Я иду

Майк на это как-то тяжело вздохнул, ничего не ответил.

К тому времени уже совсем стемнело, и все то, что еще недавно хоть сколько-нибудь удавалось разглядеть, теперь безнадежно растворилось в зябкой осенней ночи. С ее приходом все вокруг как-то незаметно переменилось, наполнилось опасностью, подстерегающей чуть ли не за каждым столбом, и раскатистыми хрипами, раздающимися теперь уже отовсюду.

– Давай-ка сбавим темп и тихонечко, тихонечко!.. – почти неслышно посоветовал Майк. Он, как призрак, то и дело выныривал из темноты, показываясь частично, и пропадал обратно. – Хорошо?..

– Хорошо, – так же тихо откликнулся я, слушая то шелест опавшей листвы где-то вдалеке, то скрип качелей, от какого замирало сердце, то плеск в лужах.

Майк вел нас крайне осторожно: грамотно подбирал обходные пути, заставлял подолгу высиживать то за заброшенными припаркованными машинами, то за рухнувшими фонарными столбами, то за пустыми помойками, где крысы уже давным-давно навели «порядок», опустошив все то, что можно было сгрызть. Порой протяжные разноголосые хрипы громыхали где-то совсем неподалеку, и тогда мы с Майком вынуждено прятались за какой-нибудь кучей мусора или в мясистых кустах, подолгу выжидая, когда же эти твари уйдут. Но те уходили не сразу, а продолжали настойчиво лазить среди обломков, шуршать камнями, сопеть, как-то даже забавно ворчать, принюхиваться и чем-то елозить по мокрой дороге, изрядно щекоча нам нервишки. А иногда и вовсе затевали какой-то дебош во тьме, словно деля найденную добычу, громыхали металлом и распалялись воинствующими хрипами, от каких меня бросало то в жар, то в холод. Звуки невидимой борьбы за считанные секунды разлетались по ночному Грултауну, бесцеремонно залетали в каждый дом, но больше никого не тревожили – город спал черным сном, терпел всю эту вакханалию, творящуюся во дворах и улицах, и молчаливо дожидался рассвета. И день за днем так.

– Чего они там делают-то?.. – не выдержав томительного молчания, спросил я, а сам осторожно раздвинул корявый склизкий куст и высунулся, видя лишь темноту с редко-редко мелькающими силуэтами. – Блин, не видно ни хрена.

– Может, падаль какую-нибудь нашли?.. – предположил Майк и тоже рискнул посмотреть, что там происходит. – Даже не…

И, словно в подтверждение его слов, вблизи раздался глухой хрип, громко затрещала по швам чья-то изношенная одежда, и в следующую секунду до нас донесся смачный хруст ломающихся костей, хрящей, сопровождающийся смакующим ворчанием.

– Вот и до тебя добрались… – с неподдельным сочувствием вымолвил я, уже имея представление о том, кого только что употребили в пищу – разодранного трупа, покоящегося у машины. – Спи спокойно… – перекрестился, – теперь уж отмучился.

– О ком это ты?.. – не понял сразу Майк, но потом вроде как догадался и угрюмо протянул, вздохнув: – В этом проклятом городе умирать просто-напросто нельзя, – опустил ружье и фатальным голосом продолжил: – Сожрут, сволочи, и даже не побрезгуют.

– Чем им покойники так приглянулись?.. – с внутренним холодом спросил я и сам же дал ответ: – Лакомство это, что ли, для них какое? – пристально посмотрел в мерцающие глаза своего бородатого проводника. Тот под напором вопросов явно замешкался, взгляд сделался быстрым, боязливым. – Представляешь, что тогда творится на кладбищах?..

Майк, словно ни разу в жизни не задумываясь над этим, взметнул бровями, как черную вату подкинул, побелел весь прямо на глазах и смог выдавить только два слова:

– Бог мой…

– Вот-вот… – согласился с ним и повернул голову направо, прислушиваясь к жуткому ворчанию, сопровождающемуся треском рвущейся, точно бумага, плоти, – давай-ка двигать отсюда, пока самих нас не…

Но не успел и фразы договорить, – буквально в трех шагах из темноты вынырнула огромная курящаяся сполохами черного дыма длиннолапая тварь, лишь отдаленно напоминающая морфа, разинула бездонную пасть, издав чудовищный хрип, и прыгнула на меня. Машинально отскочив назад, я выпустил дротик прямо ей в глотку, но вдруг споткнулся и кувырком покатился назад, уже не видя того, что происходило дальше. Пересчитав головой едва ли не каждый камень, – больно шлепнулся животом об холодную землю и, скуля от боли, смахнул с лица мокрую грязь и принялся перезаряжать арбалет с наклеившимися листьями. Но едва поднялся на ноги и уже хотел предупредить Майка, оставшегося там, в мясистых кустах, о смертельной опасности, – грянул мощный хлопок ружья, послышался недовольный хрип, и напарник изо всех сил проорал:

– Сид!!! Уходим!!..

А ад разверзся…

Двор мигом заполонили отравительные ворчания, разъяренные хрипы, отовсюду стали слышаться мощные удары по металлу, хруст ветвей, вновь хрипы, и по затянутой, словно черной вуалью, дороге зашуршали десятки, а может – сотни лап.

Рванув по лужам вдоль высокого сетчатого забора, за каким находилась спортивная площадка, сплошь заросшая болезненными кустарниками и высокой травой, я обернулся и увидел мчащегося вслед за мной Майка в исполосованной куртке и нескольких Теней, сидящих у него на хвосте. Не медля ни секунды, я быстро прицелился в наиболее быструю из них, но выстрелить не получилось – компаньон на бегу рванул за шкирку и, задышливо, плюясь сухими слюнями, обреченно проговорил:

– Береги дротики… этим Теней не убить…

Пропустив мимо ушей его предупреждение, я все-таки вырвался из крепких ручищ, спустил курок в заостренную безглазую дымящуюся морду Тени и буквально оторопел от ужаса: на моих глазах метко выпущенный дротик просто взял и увяз в темной коже.

– Скорее же!!.. – силком дернув на себя, истерично прокричал на ухо Майк, хоть как-то пытаясь привести меня в чувства. – Скорее же, Сид… Ты чего?!..

Но я уже не слышал его…

Ночью стоял свирепый мороз. Вьюга жужжала меж: здоровенных трещин в потолке, норовила протиснуться сквозь затыканные бумагой и тряпками дырки в стенах и всеми силами пыталась забраться в единственное пригодное для ночлега жилище десятиэтажного дома, чтобы навсегда затушить и без того совсем уже чахлый костерчик, старательно разводимый целый час. Для него не щадил ни драгоценной мебели, ни бумаги, ни паркета, ни всего того, что могло гореть, – все приносилось в жертву в надежде на скудный обогрев и спасение от страшной смерти.

Я плотнее завернулся в пуховую зимнюю куртку, накинул еще одну, но женскую и на порядок меньшую по размеру, по-прежнему не чувствуя конечностей, и подкинул в ослабевший огонь две толстые паркетные щепки, с острым ожиданием чуда наблюдая за тем, как тянутся к ним тоненькие тускло-рыжие язычки.

– Ну же, – взмолился я. Огонек будто бы присматривался к новой пище, нехотя облизывал холодные деревяшки, оттягивал удовольствие. – Не гасни. Пожалуйста…

Но уже через мгновение некогда крохотный костерок вдруг зверем набрасывался на щепки, успевшие немного подтаять, и вмиг крепчал, бросая в лицо драгоценное тепло. Порадовавшись вновь ожившему пламени, я отпил из горла немецкого вишневого ликера, впуская внутрь согревающую реку, и сильнее укутался в зимние вещи, непроизвольно поглядывая на покрытые инеем стены с ползущими вдоль тенями от дыма. В самой же квартире, какую по непонятной причине обошли стороной мародеры, уже мало что осталось – все сжег. Ни столов, ни стульев, ни табуреток, ни шкафов, ни полок-ничего этого уже не было, только остатки, ждущие своей очереди на растопку. Даже шкаф, где нашел теплую одежду, манеж: с распашонками в детской и столик на кухне с кипой пожелтевших газет не стали исключением. На пользу дела шло все подряд, никаких личных счетов. Лишь бы выжить, не замерзнуть в этом ледяном гробу…

– Когда же уже закончится эта проклятая ночь?.. – вздохнул я и, потыкав палкой угли, взглянул на окно, плотно закрытое деревянной доской. Щели в нем забивал старательно, не жалея ни гвоздей, ни окоченевших пальцев. – Какже надоела, сил нет…

Ночь на это ответила ревом метели, изредка заметающей снег сквозь пробоины в нагой стене.