Случайное добро

— Давно бы так. А то сю-сю… дай себе волю, друг мой. Дай себе волю. Тебе понравится, обещаю. В этом твое спасение.

— Врача, немедленно. Он умирает… Врача!

Последней мыслью Матвея было — не было за тридцать лет у меня счастья, и не надо.

Глава 11. О добре

Было раннее утро. Александр спал, а Лера нет. Не спалось ей ни капельки. Может, потому что прошедшая ночь была весьма бурной — во всех смыслах. Может, потому что Александр оказался на удивление заботливым как раз там, где этого от него не ожидалось. Может, мыслей было слишком много…

Лежа на кровати, Лера рассматривала своего мужа как в первый раз. Словно до этого никогда не видела. Падение произошло, и с этим ничего не поделаешь. Ей самой не верилось, что она согласилась, но, демоны побери все на свете, оно того стоило, и она была готова повторить при первом удобном случае. Он ее муж, на веки вечные, до смерти, и кто знает, чем благословение богов грозит им после. Прожить годы во вражде с Александром, который, если бы не известные обстоятельства, был бы — чего уж теперь отрицать — для нее непреодолимым соблазном, не хотелось. Но и забыть о прошлом так легко не получалось. Поможет ли им время? Или зелье выпить какое?

Устав в конце концов от собственных переживаний, Лера вскочила с постели и понеслась готовить завтрак. Едой они запастись не подумали, все имеющиеся запасы уже вышли, поэтому пришлось бежать в магазин. Предварительно она одолжила денег у спящего, проще говоря, пошарила по его карманам, решив, что он не рассердится.

Яичница была готова за десять минут, кофе сварен, а Александр по-прежнему спал. Лера оголодала, как тролль, а потому ждать, пока благоверный разомкнет светлы очи, не стала и смолотила свою порцию в одиночестве.

Наслаждаться завтраком в полной мере мешали новые назойливые размышления. На сей раз на тему — как зависит и зависит ли вообще привязанность от качества секса. Потому что именно в это утро Александр — даже спящий — показался ей симпатичнее обычного. Настроение было приподнятым.

Лера цедила кофе, подперев щеку рукой, хотя это было жутко неудобно. Томная задумчивость никак не желала ее покидать. Она самой себе казалась дурочкой, когда, вспомнив какую-нибудь мелочь из прошлой ночи, улыбалась. Но и не улыбаться не могла.

В приятных философский раздумьях она и не заметила, как кончился кофе и яичница уютно устроилась в желудке. Она сгребла посуду в раковину, но мыть поленилась и вышла на улицу. Солнце грело несильно, по-утреннему ласково. Она потянулась всем телом, зевнула.

— Привет, соседка! — вдруг раздался голос Эмиля.

Лера так и замерла в интересной позе — руки в стороны, рот некрасиво раззявлен, глаза зажмурены. Картина маслом, одним словом.

— Как дела? Раздумала замуж выходить?

Лера медленно повернулась к говорящему и оглядела его с головы до ног. Выглядел он как обычно: в одних джинсах, промасленный, довольный, как кот, энергичный. Словно не его несколько ночей назад к стулу привязали и язык грозили отрезать.

— П-привет, — выдавила Лера, не зная, как быть. Кидаться обвинениями? Давить на ответственность перед обществом? Звонить в полицию? Сделать вид, что она не причём? Узнал ее Эмиль в ту ночь или нет? Если подумать, узнал бы — так вежливо не разговаривал бы. И вообще, почему он до сих пор здесь? Почему не сбежал? Какие-то далеко идущие маневры? Или он просто дурак? Чего он дожидается — пока арестовывать придут или надеется, что обойдется?

— Как дела? Замуж-то вышла, спрашиваю?

— Хорошо. Вышла, — ответила Лера по порядку и спросила вежливо: — А у тебя?

— И у меня хорошо, — улыбнулся Эмиль. — Ты уже завтракала?

Все-таки не узнал? Волшебница перевела дыхание и даже выдавила ответную улыбку. Молчание затянулось, и Эмиль повторил вопрос.

— Нет, — неожиданно для себя соврала Лера. — Нет еще.

— Могу я тебя накормить?

— Спасибо, — еще более заторможено, чем до этого, ответила она, хотя есть не хотела совсем.

— У меня сегодня яичница на завтрак, — провозгласил Эмиль, останавливаясь в дверях и пропуская Леру вперед. — И чай зеленый. Добро пожаловать.

При мысли о яичнице желудок заорал благим матом, но она мысленно плюнула на физические неудобства. За истину и пострадать можно. При свете дня дом Эмиля оказался стерильным, однотонным и вымеренным. Все вещи в нем начиная от мебели и заканчивая журналами на столике в гостиной занимали строго отведенное им место и морального права сдвинуться хоть на миллиметр не имели. На тумбочке в коридоре — ни пылинки, на полу — ни соринки, стёкла настолько чистые, что кажется, будто их и вовсе нет; словом, очень подозрительно — при том, что спальня, насколько Лера помнила, по захламленности напоминала джунгли. Кремовый цвет не просто преобладал, он уверенно праздновал победу и был везде. Кремовыми были обои, обивка мебели, оконные рамы, телевизор (Лера не поленилась и в гостиную нос сунула), полы, потолки. Эмиль заметил её интерес и объяснил:

— Я сам выбирал цвет. Читал где-то, что он успокаивает.

«В таких безумных количествах скорее настораживает», — подумала Лера, однако головой покивала и скроила одобрительное выражение лица.

— Ничего, если на кухне поедим? — спросил Эмиль, указывая на дверь. — Я уже приборы расставил.

— Конечно, как скажешь, — согласилась Лера.

Они сидели на кухне и разговаривали. Поначалу, как показалось гостье, это был вежливый трёп ни о чем.

— Очень рад, что ты согласилась, — улыбался Эмиль, разрезая яичницу ножом на части. Лере терпения не хватало на подобные тонкости — свою порцию заодно с тарелкой она со скрежетом пилила вилкой. — Дом большой, иногда хочется с кем-нибудь поболтать. А ты почему здесь? В столицу же собиралась?

Лера не могла припомнить, что именно она говорила соседу о своих планах, поэтому отделалась туманным:

— Обстоятельства. Зубную щётку забыла. Пришлось вернуться.

— Это прекрасно, когда есть, куда вернуться, — вдруг провозгласил Эмиль. — Ты никогда не замечала, что в конце жизни все — и волшебники, и люди — хотят вернуться туда, откуда родом? Я думаю, это потому, что родительский дом прежде всего ассоциируется с безопасностью, с теплом и уютом, беззаботностью детства.

Лера подавила первый порыв сказать, что Эмиль идиот, и мысли его идиотские, к завтраку никак не подходящие. Доморощенную философию пусть перед зеркалом тренирует, ей это не интересно. Интересно другое — как тонко подвести разговор к… Тут Эмиль сказал:

— Я, между прочим, еще немного обижен на тебя за то, что оставила меня связанным. Пришлось повозиться.

Лера не стала ронять вилку, или ахать и таращить невинные глаза, или спрашивать «Что ты имеешь в виду?». Теперь, когда появилась ясность, стало даже проще.

— Ты получил по заслугам. И еще получишь, когда до тебя полиция доберется.

— Ты мне угрожаешь? — разъехался Эмиль в очаровательной улыбке. — Не стоит. Что я такое — мелкая сошка, передаю пакеты, ничего не знаю. Доберутся, тут ты, возможно, права. Но так даже интереснее.

— Что значит интереснее? Тебя арестуют и дело с концом. Какой тут интерес? — не поняла Лера и тут же мысленно себя отругала: «Еще сбежать предложи, дура набитая».

Впрочем, не похоже было, что Эмиль собирается выпрыгнуть в окно и дать деру. Нет, он спокойно, даже грациозно жевал яичницу и помешивал чай. Он казался непривычно взрослым, даже голый торс не спасал.

— Лерочка, скажи — что в твоей жизни главное? Богатство? Слава? Степени ученые? Спокойствие? Любовь?

Лера пожала плечами:

— Если сам пойдешь в участок, тебе сделают послабление. Наверное.

— Ты говоришь, как специалист, — усмехнулся Эмиль. — Только без надобности мне это. Ты лучше ответь — что в жизни главное?

Лера посмотрела на соседа с неудовольствием, но все же ответила:

— Безопасность.

— Даже так. — Эмиль выглядел приятно удивленным. — Я думал, скажешь любовь. На худой конец богатство, раз замуж вышла. Но я рад, что ты оказалась небанальна. Что до меня, то главное в моей жизни — удовлетворить интерес. А интересуюсь я многим.