Невеста смерти

– Какие у тебя руки! – вздохнул Якоб. – Это определенно большой талант.

Услышав его вздох, Маркета затаила дыхание, наклонилась ближе, и тут он вдруг открыл глаза и улыбнулся ей. Застигнутая врасплох, она в ужасе отпрянула.

– Не пугайся, моя маленькая банщица, – сказал Хорчицкий, наклоняя голову и глядя на нее. – Смотри, я снова закрываю глаза, но, пожалуйста, не останавливайся, продолжай. Твои руки творят чудеса.

Он зажмурился, но не смог скрыть улыбку.

В этот раз работа заняла больше времени, чем обычно. Девушка терла, мужчина вздыхал от удовольствия, и ей не хотелось останавливаться.

В конце наступил момент, когда нужно было переходить от спины к груди и остальному. Краем глаза Маркета увидела мать – стоя в сторонке, пани Пихлерова энергично призывала ее продолжать. Но потом сидевший в бочке завсегдатай потребовал еще эля, и Люси поспешила наполнить его кружку.

С усилием вздохнув, Маркета наклонилась вперед и принялась широкими кругами натирать мылом грудь и живот Якоба.

– А-а-а-а… – застонал тот.

Банщица обошла табурет и встала перед ним. Посмотрела вниз. Слегка возбужденный, его пенис лежал между ног, а темные, густые волоски поднимались к пупку густой, темной дорожкой. Затем Маркета подняла взгляд к поблескивающему под мыльной пеной серебряному крестику на груди клиента.

Набрав воздуху, она потянулась к его паху.

И тут руки отказались ей повиноваться. Словно забыв все, что умели, потеряв уверенность и сноровку, они застыли, онемевшие и бесполезные.

Она придвинулась ближе и снова подняла руки с твердым намерением довести дело до конца, но ее пальцы как будто парализовало.

Якоб открыл глаза и увидел перед собой застывшую девушку с бледным от страха лицом. Подавшись вперед, он осторожно взял трясущиеся, мыльные и мокрые руки банщицы в свои и посмотрел в ее полные ужаса глаза.

– Тебе не обязательно притрагиваться ко мне, слечна, – негромко сказал он. – Я сделаю все сам.

В глазах у девушки защипало. Маркета хотела вытереть слезы, но Хорчицкий держал ее руки в своих ладонях, как двух попавших в силок, трепыхающихся птах.

– Ладно, – прошептала она. – Только, пожалуйста, не говорите моей матери. Пообещайте, что не скажете.

– Обещаю. – Присмотревшись повнимательнее, Якоб понял, что кроется за пеленой слез в серо-голубых глазах. – Твоя мать рассчитывает на прибавку, да?

Маркета молча кивнула.

– Она ее получит, – мягко сказал он. – Принеси воды ополоснуться.

С этими словами мужчина выпустил ее руки, и они, вспорхнув, улетели назад.

– Да, – чуть слышно прошептала девушка. – Сейчас принесу.

Вернувшись с ведерком воды, Маркета увидела, что Якоб сидит, опустив голову, и губы его неслышно шевелятся. Потом он быстро поцеловал серебряный крестик, и, когда отпустил его, тот упал на грудь, подпрыгнул и качнулся из стороны в сторону, как маятник.

– Доктор Хорчицкий, я принесла вам ополоснуться, – сказала девушка. – Если вы уже готовы…

– Да-да, конечно. Пока мыло не высохло. Спасибо.

Она полила ему на голову, плечи и спину, а потом он взял у нее ведерко и закончил мыться сам.

– Вы готовитесь принять духовный сан? – поинтересовалась Маркета, когда гость, поставив на пол ведро, отряхнул воду с лица.

– Нет, вовсе нет, – ответил тот. – Я занимаю должность придворного алхимика и врача. Тебя, наверное, вводит в заблуждение этот крест. Видишь ли, я воспитывался в монастыре иезуитов и ношу его с детских лет. Но позволь заверить тебя еще раз, у меня нет всех добродетелей, присущих священнику.

Вцепившись взглядом в крест – ни выше, ни ниже – Маркета коротко кивнула и протянула клиенту банную простыню.

Завернувшись в грубоватую ткань, Якоб снова посмотрел на девушку – закусив нижнюю губу, бедняжка изо всех сил сдерживала слезы. Он протянул руку, взял ее за подбородок и заставил поднять голову. Их взгляды встретились.

– Не расстраивайся, слечна. Ты не сделала ничего плохого. Я не скажу твоей матери. Обещаю.

Банщица смотрела на него так, словно молила о подтверждении обещания.

– Иди сюда, – не отрывая глаз, шепнул медик.

Губы у нее были теплыми и влажными, и поцелуй вышел коротким и неожиданным для них обоих. Забыв обо всем на свете, девушка сделала шаг вперед, и в тот миг, когда тела их соприкоснулись, Маркета залпом выпила запах чистой кожи и волос Хорчицкого.

Из соседнего отделения донесся громкий голос Люси, и ее дочь моментально отпрыгнула назад и поправила платок. Щеки ее горели.

– Идем, слечна. – Мужчина осторожно тронул ее за плечо. – Проводи меня к бочке.

Пока Маркета вела пражского гостя к бочке, головы всех прочих купальщиков поворачивались ему вслед. Высокий, мускулистый, он шел с изяществом и гибкостью, выдававшими годы службы при пражском дворе. Никто не признал в нем бедного, нескладного мальчишку, выросшего в стенах монастыря иезуитов, находившегося лишь в четверти мили от бани.

В соответствии с обычаем, распространенным по всей Южной Богемии, посетители бани пани Пихлеровой не разделялись по признаку пола – мужчины и женщины сидели в деревянных бочках по соседству, группируясь по интересам. Пивовары часто предпочитали отмокать рядом с хозяином таверны, чтобы поговорить об эле и вообще о делах, лавочники жались к поставщикам, а зеленщики – к крестьянам, часами засиживавшимся в бочках после тяжелой работы в поле.

В этот день дочь цирюльника и элегантный молодой человек из Праги образовали собственную группу.

Маркета пододвинула к бочке табурет, чтобы Якоб мог подняться и самостоятельно спуститься в воду.

– А-а-а-а… – выдохнул он, закрывая глаза и по плечи погружаясь в горячую воду.

– Маркета!

Люси уже спешила к ним с озабоченным видом и ведром в руке.

– Как это ты так быстро справилась? – сердито проворчала она. – И что, вымыла нашего гостя? Ему было… приятно?

Девушка только начала шевелить губами, как на вопрос хозяйки ответил сам гость:

– Ваша дочь, пани, доставила мне огромное удовольствие. Обслужила даже лучше, чем банщицы в Праге. У нее руки богини. Ничто не принесет мне большего наслаждения, за исключением одной вещи: ужина в ее обществе. Принесите нам хлеба, сыра и эля – на двоих. Я хочу закончить наш с Маркетой разговор.

Уставившись на незнакомца с открытым ртом, Люси сначала только кивнула и лишь потом, придя в себя, сбивчиво добавила:

– Да, господин. И пирог. Я принесу вам пирог.

Маркета посмотрела на человека в бочке.

– Я не могу ужинать с вами, – прошептала она. – Я работаю. Мне надо работать.

– Я заплачу за то время, что вашей дочери не будет, – донеслось из бочки. – И заплачу хорошо, пани.

– Значит, хотите поговорить? – уточнила Люси, подбоченившись. – И только?

– У меня вода остывает. Принесите горячий камень. А потом – прохладительного для двоих, – попросил Хорчицкий.

Не зная, как быть и что делать, Маркета опустилась на табурет и прошлась взглядом по старым просмоленным бочкам, изрядно потрескавшимся снаружи за несколько десятилетий службы. Старое дерево пахло свежей лавандой и речной водой.

– Ты, наверное, знаешь Аннабеллу? – спросил голос из бочки.

– Да, господин, – отозвалась молодая банщица. – А вы тоже ее знаете?

– Конечно. Добрая целительница Чески-Крумлова… – усмехнулся Якоб. – Она прекрасно разбирается в травах и снадобьях. Я знаком с нею чуть ли не всю жизнь.

– У нее есть Книга Парацельса.

– Знаю. – Голос утонул в плеске воды – вероятно, личный врач короля устраивался поудобнее.

Тем временем Дана и Катя принесли гладко оструганную доску, чтобы положить ее поперек бочки. За ними последовала Люси с тяжеленным подносом, нагруженным едой и двумя глиняными кружками эля. От жары, спешки и усилий ее пухлые щеки еще больше раскраснелись.

Доска слегка прогнулась и заскрипела под весом доставленного угощенья.

– И, пани, положите камень погорячее, – распорядился Якоб.