Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 26 из 36

– О! Он прекрасный всадник! Он не подвергал вас никакой опасности!

Но Анжелина все еще сомневалась в этом. Шум голосов заставил ее обернуться. В соседнюю комнату вошел кюре Сатерая в сопровождении крепкой женщины лет сорока с каштановыми волосами. И мгновенно раздался ее хриплый голос:

– Так она приехала, эта мадемуазель Лубе? Да, я правильно сделала, что рассказала вам о ней, о повитухе из Сен-Лизье, которую я видела этой зимой за работой… Она помогла появиться на свет близнецам моей племянницы… Могу вам сказать, что ее мать, мадам Адриена, которую приглашали к нам, входила в дом, словно ангел. Какова мать, такова и дочь.

Эти слова взволновали Анжелину до слез. «Дорогая мама! Прости меня, если в раю ты узнала о моих грехах. И в случае, если твое имя будет в чести еще много лет благодаря мне, я не буду так печалиться, мне будет не так стыдно».

В доме царила суматоха. Матрона ушла, получив причитающуюся ей плату: серебряную монету за приход и оказание первой помощи. Священник поздравил родителей новорожденного и попросил назначить день крещения. Они договорились на завтра. Наконец Жан-Рене Саденак смог уложить свою супругу в постель.

– Тебя вернули мне, моя дорогая! – прошептал он ей на ухо.

После этого он вышел, сияя от счастья. Анжелина вновь внимательно посмотрела на лицо Сидони. Она была заинтригована столь юным видом девушки.

– Мне пятнадцать лет, – призналась молодая мать. – Вы так странно на меня смотрите, и я прочитала ваши мысли.

– Пятнадцать лет!

– Да, а Жану-Рене – тридцать два. Мы поженились девять месяцев и три недели назад. Это я попросила пожертвовать мною ради нашего ребенка, поскольку хотела, чтобы это маленькое существо, плод нашей любви, остался в живых и вырос. Но вы перехитрили судьбу.

– Что касается родов, я не верю в судьбу, – сказала Анжелина, пораженная откровенностью молодой матери. – Чем больше мы будем знать об устройстве человеческого тела, тем больше появится у нас возможностей победить смерть. Я также следую заповедям моей матери Адриены, которая практиковала в городе и его окрестностях. Она делала такой массаж, который вам помог.

В комнату на цыпочках вошла Бертранда Саденак. На руках у нее лежал запеленатый младенец в светло-голубом чепчике.

– Как вас зовут, мадемуазель Лубе? – спросила Сидони. – Мне хотелось бы отблагодарить вас. Если у меня когда-нибудь будет дочь, я назову ее в вашу честь.

– Анжелина.

– Как жаль… Для мальчика не подберешь похожего имени. Жан-Рене предоставил мне право выбрать имя. Я назову его Селестеном. Это имя будет напоминать мне об ангеле[15], спасшем меня.

– Селестен… Очень милое имя! – согласилась Анжелина. – А теперь полюбуйтесь вашим сыном. Мне кажется, он похож на вас… А этот рыжий пушок, как у нас обеих…

– Я более рыжая, чем вы, – заметила молодая мать.

И она лукаво улыбнулась. Черты лица Сидони смягчились, когда золовка протянула ей ребенка.

– Мое дитя! – прошептала Сидони. – Чудо! Я думала, что уже не увижу, как сегодня зайдет солнце, что не смогу поцеловать это чудесное маленькое существо. Да будет благословен Господь… И вы, Анжелина!

– Я приеду завтра, чтобы осмотреть вас и проведать Селестена, – сказала Анжелина. – На этот раз в своей коляске. Ваш муж так беспокоился о вас, что буквально забросил меня на свою лошадь. Весь путь я об этом жалела. Мне было так страшно!

– Мне очень жаль, правда! Но он не подвергал вас никакой опасности. Его лошадь никогда не оступается.

Сидони и Анжелина еще какое-то время разговаривали в присутствии Бертранды Саденак. Потом та вышла, чтобы принести белое вино, разбавленное свежей водой. Когда же в комнату вошел Жан-Рене, обсудивший все вопросы с кюре, Анжелина встала, собираясь проститься с семейством Саденак.

– Мадемуазель, не покидайте нас так скоро! – запротестовал Жан-Рене. – Я отвезу вас, и на этот раз мы поедем шагом, обещаю. И возьмите вот это. Мне хотелось бы дать вам больше, ведь в это воскресенье вы сделали мне самый лучший подарок, какой я когда-либо мог получить.

Мужчина протянул Анжелине туго набитый кожаный кошелек.





– Это слишком много! – тихо произнесла Анжелина.

– Прошу вас! Эти деньги понадобятся вам! – настаивал мужчина.

– Спасибо, мсье. Я потрачу их на благие цели.

В кухне Анжелина простилась с Мари и Полем Саденаками, которые оживленно разговаривали с соседкой. Мадам Рикар вскочила со стула и встала перед молодой женщиной.

– Вы узнаете меня, мадемуазель Лубе? – спросила она.

– Да, разумеется. Это было в феврале, в Ториньяне, я принимала роды у вашей племянницы. Как чувствуют себя близнецы?

– Очаровательные пупсы. И такие обжоры! Пришлось нанимать кормилицу. У матери не хватает молока на двоих. Что касается вашей матери, то пусть она покоится с миром. Вы достойная продолжательница ее дела!

– Спасибо, мадам! – прошептала Анжелина, готовая расплакаться. – Я дала себе слово, что сделаю все возможное, чтобы быть достойной ее.

И Анжелина быстро вышла, слишком взволнованная после упоминания славной Адриены. «Дорогая мама! Как мне тебя не хватает! Как бы мне хотелось, чтобы ты увидела моего малыша Анри и полюбила его!» – думала Анжелина, едва сдерживая слезы.

В таком состоянии ее нашел Жан-Рене Саденак – бледной, растерянной. И вместе с этим он увидел, какая она красавица, почувствовал ее силу и одновременно слабость.

– Вы странная женщина, – заметил он. – Порой вы полны решимости, порой даже кажетесь высокомерной, особенно когда занимаетесь своим ремеслом. Но сейчас вы похожи на ребенка, которого терзают ужасные муки.

– Вы тоже неординарный человек, – сказала Анжелина с меланхолической улыбкой на губах. – И в вашем обществе, как и в обществе вашей супруги, приятно находиться. К тому же вы прекрасно воспитаны…

– И все же хуже, чем вы, – возразил он.

Анжелина внимательнее посмотрела на Жана-Рене. У него были волнистые каштановые волосы, тонкие усы, серо-зеленые глаза, орлиный нос и узкие губы. Он был высоким и мускулистым. Ему было присуще природное обаяние.

– Садитесь на лошадь, мадемуазель! – воскликнул он, показывая на животное, привязанное к кольцу, которое было вделано в стену.

– Но я могу вернуться пешком! – запротестовала Анжелина. – Для меня это не составит труда, я быстро доберусь до дома.

И она грациозным кивком указала в сторону города, залитого солнцем. Город возвышался за холмом, у подножия которого находился хутор. Крыши домов переливались всеми оттенками желтого и охрового цвета, а над ними возвышались башни бывшего Дворца епископов. Можно было без труда различить кружево деревянных балконов, ленты из серого камня, обрамлявшие укрепления, и зелень садов, отвоевавших место у скалистого склона.

– Я непременно отвезу вас, – настаивал Жан-Рене, широко улыбаясь. – Ведь я запретил вам брать коляску. Садитесь же!

Поездка в Сен-Лизье прошла спокойно. Молодую женщину немного смущало, что она сидела рядом с таким видным мужчиной, который чем-то напоминал ей Луиджи. Но она вынуждена была держаться за него, стараясь не выставлять напоказ свои ступни. Ехать верхом в платье было неудобно. К тому же это было неприлично для молодой особы. «Я об этом даже не подумала, – говорила себе Анжелина. – Господи, если меня увидят на лошади, да еще вцепившейся в мужчину, что обо мне подумают? Вот сплетницы обрадуются!»

Всю дорогу Анжелина одергивала юбку, чтобы не были видны ее ноги, затянутые в бежевые шелковые чулки. Лошадь шла размеренным шагом. Анжелина все больше смущалась. Крепкое мужское тело, и в такой близости, пробудило в Анжелине давно забытое томление. Ей хотелось прижаться щекой к спине Жан-Рене, чтобы это прикосновение успокоило ее. По всему было видно, что Жан-Рене человек надежный и умеет любить.

«Как хорошо быть женой такого мужчины! Внимательного, страстного, умного, преданного! Надеюсь, что Сидони будет счастлива с ним многие годы. Она без колебаний полюбила его в свои пятнадцать лет. И она в нем не ошиблась: он не предал ее, не бросил!»

15

Селестен означает «небесный». (Примеч. ред.)