Лунная радуга (сборник)

– Взрыв реактора… Ладно, возьмем на заметку. Но продолжайте, Купер.

– Год спустя стартовал к Урану малотоннажный рейдер «Леопард».

– Вот это другое дело, – пробормотал Никольский.

– Пять человек на борту, – продолжал Купер, – под предводительством Эллингхаузера. Среди космических асов того времени он широко был известен под прозвищем Пауль-везунчик. Экипаж прославился умением выходить из самых отчаянных положений.

– Да, это был отборный экипаж… – Никольский покивал. – Все как один многоопытные, хорошо подготовленные парни.

– Несмотря на их многоопытность, «Леопард» пропал без вести так же загадочно, как и «Громовая стрела», – гнул свое Гэлбрайт.

– Ну… не совсем так. – Никольский сделал жест несогласия. – «Леопард», во-первых, достиг цели. И без каких бы то ни было происшествий, заметьте. Эллингхаузер радировал победный рапорт, в котором, кстати сказать, кроме неумеренных восторгов по поводу прибытия в систему Урана, нет ничего достойного внимания. Однако главное в другом. Едва осмотревшись в системе, Эллингхаузер азартно бросился в погоню за ближайшим спутником. На этом его везение кончилось, потому что ближайшим оказался именно Оберон.

– Значит, вы предлагаете опираться на выводы комиссии Юхансена?

– Я предлагаю опираться на факты.

– Боюсь, как бы нам не пришлось опираться на их отсутствие, – мрачно заметил Гэлбрайт, возвращаясь в кресло. – Купер, давайте припомним, как действовал Эллингхаузер.

Купер пожал плечами:

– Действовал правильно, шеф. Следуя типовым инструкциям лунной разведки, «подвесил» рейдер на круговой орбите, сбросил на Оберон несколько кибер-зондов и телемониторов. Положенное время вел трансляцию оберонских ландшафтов вперемежку с данными кибер-зондирования. У селенологов, принимавших трансляцию «Леопарда», большой интерес вызвала так называемая Ледовая Плешь. По словам самого Эллингхаузера, Оберон был похож на «арбуз с отрезанной верхушкой». На фоне очень неровной поверхности планетоида Ледовая Плешь выглядела удивительно плоской. Она имела около двухсот километров в диаметре, а в центре ее одиноко зиял глубокий кратер диаметром в тридцать один километр…

– Купер, кажется, мы вспоминаем действия Эллингхаузера.

– Осталось добавить немного, – перехватил инициативу Никольский. – Покончив с телетрансляцией, Эллингхаузер сообщил о своем намерении посадить рейдер на Ледовую Плешь в районе, разведанном кибер-зондами. На этом связь с «Леопардом» прекратилась, никаких сообщений больше не поступало. Двадцать суток спустя стартовала к Урану «Лунная радуга».

– Представляю себе изумление ее экипажа…

– Да, «Леопарда» не было на Обероне. Орбитальный осмотр планетоида ничего не прояснил. Радары и телефотеры «Лунной радуги» тщательно обшарили поверхность – все было так, как сообщал и показывал Эллингхаузер: Ледовая Плешь, воронка глубокого кратера. Но не было «Леопарда». Ни следов посадки его, ни обломков… Мнения членов командного совета «Лунной радуги» разделились: одни считали, что «Леопард» вообще не садился на планетоид, другие – что рейдер садился, однако ушел с Оберона, не оставив на месте посадки даже радиобакена. Ведь никому и в голову прийти не могло, что Оберон – западня.

– Это верно, – сказал Гэлбрайт, – но только в отношении вылазки на Оберон десантников «Лунной радуги».

– Хотите сказать, это неверно в отношении «Леопарда»?

– Я говорю об отсутствии фактов. У нас нет прямых доказательств, что «Леопард» садился на Оберон. Мы знаем о намерении Эллингхаузера, но не более того.

– Наряду с методом прямых доказательств, Гэлбрайт, существует и метод прямых аналогий. Гибель десантников Элдера…

– Простите, Никольский, я не оспариваю действенность этого метода.

– Значит, мне показалось.

– Вижу, мне следует объясниться. Комиссия Юхансена, усмотрев прямую аналогию между трагедией группы Элдера и судьбой «Леопарда», сочла свою работу законченной. Однако дело, завершенное на уровне аналогий, бумерангом вернулось к нам и требует пересмотра. С чем я эту комиссию и поздравляю.

– Не разделяю вашей иронии, Гэлбрайт. Свою задачу Юхансен выполнил.

– Да, если говорить о том, что он добросовестно выяснил, как срабатывал механизм оберонской западни. Будучи специалистом по лунным системам внешних планет, он понимал свою роль председателя комиссии по расследованию оберонских событий скорее как роль ученого. Другими словами, Юхансен-ученый возобладал над Юхансеном-следователем, и это в достаточной степени скверно сказалось на результатах работы комиссии в целом.

– С высоты теперешнего положения нам легче рассуждать о недостатках «работы комиссии в целом», – заметил Никольский.

– Разумеется. И я намерен это использовать. Собственно, все мои доводы можно свести к одному: коллективному мозгу комиссии недостало воображения. Жрецы внеземельных наук подошли к странностям Оберона с неоправданно жесткими мерками своего оправданно куцего опыта.

На этот раз Никольский промолчал.

– Комиссия, – продолжал Гэлбрайт, – столкнулась с космической неожиданностью самого экстравагантного свойства. При всем при том в отчетах комиссии я не нашел ни единого факта, который мог бы служить хоть каким-то звеном между цепью событий на Обероне и цепочкой «черных следов» на Земле.

– Но кто бы мог теперь поручиться, что комиссия действительно имела возможность собрать больший объем фактического материала, чем тот, который представлен ею в отчетах? Я, например, не взял бы на себя такую смелость.

– Тогда разрешите это сделать мне, – прозвучал в раут-холле великолепно поставленный баритон.

Фрэнк повертел головой. Голос подал старик – больше вроде бы некому, – но Фрэнк не сразу в это поверил. Похоже, оторопел от неожиданности и Никольский – покосился на старика, ничего не сказал, перевел взгляд на Гэлбрайта. С экранной стены лучилась любопытством физиономия Купера.

Старик слабо пошевелился, выложил на стол худые синевато-мраморные кулаки.

– Я думаю, – сказал он, – Гэлбрайт увлекся и слишком строго судит работу комиссии. На разных этапах следствия – разные задачи, и, как вы справедливо отметили, – он посмотрел на Никольского, – Юхансен свою задачу выполнил. Дело за вами. Но что касается… э-э… неизбежных, пожалуй, в следственной практике упущений, я хотел бы упомянуть об «экранных диверсиях».

– «Экранные диверсии»?.. – переспросил Никольский.

– Молодой человек, могу одолжить вам свой слуховой аппарат.

«Нет, но каков орешек!» – изумился Фрэнк, с удовольствием глядя на старика.

– Простите, – сказал Гэлбрайт Никольскому, – я еще не представил вам нашего консультанта. Чарлз Леонард Роган, профессор Института космической медикологии, руководитель кафедры психоанализа, автор известной монографии «Генезис психопопуляций в условиях Внеземелья».

Никольский кивнул:

– Рад познакомиться.

– В свое время, – продолжал Гэлбрайт, – профессор помог нам вывести из тупика следствие по одному весьма запутанному делу…

– В свое время, – перебил Роган, – я настоятельно рекомендовал Управлению выяснить мотивы «экранных диверсий», участившихся на кораблях и базах Внеземелья.

Гэлбрайт обеспокоенно поерзал в кресле.

– Купер, будьте любезны, запросите следственный архив…

– Не надо, – сказал Роган. – Следствия по этому делу не было. «Экранные диверсии» пошли на убыль, о моих рекомендациях благополучно забыли. И совершенно напрасно. – Роган извлек откуда-то плоский пакетик в глянцевой оболочке, броском отправил его по полированной поверхности стола в сторону Гэлбрайта.

Пакет скользнул мимо Фрэнка и, оказавшись у шефа в руках, распался на желтые прямоугольники. Шеф и Никольский углубились в изучение картотеки профессора.

– Гм… – смущенно произнес Никольский, обмениваясь карточками с Гэлбрайтом, – выходит, Юхансен знал об «экранных диверсиях».

– Знал, но вниманием не удостоил. – Гэлбрайт развернул карточки веером. – Я ожидал чего-нибудь в этом роде.

– Кстати, количественный пик «диверсий» хорошо совпадает с периодом просьб о досрочной отставке.