Страница 8 из 38
– Нет, ни в коем случае! – отрезал Жослин.
– Папа, если бы сейчас нужно было решать, соглашаться или нет, то решал бы вообще-то не ты, – покачала головой Эрмин. – Я сказала «если», потому что об этом не может быть и речи. Тошан присоединится к нам на берегу Перибонки, когда вернется из Франции, и я ему пообещала поехать туда дней через десять. Бадетта, мне жаль, что приходится отвергать это предложение, но я отнюдь не хочу расставаться с одной из своих дочерей. Мы ведь и так уже разрешили Мукки устроиться на работу в магазин по продаже сыров в городе Ла-Бе на все лето, и нам теперь придется скучать по нему до октября.
– Ты, несомненно, права, моя дорогая, – сказала Лора. – Тем не менее дети растут, и им необходимо получать жизненный опыт, в том числе и опыт работы. Подчеркиваю, что это касается как юношей, так и девушек, а то мой супруг, похоже, мечтает вернуться в прошлое – в те времена, когда женщины занимались лишь тем, что возились у кухонной плиты или же нянчили детей.
– Хм, а чем еще ты занималась? – огрызнулся Жослин.
– Я? Ты осмеливаешься спрашивать меня, чем еще я занималась? Я… я… я вообще-то помогала Эрмин делать карьеру. Также напоминаю тебе, Жосс, что я руководила заводом «Шарлебуа» в Монреале после того, как овдовела. И если бы у меня не было деловой сметки – например, в игре на бирже, – мы бы сейчас жили в нищете.
Лоранс, в отличие от всех остальных, не проявляла ни малейшего внимания к данному разговору. Она мечтала о том, чтобы уединиться в Большом раю, между лесом и рекой. Это было идеальное место для того, чтобы рисовать акварели, на которых изображались бы птицы или пейзажи. Там, правда, она уж точно не видела бы Овида Лафлера, который несколько раз встречался ей на улицах Роберваля.
– Мама, я тебя умоляю! – неожиданно воскликнула Мари-Нутта, заставив свою сестру-близняшку вздрогнуть. – Подумай хоть немного над предложением Бадетты. Ты ведь ей доверяешь, а я знакома с ней еще с тех пор, когда была маленькой девочкой. Я могла бы остаться в Квебеке на месяц – до того, как вернется папа.
– Если бы твой отец не решил задержаться во Франции и если бы он находился сегодня вечером с нами, он, по-твоему, согласился бы? – спросила Эрмин голосом, в котором угадывались досада и разочарование.
О решении Тошана задержаться на месяц во Франции Эрмин сообщила своим родственикам во время ужина. Лора при этом нахмурила брови. Она, как и многие тещи, всегда была готова покритиковать своего зятя, хотя и относилась к нему вполне хорошо.
– Я позвоню папе завтра, – заявила Мари-Нутта. – Он мне разрешит.
– Но у тебя нет всей необходимой одежды!
Со стороны матери такое заявление было признаком того, что она может капитулировать и что это, возможно, произойдет уже завтра. Бадетта это заметила, но не осмелилась выказывать свою радость.
– Я, похоже, посеяла раздоры, – стала упрекать она сама себя голосом провинившейся девочки. – Я неисправима. Поддаюсь своим порывам и затем сама себя за это упрекаю.
Жослин посмотрел на нее угрюмым взглядом. Журналистка, оробев, стала искать защиты у Лоры.
– Я была неправа, дорогая подруга?
– Вовсе нет! Я поддерживаю идею приобретения профессионального опыта. В понедельник мы отправимся за покупками и купим Мари-Нутте недостающую одежду.
Эрмин, помрачнев, подумала, что ей теперь хочется только одного: лечь в постель и погрузиться в глубокий сон. Приближающиеся летние дни уже заранее омрачались разлукой с дорогими ее сердцу людьми. Ее муж, старший сын и теперь еще и одна из дочерей будут находиться далеко от нее. Она забыла о своей тревоге, связанной с Кионой, и о своем намерении поскорее поехать в Роберваль.
«Мне теперь совсем не хочется, чтобы Констан и Катери, эти две очаровательные крошки, выросли поскорее, – подумала она. – К счастью, они еще не скоро станут взрослыми и захотят стать самостоятельными».
Роберваль, вторник, 11 июля 1950 года
Мирей, старающаяся быть полезной, проводила метелкой из больших перьев по инкрустированной мозаикой мебели в гостиной. Это была большая и хорошо освещенная комната. Лора не поленилась воспроизвести обстановку гостиной, бывшей в ее красивом жилище в поселке Валь-Жальбер и уничтоженной пожаром. По обе стороны окон висели великолепные шторы из мебельного ситца, а на камине, облицованном полированным дубом, виднелись восхитительные безделушки. Люстра с хрустальными подвесками, заказанная в городе Шикутими, ничуть не уступала той люстре, которая когда-то обеспечивала освещение во время многочисленных праздничных вечеринок в Валь-Жальбере.
Киона поставила пластинку певицы Ла Болдюк, чтобы доставить удовольствие старой служанке, которая, развеселившись, удаляла пыль, орудуя своим «инструментом» в такт мелодии песни «Северный дикарь». Девушка с усмешкой наблюдала за ней краем глаза.
– Согласись, Мирей, эта твоя песня какая-то странная, – в конце концов сказала Киона. – Голос певицы – тоже.
– Хм, они не более странные, чем все то, что ты слышишь по радио! Лично я высоко ценю только мою любимую Ла Болдюк и нашего Соловья. Все остальные мне не нравятся.
– Даже Феликс Леклерк? Ты ведь слышала песни «Поезд с севера» и «Мои башмаки»?
– Да, он мне нравится, этот мужчина. Ты показывала его фотографию. Это красивый парень.
Мирей покачала головой. Ее прическа представляла собой идеальное каре, которому она не изменяла вот уже несколько лет.
– Думаю, он станет знаменитым, – прошептала Киона. – Имей в виду, что я уверена в этом потому, что у него талант, а не потому, что я заглядывала в его будущее.
Произнеся с улыбкой эти слова, Киона быстрыми шагами пошла в кухню. Она только что насмехалась над самой собой. Как и Лоранс, она мечтала о любви, но, похоже, тоже ошиблась в своем избраннике. Овид Лафлер – объект грез Лоранс – был слишком старым, а Делсен – взбалмошным и не внушающим никому особого уважения. «Скоро Мин будет уже здесь, а вместе с ней – Мадлен, Катери, Констан. Это просто шикарно! – подумала Киона, выходя в сад через наружную застекленную дверь и держа в руках корзину с постиранным бельем, которое предстояло повесить сушиться. Вслед за ней устремился фокстерьер. – А еще Лоранс, папа, не говоря уже о моей драгоценной мачехе. У Нутты есть серьезная причина для того, чтобы остаться в Квебеке: она ведь должна стать журналисткой».
Погода стояла теплая, и яркое солнце бросало свои золотые лучи на неспокойную поверхность озера Сен-Жан. Летом по этому настоящему внутреннему морю с утра и до вечера ходило множество судов – от небольших катеров до огромных элегантных кораблей, предназначенных для состоятельных туристов. Хриплые крики чаек раздавались здесь с рассвета и до наступления сумерек. Эти беспрестанные крики были похожи на нестройную музыку, к которой быстро привыкали и переставали обращать на нее внимание. Воздух был ароматным: в нем чувствовался запах сухих трав и распустившихся цветов. Киона, развесив белье, решила нарвать себе роз. Вдоль ограды росло очень много розовых кустов. Вьющиеся настурции бросались в глаза своими оранжеватыми венчиками. Киона, радуясь этой красоте, запела вполголоса: