Страница 14 из 71
Кое-как поднявшись, с кислым видом взял кусок мяса в руки — вот где перчатки-то пригодились! — и сделал вид, что ест. Троллиха, ума у которой было примерно столько же, сколько и красоты, одобрительно забурчала и удалилась в противоположный конец подвала.
— Салфеточку? — раздался над его ухом чей-то смутно знакомый голос. — Сольцы? А то пресновато поди. С солью-то оно куда как лучше пойдет, мой алчный друг…
Рич слегка повернул голову и метко запустил тухлятиной в улыбавшегося Петра. Мясо пролетело сквозь ангельский лик и шлепнулось на пол. Троллиха, сосредоточенно копошившаяся в дальнем углу, ничего не заметила.
— Ты, жертва подпольного аборта…
— Вот только не надо меня благодарить! — завопил рыжий так пронзительно, что у Рича заложило уши, и подскочил вверх. Оттуда продолжил, то и дело хихикая. — Хмм… как говорится, вечера доброго, аппетита приятного. Но что же вы, дорогой мой, без ножа и вилки? Ай-ай-ай… а еще аристократ, елы-палы. Как там у классиков… яйцами и пальцами в солонку не лазить… или не тыкать, впрочем, не важно… а вы? Посмотрите на себя! Увы и ах современным нравам! И в присутствии дамы, барашек ты мой кудрявый, полагается стоять.
Рич от бешенства зарычал, вскочил на ноги, но в это время заботливая матушка вернулась и пришлепнула любимое чадушко импровизированной подушкой из травы, для удержания формы перемешанной с болотной грязью. Все это великолепие обрушилось на несчастного Рича и швырнуло его обратно.
— Грррр, грр-рр, — наставительно произнесла троллиха и, подумав, добавила, — грр.
Пожелав таким образом сыночку спокойной ночи, матушка ушла в свой угол подвала. Рич кое-как выбрался из-под завала и не успел обрадоваться, что троллиха оставила его в покое, как она вернулась и плюхнулась рядом, подпихнув сыночка себе под бок.
— Да у вас любовь! — догадался рыжий и радостно хлопнул в ладошки. — Ох, ну не буду мешать. Хотя, должен отметить, всегда приятно видеть пылкость чувств и искренность порывов. А то в последнее время исчез размах в отношениях, остыла страсть, обмельчала любовь. Нет прежнего душевного тепла, нет стойкости и внутреннего стержня, готовности преодолеть все преграды ради любимого. Все больше физиология и пошлость. А здесь… любо-дорого посмотреть. Ну что ж, совет да любовь… и да, ты ручонкой своей приобними девушку-то, чай не с батареей центрального отопления спать ложишься. И поцелуй ее, что ли, безобразник, вон она как к тебе льнет. Истомилась по мужской ласке да вниманию, бедолага. А ты, любовничек, не теряйся, зажимай молодуху-то! Зажимай!
У Рича волосы встали дыбом от пришедшей ему в голову мысли… хотя до слов Петра он ни о чем подобном не думал. Его бросило сначала в жар, потом в холод. И надо же такому случиться, что именно в этот момент троллиха утробно грркнула и шлепнула свою лапу поперек Рича, притягивая его еще ближе к себе.
У колдуна, считавшего себя непрошибаемым и готовым ко всему, даже несмотря на приключения в пыточной, внутри все оборвалось. Он психанул — первый раз в жизни позволил эмоциям взять верх над разумом. Только так можно объяснить тот факт, что заорав дурным голосом, Рич рванулся что было сил в сторону от троллихи, которая такой подставы от сытого и довольного, по ее мнению, «сыночка» не ожидала и потому удержать не смогла. Кубарем выкатился колдун из-под ее лапищи и побежал, не разбирая дороги. Вслед ему понесся разъяренный вой разочарованной матушки, а затем раздался топот ее слоновьих ножек.
— Нет, ну это никуда не годится, — завопил рыжий, взмывая под потолок и кружась в вальсе. — Ты девушку танцевал? Ты и женись. А то развелось женихов-однодневок. Постель им подавай. А ты в глаза-то девичьи — чисто глубокие озера — посмотри. Ты в душу нежную, наивную загляни. Неужто сможешь бросить это чудо? Неужто без сожалений и сомнений оставишь девицу в горе? Черствый колдун!
— Петр, ты не прав.
Если бы Рич в этот момент мог соображать, то понял бы, что рядом с Петром появился его собственный ангел-хранитель Кассиопей. Во всей красе — кроткие голубые глаза и добрая, всепрощающая улыбка.
— В чем это, интересно?
— Нельзя так измываться так живыми. Они слишком хрупки. Их психика не выдерживает сильного давления.
— Ага, то-то я смотрю, подопечный твой больным зайцем по подвалу скачет. А зачем от такой девушки бегать? Высокая, с фигуркой, хозяйственная да забооооотливая… Это ли не предел мечтаний любого мужчины? Нет? Странно. Значит, будет. Лично прослежу, проконтролирую.
— Я категорически против подобных методов воздействия. Есть, в конце концов, границы, которые нельзя пересекать, иначе вся идея теряет смысл. Наше существование становится бесцельным и глупым.
— Глупым… бесцельным… вот его метания — это глупо и бесцельно. А мои действия всегда имеют четкую направленность и стопроцентную результативность.
— Петр!
— А что? Думаешь, только ты курсы повышения квалификации посещал? А вот и нет. Я тоже был на… паре уроков. Видишь, какие слова выучил.
— Именно что на паре, друг мой, — вздохнул Касс, мученически возводя взор к потолку. — Из трех тысяч часов лекций ты был только на паре…
— А они бы там обеды какие предложили… или стаканчик присутствующим наливали… народ бы валом повалил! Я тебе говорю!
— Петр!
— Что Петр? Что Петр? Я уже Истина знает сколько лет Петр! И вообще, когда, ну скажи на милость, когда мне ходить на эти курсы? У меня то подопечная чудит не по-детски, то суды постоянные, то работы общественные — до сих пор ладошки в мозолях — то еще чего. И все срочно, и все надо ещё вчера! А тут курсы эти… а я, может, так есть хочу, что столы грызть в лекционной буду, желудком урчать громогласно. Это ж позора не оберешься! Так не лучше ли в столовую сначала? А курсы… потом как-нибудь…на трезвую голову.
— Так ты поесть хотел или выпить?
— И то, и то, — расплылся рыжий в улыбке. — Почему бы не совместить приятное с полезным? Божественный нектар замечательный напиток. Очень подходит к мясу…
— Но… Петр… тебе же нельзя… ты же… — Касс безнадежно махнул рукой и поменял тему: — Ладно, оставим. Друг мой, я бы попросил тебя не вмешиваться в дела моего…
— Да ладно, дурилка. Скажи лучше, положа руку на сердце, разве мое вмешательство не было полезно? Разве Рич не освободился сам из плена? Ну… почти освободился? Видишь, как яростно он таранит головой стены — глядишь, если не скопытиться раньше времени, так и сбежит. Ой… ну зачем грызть эту доску, когда ее можно просто сломать? Здесь же сплошная антисанитария, еще занесешь бактерию какую, потом с толчка неделю не слезешь, болезный ты не мой. Тьфу! Тьфу, я сказал! Плохая собачка, то есть, колдун! Брось каку! Брось!
— Петр, я бы попросил…
— Расслабься, братуха! Он в тебя молнией кинул?
— Кинул, и что с того?
— А то, что следующий раз вспомнит, что ни одно деяние безнаказанным не остается. Распустились! Ни веры, ни страха. Первое будет прививать, второе — насаждать. Чтоб знали. Чтоб боялись и трепетали. Чтоб уважали, калеки безмозглые. Чтоб от одного только упоминания твоего имени на задние лапы приседали и хвостами вилять начинали! Что? Нет хвостов? Велика беда. Вырастим. Пришьем, у меня знакомая портниха есть. Ваяет так, что ни одни ножницы не берут, кроме благословленных самим богом Истины и Жизни.
— Петр, я в чем-то с тобой согласен. Да, мой подопечный далек от идеала, но это не его вина. И не он должен расплачиваться за то, что характер у него не сахар. Так было задумано богами, равно как и наше «противостояние». Мы — добро, они — некое подобие порока, который нужно не искоренить, но исправить. Мягко, без нажима, согласно принятым Правилам. Пойми, здесь существенная разница. Это и есть смысл нашего существования. Есть правила, которые нужно соблюдать…
— Нет, ты смотри, что творит! Я бы так не смог! — в голосе рыжего прозвучало неподдельное восхищение. — В высоту на два метра, пробить головой потолок и застрять, но всё-таки не терять воли к покорению новых вершин. Это ж как надо захотеть удрать? Это ж какой я гениальный стратег? Да, Касс? Да ты только послууушай… чисто баба визжит… а ножками, ножками-то как сучит… видимо, придает себе ускорение… да его бы на велосипед сейчас посадить, он на автодроме все гоночные болиды сделает в легкую, не напрягаясь особо. Во дает, ну во дает, а?… Касс, глянь!