Случайное добро

«…Ты не приехал. Ты не приехал! ТЫ НЕ ПРИЕХАЛ!!!»

«…Я очень скучаю, Алекс. Каждый день жду, когда ты позвонишь или напишешь. Почему так редко пишешь? Почему не звонишь? Я же твоя любимая сестренка, я не могу без тебя. Скажи маме, что двойка по природоведению — это ничего, и суп — противный. Там лук и морковь. Фу. Я хочу к тебе. Возьми меня с собой, я буду хорошо себя вести. Я даже буду есть суп, правда. Алекс, мне плохо без тебя, меня все обижают! Напиши мне. Твоя любимая сестренка».

Матвей посмотрел на даты, произвел в уме нехитрые вычисления и постановил, что на момент написания писем его матери было десять лет. Значит, Александру было около 20. Матвей знал, что его «дядя» учился в университете в другом городе. Что его удивило, так это тон писем. Столько капризной любви. Откуда в его матери это иррациональное чувство? Впрочем, она была ребёнком…

Проверив ещё несколько конвертов, Матвей открыл один — с письмом от Александра.

«Привет, малявка! Не мог написать раньше — прости, если можешь. Я скучаю. Приеду на следующих каникулах, сейчас очень занят. Люблю, целую вас всех. Обнимаю тебя, и маму, и папу. П.С. Подарок с меня».

Остальные его письма были примерно такого же содержания.

Продолжив изыскания, Матвей нашел письма более позднего периода — юной Алевтине исполнилось шестнадцать лет. Тон их стал куда сдержаннее, но мнительный Матвей прекрасно читал сквозившее между строк отчаяние матери. Александр не хотел возвращаться домой, и это превращалось в трагедию. Почему?

«…Алекс, родители не хотят, чтобы я поступала в тот же университет, что и ты. Это несправедливо. Я уже взрослая. Вчера я сказала им, что все равно уеду к тебе. Они заперли меня в комнате. Алекс, я уже взрослая, правда. Хоть ты и пропустил мой день рождения. Кстати, я до сих пор не услышала, почему. За мной ухаживает один мальчик, но он слишком глупый. И имя у него дурацкое. Ты можешь себе представить, что я буду встречаться с кем-нибудь по имени Корней? Я не хочу его видеть. Когда ты приедешь? Кстати, я хочу приехать к тебе на выходные. Почему ты не пишешь мне? Это плохо. Я волнуюсь за тебя. Напиши мне».

«…Алекс, я так больше не могу! Ты совсем меня забыл! Ты уехал и забыл, а я осталась! Я не хочу жить с родителями! Я хочу к тебе. Забери меня отсюда, я прошу. Напиши мне. У меня столько планов! Я пойду учиться, и мы вместе создадим что-нибудь невероятное! Мы прославимся! Ты же помнишь, все учителя хвалили меня за нестандартное мышление. Я здесь умираю. От скуки, от скуки, от того, что рядом нет тебя. Ты ведь мой старший брат. Ты говорил, что всегда будешь рядом. Ты нужен мне сейчас. Алекс, напиши. Я требую».

«…Мне пришли обратно мои письма. Все. Мои. Письма. Ты их не читал. Ты даже не потрудился забрать их с почты! Как ты можешь так поступать? Наверное, ты и это не получишь, но я все равно напишу. Я тебя ненавижу. Ты все бросил, ты бросил меня и уехал! Ты — скотина…»

— Ты разочарован? — вдруг раздался голос Михаила.

Матвей, углубившийся в чтение, вздрогнул, поднял голову и спросил конспиративным шепотом:

— Почему я должен быть разочарован?

— Потому что твоя мать умеет любить. Была, по крайней мере. Тебя-то она не любит. Было бы куда легче, если бы она просто была на это не способна. Не правда ли?

Блокнот оказался полон записей о том, как сажать огурцы. Лера и Игнат узнали много нового про особенности грядок под пупырчатые, про степень прения компоста, про «цветочки-мальчики», «цветочки-девочки». В общем, информация была в изобилии, но всё не по делу. Ребята были не столько разочарованы, сколько озадачены.

— Огурцы? — повторила Лера. — Зачем этим дядькам огурцы? Меньше всего они похожи на садоводов-огородников.

— Да я бы сказал, совсем не похожи, — согласился Игнат, задумчиво почесывая макушку. — Может, блокнот никакого отношения к их делишкам не имеет?

— Мы наткнулись на бандита, который в свободное время выращивает огурцы? Ни за что не поверю.

— Давай-ка еще раз прочитаем.

Остаток ночи был посвящен чтению — она разбирали текст по буквам, искали тайный смысл, комбинировали так и эдак слова, чуть ли не с лупой страницы осматривали, но никаких результатов не добились.

— Может, имеет значение сам блокнот? — устало предположил Игнат под утро. Глаза у него были красные, как у кролика.

Лера согласно зевнула. Спасть ложиться было уже поздно (или ещё рано), и, поскольку в лаборатории было всё необходимое, чтобы проводить несложные исследования, они с нездоровым рвением взялись за новую задачу — заставить блокнот показать свою истинную сущность. Ещё какое-то время они снимали гипотетические маскировочные заклинания, возможные личины и тому подобное. Игнат не поленился и проверил каждую страничку. Увы. Блокнот был настоящий, никакого волшебного воздействия — кроме надругательств двух молодых энтузиастов — прежде не испытывавший.

— Может, попробовать волшебство использовать для расшифровки? — азартно спросила Лера. Ей вспомнилось заклинание, которым она давеча неразборчивую записку «доброжелателя» расшифровала. — Вдруг получится?

Игнат пожал плечами.

— Можно попробовать. Хотя, если быть честным, по моему опыту толку от подобных экспериментов нет совершенно.

— Почему?

— То ли мне шифры заковыристые попадались, то ли сил я мало вкладывал, но на выходе получалась белиберда. Еще больше все путалось.

— Интересно знать, когда это ты успел в расшифровках попрактиковаться?

— Успел. Мы в свое время в университете куролесили будь здоров.

Лера не стала спрашивать, при чем здесь университет, не потому что не хотела знать, а потому что ее в данный момент интересовало другое.

— Думаю, попробовать все же стоит.

И они попробовали. И опять ничего не вышло. Единственное, что поменялось — расстояние между строчками. Оно стало шире. По сто пятому разу просмотрев вдоль и поперек блокнот, Лера и Игнат переглянулись.

— Видимо, и впрямь дурак нам попался, — удрученно сказал парень. — Фанат огурцов. И надо было именно его поймать! Ладно, давай амулет посмотрим.

У Леры после её недавних злоключений не было никакого желания ни смотреть амулет, ни трогать его. Поэтому она отправилась на кухню приготовить кофе — глаза закрывались сами собой. Игнат рассмеялся ей вслед.

— Ты так смешно ходишь. Как будто тебе палку…

Лера обернулась и испепелила бывшего одноклассника взглядом.

— Это не у тебя по всему телу ожоги. Больно, между прочим.

— Был неправ, — искренне сказал Игнат. — Но ходишь ты все равно смешно.

В отместку за насмешки Лера вместо сахара положила ему в кофе две ложки соли. И ей хватило наглости предложить дело рук своих Игнату и хладнокровно смотреть, как он делает большой глоток и выпучивает глаза.

— Что это? — пробулькал он.

Плеваться ему не позволяло воспитание, пришлось давиться. Лера мстительно улыбнулась:

— Что, не вкусно? Ну ладно, в следующий раз постараюсь не перепутать. Ты с амулетом разобрался?

Игнат закивал и отставил чашку. Про соль и нанесенную обиду он мигом забыл.

— Ты представляешь, этот амулет — и не амулет вовсе. Он только выглядит таковым.

— Маскируется? — усмехнулась Лера, залпом выпивая чашку кофе. — Скорее всего, просто не заряжен.

— Это пластмасса. Сверху покрашенная под дерево. И то не слишком качественно. Бред.

— Как пластмасса? — Лера вытянула шею, чтобы лучше рассмотреть амулет. Игнат сунул ей добычу под нос и повертел так и сяк. — Какой дурак будет делать амулет из пластмассы?

— Это не амулет, — повторил Игнат. — Это детская игрушка, полая внутри. Может, в нем что-то хранили? Зелье, например.

— Но зачем?

— Вот и я думаю, зачем. Пока не знаю. Ты с таким не сталкивалась?

Лера подумала, покрутила в голове, но ничего припомнить не смогла. Игнат ткнул пальцем в амулет и продолжил:

— Знаешь, у меня складывается впечатление, что этот амулет — только часть целого. Вот здесь как будто выемка.