Невеста смерти

Пихлер, со своей стороны, прекрасно понимал, какие требования предъявляются к семи работающим в бане женщинам. Вообще-то заведение на Влтаве принадлежало его семье на протяжении уже нескольких поколений. С Люси он познакомился, когда она пришла к его родителям еще совсем юной банщицей. Однако женился Зикмунд только после того, как убедился, что она приняла такую жизнь и будет управлять семейным предприятием властно, решительно и с пониманием его особенностей. А если в бане сосед оглаживает твою супругу… что ж, тем желаннее она будет для тебя ночью. Маркета много раз просыпалась по ночам, разбуженная писком и сопением родителей, шорохом и треском соломенного тюфяка.

В управлении баней отец никакого участия не принимал, полностью передав это дело жене. Сам он занимался тем, что стриг волосы, резал вены и ставил пиявки. Баня была уделом супруги.

Маркета всегда желала помогать ему и уйти из бани с ее запахами грязных тел и пота, похотливыми мыслями и разговорами. Она тоже хотела бы посвятить себя какому-то более высокому призванию.

Но чем дальше, тем более настойчивыми становились просьбы матери, чтобы она нашла себе покровителя. Однажды, подождав, пока муж уйдет в таверну своего брата Радека, Люси предприняла настоящую атаку.

– И долго еще ты будешь есть наш хлеб и смотреть, как растут и тощают близняшки? Тебе пора наконец взяться за ум и помогать нам с отцом сводить концы с концами.

Проглоченная ложка просяной каши встала комом в горле Маркеты. Девушка виновато опустила голову. Мать никогда не разговаривала с ней вот так в присутствии отца, но без всякого стеснения отчитывала ее, когда рядом были ее сестры.

– Я не хочу быть банщицей, – прошептала она.

– Что ты сказала? – спросила Люси и, поднявшись со скамьи, ухватила длинную косу дочери и намотала ее на руку. – Ты, что ж, вообразила себя слишком чистенькой, чтобы заниматься тем же, чем и я?! Банщица – ремесло надежное, с ним и за будущее можно не беспокоиться – грязные будут всегда, и всегда кому-то надо будет их отмывать. А женская рука в нужном месте будет всегда помогать мужчине забыть о горестях. Или вас, ваше высочество, это недостойно?

Маркета смотрела на просяную кашу, жаркий пар от которой согревал лицо, и слезы щипали ей глаза.

– Я не хочу, чтобы меня трогали старики! Я ненавижу их, мама! Эти грязные лапы и похотливые взгляды…

– Тогда отправляйся в поле. Ройся в земле, стирай до костей пальцы. И ешь каждый день вареные коренья. Думаешь, тогда мужчины не будут задирать тебе юбку? Будут, да только монетку в ладошку уже никто не положит.

Люси разжала пальцы и, выпустив косу, вздохнула и заключила старшую дочь в объятия.

– Так все устроено, доченька. Так определено. И почему только ты не можешь этого понять? Господь определил наш путь и дал нам средства для выживания.

Пихлерова-младшая понуро уткнулась взглядом в колени. Как она ненавидела день, когда кровь впервые просочилась сквозь ее юбку, и мать улыбнулась, гордая тем, что дочь наконец стала девушкой…

Она подняла голову и, встретив материнский взгляд, не отвернулась. Это сражение между ними шло уже давно. Правдой было и то, что младшие сестры-близняшки Маркеты выглядели слабенькими, а их провалившиеся глаза казались огромными на исхудавших лицах.

– Что мне должно делать? – сдалась старшая дочь.

Мать улыбнулась так широко, что Маркета увидела пустое место там, где год назад ей вырвали потемневший, гнилой зуб. Исходящий от него неприятный запах отвращал клиентов, и ей не оставалось ничего другого, как обратиться к кузнецу с просьбой взяться за клещи.

– Я только что нашла для тебя подходящего мужчину. Богатого бюргера. Такого, который может всех нас обеспечить, – сказала Люси.

– Кого? – крепко зажмурилась Маркета.

– Пивовара.

– Но он ведь женат и намного меня старше! – возразила девушка.

– Денег у него столько, что и девать некуда, и на тебя он давно заглядывается. Я сама видела, как набух его член, когда ты вошла в баню с ведром воды. Нет, он – как раз то, что надо. Поверь мне, он обеспечит нас всех, да еще и даст хорошую цену на пиво и эль.

К глазам подкатились горючие слезы, и Маркета сердито смахнула их. Для Люси Пихлеровой она была всего лишь средством добиться хорошей цены на пиво. Тем не менее к шлюхам с улицы Девственниц мать относилась с презрением, считая себя с дочерью «госпожами».

– Пообещай мне хотя бы, что никогда не расскажешь об этой сделке отцу, – с горечью сказала Маркета.

Люси фыркнула.

– Если он о чем-то и спросит, то только о том, как получилось, что мы можем позволить себе мясо на столе. К тому же твой отец знает, что рано или поздно это случится – ведь ты банщица, доченька.

– Придумай предлог, или я никогда не соглашусь, – потребовала девушка.

Мать кивнула и задумчиво пожевала губу. Так же она делала, когда торговалась на рынке – за кочан капусты или кусок мяса.

– Ладно, – прошептала Маркета. – Ради близняшек…

Люси широко улыбнулась и сжала ее в своих удушающих объятиях.

– Тебе нечего стесняться, доченька. Господь определил нам самим заботиться о себе. Ты принесешь немного счастья старику – и хорошее мясо и пиво на наш стол.

Она накинула на голову платок – на улице было холодно.

– Прямо сейчас к нему и схожу. Он наверняка в таверне. Я с ним на хорошие условия сторгуюсь, вот увидишь.

Маркета поежилась – мать собиралась торговаться и продать ее, как жирную свинью на рынке.

– А к Рождеству, смотришь, и близняшки поправятся… Благодаря тебе, доченька, – добавила Люси.

В баню пивовар пришел в пятницу вечером. Маркета убежала на берег реки, протекавшей напротив возвышавшейся над баней крепостной стены. Там она затаилась в камышах и долго плакала, приглушая рыдания влажным подолом рубахи.

Люси вышла из бани в мокрой тунике, сквозь которую проступала бело-розовая плоть. В холодном воздухе от разгоряченного тела поднимался пар.

– И что это ты тут делаешь? – спросила она, глядя на продрогшую дочь. – Пан пивовар уже пришел и спрашивает тебя.

Не дожидаясь ответа, банщица подняла дочку и, держа ее за руку, решительно повела к бане.

– Обидеть тебя я не позволю. Обещаю. Ты только доставь ему удовольствие, а больше ничего и не надо.

– Не могу, мама! Пожалуйста, помоги мне! – взмолилась девушка. – Отправь его домой.

Люси сурово посмотрела на нее. Если пан пивовар останется недоволен, ни мяса, ни эля на столе не будет. Сама она, пусть в волосах у нее и блестела седина, все еще позволяла проказливым рукам пошарить по ее телу – тут пощупать, там помять, – но при этом ясно давала понять особенно назойливым, что наставлять рога мужу никогда не станет. Старики платили за небольшое удовольствие, а раз так, то почему бы и не доставить им такую радость – от нее ведь не убудет?

Но ее увядающее тело уже не приносило тех денег, в которых нуждались подрастающие дочери-близняшки. Слабенькие, чахлые, они могли не пережить суровую зиму или лихорадку.

Но понимала Люси и страхи старшей дочери. Для той это было впервые.

– Потом будет легче, – прошептала она Маркете. – Вот увидишь.

– Нет, мама! – И юная банщица снова разрыдалась.

– Шшш… Ну хватит. Хватит! Перестань.

Но девушка только всхлипнула еще громче.

– Тише, тише… Не хватало только, чтобы тебя услышали. Может, мы еще устроим так, что все обойдется малым…

Оставив дочь в слезах на улице, Люси вернулась в баню.

Близняшки тем временем уже помогали богатому клиенту разоблачиться.

– Пан пивовар, нам нужно обсудить одно дело. У меня есть для вас предложение, – заговорила их мать.

Она наклонилась к уху старика и принялась что-то нашептывать. Пивовар поначалу нахмурился и упрямо покачал головой. Но Люси не отступила и продолжала шептать – с еще большей настойчивостью и решительностью:

– Дайте моей девочке немного времени. Пусть она привыкнет к вам. Подумайте, какое удовольствие вы получите, когда она отдастся вам добровольно!