Страница 153 из 156
— Мэри, — сказала Констанция, — мне что-то не по себе. Сбегай-ка к мисс Холл, пусть она позвонит доктору Стерлингу.
С этого началась последняя болезнь Констанции. Мэри произвела большое впечатление на мисс Холл сообщением о том, что хозяйка вчера выходила на улицу, несмотря на ишиас, и Лили по телефону известила об этом доктора. После этого Лили пришла к Констанции, чтобы взять на себя заботы о ней. Но упрекать больную она не посмела.
— Результаты известны? — прошептала Констанция.
— О да! — весело ответила Лили. — С перевесом в тысячу двести человек проголосовали против Федерации. Как все вчера вечером волновались! Я же еще утром вам сказала, что Федерации суждено провалиться.
Лили говорила так, будто никто ни минуты не сомневался в результате. Тон, которым она говорила с Констанцией, означал: «Вы, конечно, не думаете, что я вчера утром наврала вам, чтобы вас успокоить?» Однако на самом деле к концу предыдущего дня почти все считали, что Федерация одержала верх. Результаты вызвали большое удивление. Только самые глубокие мыслители не удивились, когда убедились, что одни только слепые, глухие и инертные силы реакции, без должной организации и начисто лишенные всякой логики, оказались куда сильнее ополчившегося против них живого энтузиазма. Это послужило реформаторам поучительным уроком.
— Ах! — вздрогнув, прошептала Констанция. Она испытала облегчение, хотя ей было бы приятнее, если бы перевес оказался больше. К тому же эта тема уже не так ее занимала. Констанция была целиком поглощена болью.
— У тебя усталый вид, — слабым голосом сказала она Лили.
— Разве? — лаконично произнесла Лили, скрыв тот факт, что полночи ухаживала за Диком Пови, которого во время сенсационного приземления близ Маклсфилда, шар проволок по верхушкам целой аллеи вязов: у Дика был вывихнут локтевой сустав, у манчестерского воздухоплавателя — сломана нога.
Тут пришел доктор Стерлинг.
— К сожалению, ишиас разыгрался, доктор, — извиняющимся тоном сказала Констанция.
— А вы что же, думали, что он утихнет? — спросил доктор, сурово глядя на нее. Констанция поняла, что кто-то за нее доложил доктору о ее вчерашней выходке.
Между тем дело было не в ишиасе. Ишиас вел себя прилично. То, от чего страдала Констанция, было началом острого ревматического приступа. Воистину она выбрала для своей эскапады подходящий месяц и удачную погоду! Измученная болью, нервным возбуждением и огромным моральным и физическим напряжением, понадобившимся для того, чтобы дойти до Ратуши и обратно, Констанция простудилась и промочила ноги. Для ее организма этого оказалось достаточно. Доктор ограничился словами «острый ревматизм». Констанция не знала, что острый ревматизм — это в точности то же самое, что внушающий ужас недуг, ревматическая горячка, и ей никто этого не объяснил. Длительное время она и не подозревала, что ее болезнь крайне серьезна. Приставив к Констанции двух сиделок и сам часто наведываясь к ней, доктор объяснял это тем, что главная его забота — по возможности умерить ужасную боль, добиться же этого можно, только не ослабляя наблюдения за больной. Действительно, боль была невыносима. Однако Констанция приспособилась и к невыносимой боли. Даже острый ревматизм не может превзойти ишиас, когда тот разыграется по-настоящему. У Констанции боли не прекращались в течение многих лет. Ее друзья, при всем сочувствии, не могли представить себе, каковы ее мучения. Друзья привыкли к ее недугу — привыкла и она. А однообразие и сдержанность ее жалоб (незначительных по сравнению с вызывавшей их причиной) естественно притупили чувство сострадания. «Опять у миссис Пови ишиас! Бедняжка, без конца одно и то же!» Друзья не вполне понимали, что ишиас может надоесть сильнее, чем жалобы на него.
Однажды Констанция попросила, чтобы ее навестил Дик. Он пришел с рукой на перевязи и в двух словах сообщил ей, что повредил локоть, уронив трость и споткнувшись на лестнице.
— Лили ничего мне об этом не сказала, — недоверчиво ответила Констанция.
— Да это пустяки! — отмахнулся Дик. Даже в присутствии больной он не утратил восторга перед своим великолепным полетом на шаре.
— Надеюсь, ты будешь осторожен! — сказала Констанция.
— О чем речь! — воскликнул Дик. — Я умру в собственной постели.
И он был так твердо убежден, что именно так и будет и он не станет жертвой несчастного случая! Сиделка выпроводила его из комнаты.
Лили подумала, что Констанция, может быть, захочет написать сыну. Нужно было только выяснить точный адрес Сирила. Он с друзьями, о которых Констанция ничего не знала, отправился в путешествие по Италии. С адресом никакой определенности не было — Сирил оставил несколько адресов до востребования в разных городах. Он уже прислал матери несколько открыток из Италии. Дик и Лили пошли на почту и дали телеграмму за границу.
Хотя Констанция была слишком серьезно больна, чтобы понимать серьезность своей болезни, хотя она не имела представления о том, какой переполох в доме вызвал ее недуг, ее разум сохранял замечательную ясность, и она, плывя по бурному морю боли, предавалась долгим и вполне здравым размышлениям. Когда наступала ночь, когда сменялись сиделки и Мэри, устав от беготни по лестницам, отправлялась спать, когда Лили Холл в бакалейной лавке отчитывалась перед Диком за прошедший день и дневная сиделка засыпала, а ночная готовилась к дежурству, Констанция часами разговаривала сама с собой. Часто она думала о Софье. Хотя Софья умерла, Констанция по-прежнему жалела ее за напрасно прожитую жизнь. Снова и снова возвращалась она к мысли о напрасно прожитой и бесплодной жизни сестры и о том, как важно придерживаться жизненных принципов. «Зачем она убежала с ним? Если бы только она осталась здесь!» — повторяла Констанция. И все же, было в Софье нечто замечательное! И от этого судьба Софьи вызывала еще больше жалости! Себя Констанция никогда не жалела. Она считала, что Провидение обошлось с ней неплохо. Она не испытывала недовольства собой. Непобедимый здравый смысл цельной натуры не позволял ей, в лучшие ее минуты, безвольно поддаться жалости к себе. Долгие годы Констанция жила в атмосфере порядочности и доброты, вкусила она и часы торжества. Она пользовалась заслуженным уважением, у нее было положение, было достоинство, она была хорошо обеспечена. Наконец, она была не лишена самомнения. Констанция ни перед кем не «стелилась», и никто не посмел бы этого от нее потребовать. Да, она состарилась! Но состарились и тысячи других людей в Берсли. Она больна. Но болеют и тысячи других. Есть ли такая судьба, на которую она променяла бы свою? У нее было много разочарований в жизни. Но она их преодолела. Оглядываясь на собственную жизнь вообще, Констанция язвительно, но без уныния повторяла: «Да, это и есть жизнь!» Несмотря на обыкновение жаловаться по пустякам, она — по сути своего характера — «никогда не теряла присутствия духа». Поэтому Констанция ничуть не жалела о своем путешествии в Ратушу, последствия которого, как ни смешно, оказались столь несообразными. «Откуда же мне было знать?» — твердила Констанция.
Единственное, за что она сурово упрекала себя, было потворство Сирилу после смерти Сэмюела Пови. Но, упрекая себя, она всегда приходила к такому заключению: «Думаю, я и теперь вела бы себя так же! И может быть, если бы я и была строже, это бы не сыграло никакой роли!» За свою слабость она и так заплатила в десятикратном размере. Она любила Сирила, но не обольщалась иллюзиями — она видела и его оборотную сторону. Констанция не забыла всего горя и унижений, которые он ей принес. И все же ее любви это не коснулось. Бывают сыновья и хуже Сирила, а у Сирила есть замечательные достоинства. Ее не возмущало то, что, когда она больна, он находится где-то за границей. «Будь я больна серьезно, — говорила она, — он бы вернулся, не теряя ни минуты». К тому же у нее было сокровище — Лили и Дик. С ними ей по-настоящему повезло. Констанция с большим удовольствием размышляла о том, каким великолепным подарком выразит она свое отношение к ним, когда придет время свадьбы. Втайне Лили и Дик относились к ней по-доброму, но свысока, и это было заметно по тону, в котором они называли ее между собой «бедная старушка». Надо думать, они бы поразились, если бы узнали, что Констанция добродушно взирает на них сверху вниз. Их сердечность вызывала у нее безграничное восхищение, но она считала, что Дик такой грубиян и ломака, что ему не бывать настоящим джентльменом. И хотя Лили вела себя как настоящая леди, ей, по мнению Констанции, не хватало твердости, то есть выдержки и душевной независимости. Далее, Констанция полагала, что разрыв в возрасте между Диком и Лили слишком велик. Ввиду всего этого, вряд ли Констанция могла почерпнуть что-нибудь действительно стоящее из самоуверенной мудрости молодых людей.