Страница 37 из 156
— Вы покормили лошадей в дороге, Блейден? — спросила она.
— Да, мэм, — успокаивающим тоном ответил он.
Блейден и мистер Пови вынесли чемодан и баул, а Констанция, нагруженная свертками, заталкивала их в углы экипажа соответственно указаниям тетушки; все это походило на погрузку судна.
— Ну, голубчик мой, Софья! — позвала миссис Бейнс стоявшую наверху дочь. И Софья медленно спустилась вниз по лестнице. Миссис Бейнс собралась было поцеловать ее, но Софья взглядом остановила ее.
— Не думайте, что я не понимаю, почему вы отсылаете меня прочь! — сверкнув очами, воскликнула Софья сурово и яростно. — Я ведь не слепая! — Она поцеловала мать, но это было лишь высокомерное прикосновение. Повернувшись, чтобы выйти, она добавила. — Дайте хоть Констанции возможность поступать так, как она хочет!
Таково было единственное ее горькое примечание к этому эпизоду, но в него она вложила всю глубину горечи, накопившейся за долгие тревожные ночи.
Миссис Бейнс подавила вздох. Этот взрыв, конечно, расстроил ее. Она так надеялась, что гладкое течение событий не будет нарушено.
Софья выскочила из дома. Все окружающие, в том числе и несколько мальчишек, затаив дыхание наблюдали, как тетушка Гарриет после величественного прощания стала на ступеньку экипажа и втиснулась через дверцу внутрь; этот процесс напоминал продевание в иголку слишком толстой нитки. Когда она расположилась в экипаже, ее кринолин тут же раздулся и занял собою все свободное пространство. За ней проворно в экипаж вскочила Софья.
Когда, после надлежащих процедур, экипаж отъехал, миссис Бейнс вновь вздохнула, но теперь уже с облегчением. Сестры одержали победу. Она может ждать неминуемого прибытия мистера Джеральда Скейлза совершенно спокойно.
II
Странные слова Софьи «Дайте хоть Констанции возможность поступать так, как она хочет» растревожили миссис Бейнс сильнее, чем ей показалось на первых порах. Они докучали ей, как осенние мухи. Об истории с Констанцией она никому не рассказала, за исключением, конечно, миссис Мэддек. Она чутьем понимала, что если отнесется снисходительно к сердечным треволнениям старшей дочери, то окажется несправедливой по отношению к младшей, и вела себя соответствующим образом. В то памятное утро, когда мистером Пови овладела ревность, ей удалось, пусть временно, погасить пожар, засыпать его и спрятать его следы, и с тех пор не было произнесено ни слова о душевном состоянии Констанции. Из-за грозившей со стороны мистера Скейлза опасности сердечные дела Констанции были отодвинуты на задний план, как вопрос, с которым можно повременить, так откладывают починку белья, когда неподалеку происходит землетрясение. Миссис Бейнс была уверена, что Констанция не проболталась Софье относительно мистера Пови. Констанция, хорошо знавшая свою мать, обладала слишком сильным здравым смыслом и слишком тонким чувством благопристойности, чтобы пойти на это, и все же Софья воскликнула: «Дайте хоть Констанции возможность поступать так, как она хочет!» Неужели отношения между Констанцией и мистером Пови стали общим достоянием? Неужели молодые мастерицы обсуждают их?
Молодые мастерицы несомненно обсуждали их, но не в лавке, где всегда присутствовал кто-нибудь из интересующей их пары или сама миссис Бейнс, а в каком-нибудь другом месте. В свободные минуты они обсуждали некоторые детали: как она посмотрела на него сегодня, как он покраснел и прочее до бесконечности. Однако миссис Бейнс полагала, что знает обо всем только она одна. Такова сила укоренившегося заблуждения — мол, твои дела, а особенно дела твоих детей, загадочным образом отличаются от дел других людей.
После отъезда Софьи миссис Бейнс во время ужина наблюдала за дочерью и своим управляющим с любопытством и некоторой подозрительностью. Они работали, разговаривали и ели с таким видом, как будто миссис Бейнс не застала их обоих в слезах, когда зашла в комнату закройщика. Они вели себя самым обычном образом. Казалось, они никогда не слышали слова «любовь», даже произнесенного шепотом. Ложь под этой благопристойностью не крылась, ибо Констанция никогда не лгала. И все же миссис Бейнс испытывала угрызения совести. Вокруг царил порядок, но, несмотря на это, она чувствовала, что должна что-то сделать, что-то выяснить, что-то решить. Ей следовало бы, во исполнение своего долга, отвести Констанцию в сторонку и сказать: «Послушай, Констанция, мне теперь стало полегче на душе, поэтому скажи мне честно, что происходит между тобой и мистером Пови. Я не могу понять, что означала эта сцена в комнате закройщика. Скажи мне». В таком духе следовало бы ей поговорить с дочерью. Но она не могла. В этой энергичной женщине не осталось необходимой для такого поступка энергии. После тяжких волнений, связанных с Софьей, ей нужен был покой, только покой, пусть он окажется даже проявлением трусости или самообольщения. Ее душа жаждала мира, но обрести мир ей не удалось.
В первое воскресенье, после отъезда Софьи, мистер Пови не пошел утром в церковь и не счел нужным объяснить свое необычное поведение. Он позавтракал с аппетитом, но у него во взгляде было нечто странное, несколько обеспокоившее миссис Бейнс, ибо она не могла уловить или распознать это нечто. Когда они с Констанцией вернулись из церкви, мистер Пови играл на фисгармонии «Древнюю скалу» — тоже явление из ряда вон выходящее! Важнейшая часть обеда состояла из ростбифа и йоркширского пудинга, причем пудинг был подан до мясной перемены. Миссис Бейнс ела и то и другое с охотой, потому что любила эти блюда и после проповеди всегда бывала голодна. Она хорошо справилась и с чеширским сыром. После трапезы она намеревалась соснуть в гостиной. По воскресеньям после обеда она непременно старалась подремать в гостиной, и почти всегда ей это удавалось. Обычно дочери сопровождали ее от стола к креслу, а потом либо «устраивались» подобным же образом, либо, заметив постепенное погружение величественных форм в глубь кресла, на цыпочках покидали комнату. Миссис Бейнс с удовольствием предвкушала воскресный послеобеденный сон.
Констанция прочла молитву, которая в данном случае звучала так:
«Возблагодарим Господа за хороший обед. Аминь», и добавила: — Мама, мне нужно подняться в мою комнату. — («Мою» комнату потому, что Софья была далеко.)
И она убежала, совсем как девочка.
— Но, детка, не надо так спешить, — сказала ей вдогонку миссис Бейнс, звоня в колокольчик и поднимаясь с места.
Она надеялась, что Констанция вспомнит обычный ритуал отхода ко сну.
— Если можно, я хотел бы поговорить с вами, миссис Бейнс, — внезапно сказал мистер Пови с нескрываемым волнением. Тон, которым это было произнесено, нанес неожиданный сокрушительный удар по ее душевному спокойствию. Тон этот не предвещал ничего хорошего.
— О чем? — спросила она с ноткой удивления в голосе, как бы осторожно напоминая, какой сегодня день недели.
— О Констанции, — сказал этот удивительный человек.
— О Констанции?! — воскликнула миссис Бейнс, изображая полное недоумение.
В комнату в ответ на звонок колокольчика вошла Мэгги, но у миссис Бейнс сразу же вспыхнула мысль: «До какой назойливости любопытна вся эта прислуга, однако!» Несколько секунд она гневалась на Мэгги, но потом была вынуждена опять сесть на место и ждать, пока Мэгги уберет со стола. Мистер Пови встал, сунул руки в карманы, подошел к окну, начал насвистывать, и вообще все его поведение не предвещало ничего хорошего.
Наконец Мэгги удалилась, прикрыв за собой дверь.
— Так в чем же дело, мистер Пови?
— Что? — произнес мистер Пови с нелепой нервической резкостью, повернувшись к ней лицом и как бы говоря: «Ах, да! Мы о чем-то должны поговорить, я и забыл!» Потом он начал: — Это касается Констанции и меня.
Да они, очевидно, заранее договорились о разговоре со мной. Констанция, очевидно, убежала, чтобы предоставить мистеру Пови свободу. Они заключили союз. Неизбежное свершилось. Ни сна, ни отдыха! Опять беда!