Страница 146 из 156
Менее чем через десять минут прибыл доктор Стерлинг. Дик Пови сообразил, что найдет врача в Ратуше на собрании, посвященном Федерации. Шумное появление доктора и Дика, с головокружительной скоростью примчавшихся на автомобиле, вызвало всеобщее удивление. Доктор немедленно спросил, что произошло. Никто ничего толком не мог объяснить. Констанция уже сообщила Лили Холл по секрету о причинах, по которым Софья ездила в Манчестер, но этим ее осведомленность и исчерпывалась. Кроме самой Софьи, никто в Берсли не знал, что произошло в Манчестере. Однако Констанция предполагала, что Джеральд Скейлз уже умер — иначе Софья там задержалась бы. Доктор же думал, что Джеральд Скейлз, напротив, вне опасности. И все они пытались представить себе этого Джеральда Скейлза, этого мрачного и зловещего мужа, ставшего причиной катастрофы.
Между тем доктор приступил к делу. Он отправил Дика Пови за лекарством на дом к Кричлоу, на случай если аптека уже закрыта. Затем, спустя некоторое время, он поднял лежавшую без сознания Софью, взвалил ее, как мешок, на плечо и без посторонней помощи отнес ее на третий этаж. Недавно доктор провел курс первой помощи для энтузиастов из Общества при больнице св. Иоанна в Берсли. Он совершил почти сверхчеловеческий подвиг, запечатлевшийся, наряду со всем прочим, в памяти Констанции: дюжий доктор аккуратно и осторожно ступал по покривившимся, скрипучим ступеням, стараясь не повредить Софье и не ушибить ее; он оступился на двух ступеньках посреди коридора; голова Софьи с распущенными волосами чудовищно раскачивалась у него за спиной; доктор со всеми предосторожностями опустил ее на кровать. И, отдышавшись, утер пот своим большим платком — и все это в четких переливах тени и света газовых рожков! Доктор был в замешательстве. Констанция рассказала ему в общих чертах со слов Софьи о том приступе, который случился с сестрой в Париже. Доктор сразу же сказал, что диагноз французского врача неверен. Констанция пожала плечами. Ее это нисколько не удивило. В ее глазах любой французский врач в какой-то мере был шарлатаном. Она сказала, что знает только то, что ей рассказывала сама Софья. Спустя некоторое время доктор Стерлинг решил попробовать лечение электричеством, и Дик Пови повез его к нему в приемную, чтобы взять нужный аппарат. Женщины опять остались одни. Здравомыслие и сочувствие Лили Холл произвели глубокое впечатление на Констанцию. «Не знаю, что бы я делала без мисс Лили!» — восклицала она впоследствии. Даже Мод была выше всех похвал. Казалось, что прошло полночи, пока доктор Стерлинг вернулся, однако было едва одиннадцать часов, и люди как раз возвращались из Хенбриджа, из театра и мюзик-холла. Лечение электричеством было жутким зрелищем. Софья оставалась пугающе бездвижной. Все не дыша ждали результата. А результата не было. Уколы и электричество ни в какой степени не подействовали на паралич, охвативший рот и горло Софьи. Ничто не помогало. «Остается только ждать!» — спокойно сказал доктор. Они остались ждать в спальной. Софья, казалось, находилась в состоянии комы. Время шло — и ее красивое лицо перекашивалось все сильнее. Доктор время от времени что-то бормотал. Он сказал, что удар был ускорен охлаждением в быстро ехавшем автомобиле. Дик Пови прошептал, что должен съездить в Хенбридж и предупредить родителей Лили, чтобы они из-за нее не волновались, после чего сразу вернется. Он выказал большую преданность. В коридоре, у двери в спальную, доктор шепнул ему: «Дело плохо». Дик кивнул. Они с доктором были большими друзьями…
Время от времени доктор, который не верил, что побежден, пробовал все новые способы спасения Софьи. Появлялись новые симптомы. Около половины первого, внимательно вглядевшись в пациентку и проверив, бьется ли сердце и есть ли следы дыхания, доктор медленно поднялся и посмотрел на Констанцию.
— Конец? — спросила Констанция.
Доктор чуть кивнул головой.
— Прошу вас, спуститесь вниз, — попросил он ее, помолчав.
Констанция проявила удивительную твердость духа. Доктор был очень серьезен и полон доброты — Констанция впервые увидела его в таком героическом свете. Он с бесконечной нежностью вывел ее из спальной. Там незачем было задерживаться — Софья скончалась. Констанция хотела побыть у тела сестры, но есть правило, по которому раненых не оставляют на поле боя, и доктор следовал этому классическому правилу, а Констанция понимала, что он прав и что ей следует подчиниться. Лили Холл пошла за ними. Служанка, по наитию, присущему примитивным натурам, догадавшись о случившемся, разрыдалась, повторяя, что лучше хозяйки, чем Софья, никогда не бывало. Доктор сердито приказал ей прекратить нытье и, если она не может держать себя в руках, отправиться на кухню и закрыть за собой дверь. Все его сдерживаемое нервное возбуждение как грозовой разряд обрушилось на Мод. Констанция по-прежнему держалась замечательно. Она вызывала восхищение у доктора и Лили Холл. Потом вернулся Дик Пови. Было решено, что Лили проведет ночь с Констанцией. Наконец доктор и Дик ушли вместе, причем доктор взял на себя заботы о похоронах. Мод отправили спать.
Рано утром Констанция встала. Было пять часов — рассвет наступил два часа назад. Бесшумно двигаясь, она посмотрела через спинку кровати на диван, на котором мирно спала Лили, дышавшая тихо, как ребенок. Сама Лили воображала себя зрелой женщиной, повидавшей жизнь, но Констанция подметила в ее лице и позе чисто детское очарование. Лили нельзя было назвать хорошенькой, но ее черты, безошибочно выражавшие ее характер, производили впечатление, которое было сродни красоте. Она была полностью поглощена сном. Бессонная ночь не нанесла ей урона, и теперь Лили черпала новые силы в мирном забытьи. Ее простодушная детскость бросалась в глаза. Казалось, что все ее исполненное здравого смысла и милоты поведение на протяжении вечера было чисто подражательным — казалось невозможным, чтобы столь юное и свежее существо на самом деле могло испытывать те чувства, выражением которых были ее поступки. Ее неизбывная девическая простота почему-то вызывала у Констанции чувство жалости.
На цыпочках выйдя из комнаты, Констанция в халате поднялась на третий этаж и вошла в спальную Софьи. Она должна была еще раз посмотреть на тело сестры. Как немыслимо быстро произошло несчастье! Кто мог его предвидеть? Потрясение Констанции было сильнее отчаяния. Она еще не осознала всю тяжесть утраты. Она еще не вспомнила о самой себе. Глядя на тело Софьи, она была полна не жалости к себе, а сострадания к тому великому горю, которое произошло в жизни сестры. Впервые она до конца поняла, как велико случившееся несчастье. Очарование Софьи, ее красота — что принесли они Софье? Перед нею проносились эпизоды из жизни Софьи, искаженные и гротескные образы, сформировавшиеся в ее неискушенном воображении под влиянием редких и скупых рассказов сестры. Что за жизнь! Вспышка страсти, а после — почти тридцать лет в пансионе! У Софьи не было детей, она не изведала радостей и мук материнства. У нее, в сущности, никогда не было своего дома, пока она в своем бесплодном великолепии не приехала в Берсли. И вот — такой конец! Жалкий и позорный конец всего, чем щедро одарены были душа и тело Софьи! Да это не жизнь! А в чем же причина? Удивительно, с каким упорством судьба подтверждает грубые обобщения пуританской морали — той морали, в которой Констанцию воспитали ее суровые родители! Софья согрешила. А потому и страдание ее неизбежно. Авантюра, в которую она из каприза и гордыни пустилась с Джеральдом Скейлзом, не могла кончиться иначе. Ее бегство не могло принести ничего, кроме зла. «От этой истины никуда не уйти», — думала Констанция и была неповинна в том, что весь современный прогресс и мудрствования считала за ничто и думала, что весь мир вернется на круги своя и вновь пойдет по прежнему пути.
Еще за несколько дней до смерти Софьи люди говорили, что миссис Скейлз, как всегда, кажется моложавой и, как всегда, полна энергии. И верно, глядя на Софью с небольшого расстояния, видя этот прекрасный овал лица, эту подтянутую стройную фигуру, этот гордый взгляд, никто бы не сказал, что ей шестьдесят. Но посмотрите на нее теперь, на ее перекошенное лицо, на ее пустые глазницы, на ее морщины — да ей можно дать не шестьдесят, а семьдесят! Словно использованная, ставшая бесполезной и выброшенная на свалку вещь! Сердце Констанции таяло от мучительной жалости к этой неистовой женщине. А к жалости примешивалось суровое признание того, что здесь не обошлось без божественного правосудия. На устах Констанции была та фраза, которую при иных обстоятельствах повторял Сэмюел Пови: «Бога не обманешь!» Мысли ее родителей и дедов сохранили неприкосновенность в душе Констанции. Конечно, ее отец перевернулся бы в гробу, если бы узнал, что по вечерам Констанция раскладывает пасьянсы. Но несмотря на карты, несмотря на сына, который никогда не ходит в церковь, Констанция при любых поворотах судьбы в основе своей оставалась такой же, как ее отец. Сила эволюции в ней не проявилась. И таких людей тысячи.