметил, обратило на себя не только его внимание. Шофер так бешено гнал машину по улицам, что проклятия многих прохожих сыпались ему вслед.
Однако ехавших даже эта быстрота не удовлетворяла.
Всю дорогу они волновались, смотрели на часы и требовали прибавить ходу. Прельщенный обещаниями чаевых, шофер развил предельную скорость и доставил пассажиров на вокзал как раз к отходу одного из дачных поездов. Уже на ходу им удалось вскочить на площадку. Там они и оставались всю дорогу, нервно куря и перекидываясь короткими фразами на иностранном языке.
На третьей остановке маленькая группа соскочила на платформу и быстро скрылась в парке, тянувшемся вдоль пути. Скоро они снова вынырнули по другую сторону парка, на поляне, около маленького здания, где в темнеющем небе слабо рисовались ажурные переплеты высоких антенн.
За забором уже горело электричество, освещая в наступающей полутьме двор и вывеску:
«РАДИО ПОЛЬСКА»
Три человека прижались к забору. Четвертый подошел и, помедлив минуту, решительно нажал звонок.
Маленькое окошечко отворилось в воротах, квадрат света упал на военный мундир, выделив блестящее серебро нашивок.
Дверь немедленно растворилась. Привратник почтительно посторонился, пропуская военного.
— Как мне пройти к передатчику? — строго спросил вошедший.
— Без пропуска не можно, пане! — закланялся сторож. — Я вам вызову коменданта, вы с ним…
Он не успел кончить. Чьи-то сильные руки схватили его сзади, и смоченный чем-то острым платок упал на лицо. Топот ног и грохот запираемой двери — было последнее, что дошло до его сознания…
Пять минут спустя из контрольной будки вышли четверо и, пройдя через двор, остановились у входа в станцию.
Сквозь закрытую дверь громко доносился жужжащий звук умформера и чьи-то шаги по кафелю.
— Работает! Включать не придется! — тихо прошептал человек в штатском. — Итак, начнем. Ты берешь на себя машинное, он стережет охрану, а мы идем к микрофону. Передавать буду я!
Молчаливые кивки толовой были ему ответом.
Человек в штатском переложил в правую руку браунинг, осторожно открыл дверь, и все четверо бесшумно вдавились в помещение. Минуту была тишина. Потом внутри здания кто-то громко и удивленно вскрикнул, зазвенело разбитое стекло, прозвучали чьи-то торопливые шаги, и снова все смолкло… Только один умформер жужжал по-прежнему спокойно и монотонно.
Бесчисленные радиолюбители, принимавшие в этот вечер лекцию по сельскому хозяйству, услышали в трубках какой-то странный шум, отдаленные шаги, спутанные голоса и сухое щелканье металла. Твердый отчетливый голос лектора неожиданно оборвался и смолк на полуслове. Несколько секунд ничего не было слышно, кроме ровного шума станции, затем что-то стукнуло, точно сбросили на пол мягкую подушку, и сразу, после молчания, чей-то другой голос, не привыкший, видимо, к передачам, прокричал, торопясь и волнуясь:
— Москва! Москва! Москва!.. Слушайте! Слушайте! Слушайте! Сегодня в 7 часов польский флот вылетел на газовую атаку Москвы. На борту 400 тонн иприта, фосгена в баллонах. Состав: 8 воздухоплавательных дивизионов, сводная эскадрилья бомбовозов, истребительная группа. Всего до 100 единиц. Ждите в Москве от часу до двух ночи… Спешите, спешите, спе…
Дальше трубка ахнула громким вскриком, квакнула, точно отброшенная в сторону, и в уши ошалелых радиолюбителей застучали гулкие, раскатистые удары, как обыкновенно радио передает револьверную стрельбу.
Москва! Слушай!
На пути Наполеона
Польский флот в это время уже подходил к Смоленску. Сильный попутный ветер, достигавший 14 метров в секунду, ускорял путь, намного превосходя всякие ожидания.
Чистое, почти безоблачное небо давало возможность великолепно видеть землю и безошибочно ориентироваться.
Сами же корабли, шедшие на высоте 6 тысяч метров, были совершенно невидимы с земли.
Правда, острый луч прожектора мог бы нащупать их и на этой высоте, но для этого нужно было знать и внимательно нащупать небо, а гостей никто не ожидал, и вся находящаяся внизу равнина спала непробудным сном.
Напрасно дежурные слухач и внимательно фильтровали эфир, ища признаков тревоги: сообщения снизу были спокойны и безмятежны.
Все шло как нельзя лучше.
Сам начальник экспедиции, генерал Гель, старый беспокойный вояка, начавший свою карьеру еще в австрийской армии, и тот разнежился и позволил себе роскошь — уйти с леденящего ветра рубки в теплую каюту с покрытым уютным инеем иллюминатором.
Маленький «частный» аппарат соблазнял его позвонить домой, к жене, на квартиру в центре Варшавы, но сообщение с кораблем до начала атаки было строго запрещено, чтобы не открыть своего положения. Пеллингаторная радиоразведка русских могла поймать всегда передачу, определить по лучшей слышимости направление передатчика, связаться со своей парной станцией, и по точке пересечения пеллингов слышимости точно определить нахождение работающей станции.
Из осторожности оставалось только слушать самому.
Гель снял трубку и с тем же чувством, как преступник слушает предсмертные стоны жертвы, стал слушать Москву.
Мощный «Коминтерн» сразу загудел в уши, быстро бросая слова на малопонятном языке. Голос на французском языке давал иностранную информацию о благоустройстве, сообщая, сколько застроено домов, замощено улиц, проведено водопроводов.
Генерал скупо усмехнулся. Вот где ложь большевиков. Через четыре-пять часов эти цифры будут достаточно неверны.
Повернул дальше. Военная ходынская станция передавала без шифра очередной приказ Реввоенсовета. Здесь тоже все было благополучно.
По тайной книжке генерал проверил еще две-три станции крупных центров, где стояли воздушные силы. Станции или молчали, или давали обычные сводки. Чувство безопасности овладело им всецело. Он решил попытаться если не поговорить, то услышать вести из дому.
Было около десяти. Частная станция «Радио Польска» кончала к этому времени свою передачу и, за известную мзду, предоставляла свои антенны для частных разговоров. Жена заказывала первую очередь, и очень часто, сидя в кабинете «Маршала Пилсудского», он слышал голоса жены и детей. Генерал подумал и решительно повернул диск настройки на волну станции. Он попал на середину фразы. Голос, не привыкший к передаче, кричал: «Ждите в Москве от часу до двух ночи… Спешите, спешите, спе…». Дальше в уши генерала забарабанила такая трескотня, что он отнял микрофон. Когда он поднес опять, трубка молчала.