Маркиза Бонопарта

Анжелика присутствовала повсюду с неизменной улыбкой на устах, в действительности же не замечая уже ни красоты петербургских набережных, ни великолепия столичных салонов – сердце ее разрывалось от боли. Она чувствовала, что любовь ее погибает, и не находила причины тому. Арман все более становился непостижим – он отдалялся, не желая объясниться с ней, избегая, как всегда, прямых ответов. Напрасно она умоляла объяснить, в чем провинилась перед ним. Анжелика понимала – дело идет к разрыву, и потому, не прожив в Петербурге и трех месяцев, распрощалась с гостеприимной столицей российской империи и вернулась в Париж.

В начале 1811 года Арман де Коленкур был отозван императором из России. Его место занял граф де Лористон. Приехав в Париж, граф даже не пожелал увидеться со своей бывшей возлюбленной. Его галантность, его ухаживания теперь сделались достоянием графини де Канизи – та торжествовала свой Аустерлиц, сполна отомстив сопернице. Накануне похода в Россию граф де Коленкур официально предложил Адриене руку и сердце. Венчание назначили после победы над Россией.

Скрывая свое горе, Анжелика покинула столицу еще до объявления помолвки. Она поселилась в своем замке Ли де Траиль и никуда не выезжала оттуда. Время остановилось для нее, потопив в горечи разочарования разрушенные надежды. Она не знала, почему де Коленкур оставил ее, да и никто толком не знал, но от своего незнания маркиза мучилась еще больше. Разве не была она верна и преданна? Разве подлая, завистливая клевета, о которой она смутно догадывалась, способна убить истинную любовь? «Он никогда и не любил меня!» – эта мысль настойчиво одолевала маркизу, становилась огромной и тяжкой. В сердце маркизы бушевало чувство негодующего протеста, гнева, а из самых глубин ее существа всплывало воспоминание: Арман говорил с ней все теми же обжигающими, несмотря на промчавшийся год, словами: «Моя драгоценная, моя единственная…» Так легко он лгал? Как могла она верить? Но как же было и не поверить?!

Вновь набежавшая туча закрыла собой солнце – только несколько лучей его пробились к земле. Испещренный круглыми пятнами света правый берег Роны казался шкурой леопарда, раскинутой вдоль реки. Черные тени скользили по долине с мягкостью, слегка нагоняя друг друга. Одна из них, огромная, плывшая с величавостью морского судна, надвинулась на башню, где стояла Анжелика.

Маркиза почувствовала себя неуютно. Плотнее запахнув накидку, она двинулась в замок. Порывом ветра капюшон сорвало с головы, гребень, держащий прическу, выскочил – длинные золотые волосы маркизы заструились по плечам. Ветром их швырнуло вперед. Убрав волосы с лица и снова закрепив их на затылке, Анжелика вошла в покои.

В ее спальне, обитой алым бархатом с широкими золотыми полосами, блеклое солнце, пробиваясь сквозь цветные витражи в высоких готических окнах, рисовало причудливые узоры на широком бархатном покрывале, отороченном мехом черной лисицы. Увенчанное овальным балдахином ложе, покоящееся на четырех рогах изобилия, в изголовье которого возвышались два лебедя из позолоченного дерева, столько раз было свидетелем их любви с Арманом, что, казалось, еще хранило аромат настоя ночных фиалок, который денщик графа всегда добавлял в воду для умывания. Напротив ложа поблескивало зеркало в витиеватой золотой раме, напоминающее по форме распустившийся цветок, – перед ним на мраморном столике в золотом канделябре горели три свечи. Здесь ожидал госпожу завтрак, заботливо приготовленный Биариц: холодная ветчина, салат и вино из черного винограда.

Вода в широком деревянном чане, приготовленная для купания, уже остыла. Однако пар от нее затуманил зеркало. Взглянув в него, маркиза обнаружила, что отражение ее сильно замутнено. Вдруг что-то треснуло, зеркало пошатнулось, и если бы Анжелика не успела поддержать его, оно упало бы на пол и разбилось.

Увидев в том дурной знак, Анжелика в сердцах сорвала с себя горностаевую накидку и бросилась на кровать, уткнувшись лицом в одеяло. Более всего ей хотелось сейчас заснуть – глубоко, без снов. Чтобы не думать и не помнить ни о чем… Теперь Арман де Коленкур, словно двуликий Янус, повернувшийся своим неизвестным, уродливым лицом, представлялся ей лишь грубым существом, отравлявшим сердце горечью. Он дохнул на нее огненными словами, принес то смятение, которое впервые нарушило счастливое равновесие ее жизни. Мгновениями Анжелика просто ненавидела его.

Покинув в конце мая Дрезден, Наполеон Бонапарт отправился трактом через Позен и Торн к Кенигсбергу, где вот уже несколько месяцев подряд на берегах пограничной с Россией реки Неман сосредоточивалась перед броском его армия.

Император ехал в дорожной карете, запряженной шестеркой лошадей, окруженный пажами, адъютантами и многочисленным конвоем. По всему пути в городах и селениях местные жители выходили к тракту, цветами и криками приветствуя императора Франции. Однако Бонапарт был мрачен. В начале июня, почти догнав армию, он остановился в Вильковисском лесу, где для него квартирмейстеры приготовили апартаменты в имении бежавшего от французов польского графа. На другой день императору предстояло достичь Немана и обратиться с воззванием к армии.

Едва верный мамлюк[7] Рустан передал императору почту, Наполеон принялся разбирать ее сам, усевшись по-солдатски на деревянную лавку в коридоре и не дожидаясь, пока замешкавшиеся секретари организуют ему кабинет. Первое же письмо оказалось от экс-императрицы Жозефины. Быстро пробежав его глазами, император призвал к себе Коленкура.

– Вы знаете, Арман, – произнес Бонапарт, бросив на графа быстрый взгляд, – все, что касается Жозефины, довольно деликатно, а вокруг много ушей и злых языков, которым невтерпеж донести новости до молодой императрицы. Я доверяю вам, хотя при Жозефине оставил верного человека, который вскоре станет вашим родственником. Напишите от меня моей женушке, что меня огорчают ее неумеренные траты, хотя я и не удивлен. – По лицу императора скользнула улыбка, в которой Коленкур без труда прочел затаенную нежность. – И уговорите ее в конце концов не обращать внимания на все это… – Наполеон запнулся на мгновение, но тут же решительно продолжил: – …на все, что связано с Марией-Луизой. Я женился на брюхе, и ничего не изменилось… Вы поняли, Арман? – уточнил он нетерпеливо.

– Вполне, сир. – Коленкур склонил голову. – Я напишу все, как вы сказали, и принесу на подпись. Позвольте идти, Ваше Величество?

– Нет, постойте! – Император встал со скамьи и, заложив руки за спину, прошелся по коридору.

Несколько солдат под командованием Рустана втащили в императорский кабинет его походный раскладной стол, кресла и походную кровать. Наполеон посторонился, пропуская их, потом снова приблизился к Коленкуру и спросил:

– Вы по-прежнему считаете этот поход ошибкой, Арман?

Граф де Коленкур промолчал, он много раз высказывал императору свое мнение. И теперь Наполеон без слов понял его.

– Тот, кто освободил бы меня от этой войны, – неожиданно признался император, – оказал бы мне большую услугу. Конечно, драка на Немане выгоднее всего австриякам – только Меттерних[8] получит с нее выигрыш, не затратив ничего. А еще – англичанам! Но мы в ловушке, Коленкур! – Император снова заходил по коридору, не замечая, как Рустан придерживает на входе солдат с ящиками документов, чтобы они не прервали императора. – Скажите, зачем я сделал Бернадота королем Швеции? Для того чтобы он поддержал меня с севера, вернув себе Финляндию. А он? Вместо того чтобы союзничать со мной, он теперь – лучший друг императора Александра. Бернадот! Которого я из солдат произвел в генералы!.. А турки? Кутузов заключил с ними мир в Бухаресте. Это вы, Арман, проспали в Петербурге! – Он резко повернулся на каблуках. – Пока таскались там за юбками, вместо того чтобы сорвать этот мир. Теперь у Александра свободны и правая, и левая рука. Нам очень повезет, Арман, если мы вытащим русских за Неман и вынудим их напасть на нас первыми. Тогда русская война превратится для нас во вторую польскую кампанию и окажется кратковременной. В крайнем случае, даже если русские не поддадутся, мы дойдем до Минска – не дальше! – заставив их принять сражение, а потом вернемся к Вильно… – Император замолчал и продолжил ходить взад-вперед, меряя шагами узкий коридор на первом этаже захолустной польской усадьбы.

7

Мамлюки (мамелюки) – военная каста в средневековом Египте, рекрутировавшаяся из юношей-рабов тюркского (кыпчаки) и кавказского (грузины и черкесы) происхождения, грузинские мамлюки назывались гурджи. Юноши обращались в ислам, обучались арабскому языку и тренировались в закрытых лагерях-интернатах для несения военной службы.

8

Князь Клеменс Венцель Лотар фон Меттерних-Виннебург-Бейльштейн (1773–1859) – австрийский дипломат из рода Меттернихов, министр иностранных дел в 1809–1848 годах, главный организатор Венского конгресса 1815 года. Руководил политическим переустройством Европы после Наполеоновских войн.