Ангелочек. Время любить

– Хорошо. В таком случае вы должны подписать бумагу, подтверждающую ваше решение. Кто-нибудь из вас умеет писать?

На этот раз все они смущенно произнесли «нет». Анжелина не удивилась. Она села за стол, заставленный грязной посудой, и вытащила из саквояжа лист бумаги. Пока она писала, женщины смотрели на нее с глубоким уважением.

– Мадам, поставьте крестик вот здесь, – произнесла Анжелина, протягивая бумагу своей пациентке.

В тягостной тишине мать Морисетты протянула Анжелине ребенка, запеленатого в кусок ткани. «Он спит, несчастный! – подумала Анжелина. – Он не получит права припадать к материнской груди, не удостоится поцелуев в лобик. Для него роскошью станет даже козье молоко».

Анжелина в задумчивости села в коляску, прижимая ребенка к себе. Мать Морисетты помогала ей. К задку коляски была крепко привязана прочная корзина с подушкой. Ни одна повитуха не могла обходиться без такой корзины, ведь порой случалось, что ребенка надо было везти довольно далеко.

– Не волнуйтесь, мадам. Я поставлю корзину между ног. Мне надо торопиться, он скоро проголодается. Но в приюте у сестер есть все необходимое. Ваша дочь выбрала имя? Возможно, имя отца, в память о нем…

– Черт возьми, что за пустая болтовня! Оказать честь пьянчужке, каким был мой зять! Нет уж, спасибо! Выбирайте сами – Жозеф, Пьер или Жан!

В то время это были самые распространенные имена, имена наиболее почитаемых святых. Но в деревнях жило столько Жанов и Пьеров, что при крещении младенцу давали еще и прозвище, чтобы за оловянными стойками таверн знали, о ком идет речь: о Жане из Ансену или о Жане из Мореса[11]. В разговорах также упоминались Жан Тряпичник или Жан Лесник.

– Тогда Пьер! – вздохнула Анжелина. – А курицу оставьте себе. Сварите ее. Морисетте сейчас нужен наваристый бульон.

Через несколько минут Анжелина выезжала из Монжуа по узкой мощеной дороге, ведущей прямо в Сен-Лизье, до которого было примерно три километра. Несмотря на свое горячее желание поскорее очутиться на улице Мобек, молодая женщина поехала в Сен-Жирон.

«Я напрасно беспокоюсь. Это глупо, – размышляла Анжелина. – Розетта прекрасно заботилась о своих братьях. Она обещала мне не оставлять Анри без присмотра ни на мгновение. Я отдам младенца и тут же поеду домой. Я буду играть со своим сыночком, умою и переодену его».

Она пустила кобылу медленным аллюром, так что коляску не трясло.

Анжелина погрузилась в размышления, убаюканная монотонным стуком железных колес.

«Судьба играет с нашими чувствами и мечтами. Некоторые семьи счастливы, когда у них рождается такой прекрасный малыш, как этот. Морисетта даже не взглянула на своего ребенка. Неужели она такая жестокая? Или она уже достаточно нарожала детей, которым не в состоянии обеспечить достойное существование?»

Неожиданно перед глазами Анжелины возник образ Жана Мессена. Он предстал перед ней таким, каким был в ту трагическую ночь, когда повитуха была вынуждена сообщить несчастному отцу о смерти столь желанного сына. С тех пор прошло дней десять.

«От разочарования и отчаяния он чуть не сошел с ума. Вчера я получила письмо от его матери. Она отговаривает меня приезжать, чтобы осмотреть ее сноху. А ведь та все время жалуется на боли! Ее груди распухли от молока».

Анжелина ехала через дубраву, отдыхая в благодатной тени от жарких лучей майского солнца. Вдруг ее поразил очевидный факт.

– О, Бланка, стой! – приказала Анжелина, натягивая вожжи.

Кобыла фыркнула, но послушно остановилась. Молодая повитуха нагнулась к спящему младенцу. Коричневатый пушок покрывал его круглую головку, руки и ноги вспотели.

– Боже мой! Если бы я… если бы я осмелилась! – прошептала Анжелина. – Возможно, этот невинный младенец еще долго не будет усыновлен… А если его усыновят… У меня есть документ, подтверждающий, что мать отказалась от него… Но я не могу поехать к Мессенам… У меня ничего не выйдет…

Анжелина пустила Бланку размашистой рысью, но это, похоже, не причиняло младенцу никакого беспокойства. Жерсанда де Беснак купила новую коляску с хорошими рессорами. Маленький Пьер спокойно спал.

Через два часа Анжелина въезжала на ферму Мессенов. Бланка пронзительно заржала, приветствуя одного из своих сородичей, стоявшего в стойле. Лошадь в ответ тоже заржала. На шум из дома вышел хозяин. Он тут же увидел коляску и подозрительно посмотрел на молодую повитуху и сидевшую рядом с ней монахиню. Монахиня, облаченная в рясу, держала на коленях какой-то сверток.

– Я помогу вам выйти из коляски, сестра, – прошептала молодая женщина.

– Не стоит, мадемуазель, благодарю вас, – ответила монахиня. – Я привыкла к таким экипажам. Молите лучше Господа и Деву Марию, чтобы мне удалось найти нужные слова.

Жан Мессен стоял на пороге дома, уперев руки в бока. Выражение его лица могло отпугнуть любого гостя, но сестра Поль не боялась горячих голов, особенно в тех случаях, когда ей предстояло выполнить столь важную миссию. Решительным шагом она направилась к хозяину фермы.

Воодушевленная непреклонной волей монахини, сразу же согласившейся ей помочь, Анжелина ждала на почтительном расстоянии, призывая на помощь все силы небесные.

– Мсье Мессен, я приехала вместе с мадемуазель Лубе, которую вы хорошо знаете, – без всяких преамбул заявила монахиня. – Она дипломированный специалист, к тому же весьма порядочная женщина. Она хочет осмотреть вашу супругу, чтобы убедиться, оправилась ли мадам Мессен после родов.

– И что? Она что, проглотила язык? Или не хочет говорить со мной? – проворчал Мессен. Он озадаченно смотрел на ребенка, которого держала на руках незваная гостья. – А этот ребенок откуда взялся?

– Ах, этот бедный малыш! – воскликнула сестра Поль. – Это новорожденный мальчик, которого я должна отвезти в сиротский приют в Фуа. Осмотрев вашу супругу, мадемуазель Лубе отвезет меня на вокзал.

Озадаченный Жан Мессен погладил бороду. Он еще не пришел в себя после смерти ребенка, но все же был поспокойнее. Ему было немного стыдно за свое поведение.

– Я приехала, мсье, – продолжала монахиня, – по одной простой причине. Мадемуазель Лубе попросила меня оказать ей эту услугу, поскольку полагает, что вы охотнее выслушаете преданную служительницу нашего Господа. Как я поняла, вы велели ей даже не приближаться к вашей ферме.

– Ба! В ту ночь я был сам не свой, надо признать, сестра, – признался Мессен. – Я десять лет ждал наследника, а мой сын родился синим, неподвижным… А ведь я молился, ставил в церкви свечи! Что вы хотите? Мною овладела ярость. Я потерял над собой контроль.

– Это ужасное несчастье, мсье. Но, возможно, Господь пошлет вам радость вновь стать отцом.

В эту самую минуту ребенок проснулся и, будучи голодным, засунул свой крохотный кулачок в рот. Жан Мессен жадно смотрел на него.

– Послушайте, нельзя, чтобы этот малыш громко плакал. От детского плача у моей жены сердце разрывается. А кто его родители?

– Его мать овдовела зимой. Она нашла себе место кормилицы. Семья живет в нищете, мсье. Могу ли я отойти в тень и попросить у вас стакан воды? Он хочет пить.

Анжелина следила за происходящим, сидя в коляске. Увидев, что сестра Поль и Мессен вошли в дом, она выбралась из экипажа и отвела Бланку в тень. Анжелина быстро привязала кобылу к дереву, поскольку ей на помощь не вышел никто из батраков. Затем она пересекла двор и постучала в открытую дверь.

– Входите! Входите! – проворчал хозяин дома.

Охваченная сильным волнением, молодая женщина вновь оказалась в просторной кухне, где ее принимали с радушием и уважением до трагических родов мадам Мессен.

– Здравствуйте, мсье, – примирительным тоном произнесла Анжелина, глядя прямо в глаза мужчине. – Мне хотелось узнать, как чувствует себя ваша супруга. Повитуха, достойная так называться, обязана навещать своих пациенток после родов, как и до них. По крайней мере, тогда, когда ее зовут, едва начинаются схватки.

11

Этот обычай был широко распространен в Арьеже.