Венец королевы

Вечером священник ушел домой, а участники охоты остались ночевать в замке.

Надев пижаму, Джек улегся в постель и, поворачиваясь, услышал, как в кармане что-то зашелестело. Он сунул туда руку и нащупал маленький листочек бумаги. Включив торшер, развернул бумажку. Там была всего одна строчка: «Приходи в воскресенье на прежнее место». У Джека вырвался горестный стон. «Теперь-то что ему от меня надо? — думал он в отчаянии. — Ведь диадемы в доме уже нет». Ночь он провел без сна, обдумывая, кто положил в карман записку. В комнату заходил дворецкий, но только ли затем, чтобы выпустить лающую собаку? Он мог войти с совершенно иной целью, а пудель выскочил, как только открылась дверь, и если бы не он, Джек вообще не узнал бы, что Уилсон побывал в его комнате. Однако с таким же успехом это мог проделать и доктор. А Барнет? Чем он занимался, когда надолго уходил из библиотеки, поручив ему приготовить краску? Джек вертелся с бока на бок. Дворецкий? Барнет? Доктор? Или вообще кто-то другой, подложивший записку позже, когда закончилась охота? Совершенно посторонний человек не годился… Так кто же, кто?

Утром гости разъехались, а вечером, за ужином, доктор Уэйн предложил Джеку подвезти его завтра в город.

— Разве я говорил, что мне надо в город? — спросил Джек.

— А разве нет? Вы же по воскресеньям ходите в кино.

— Если поедете, я дам вам поручение, — подал голос Барнет. — Это не отнимет у вас много времени.

— Я, наверное, не поеду, — сказал Джек, внимательно глядя на него.

Мистер Барнет был явно разочарован, но из-за чего?

Все воскресенье Джек провел в доме. Спал он плохо и на ночь по-прежнему запирал дверь на замок, а ел только те блюда, которые брал еще кто-нибудь.

Неделя прошла без всяких происшествий. В субботу у Кейна зазвонил телефон, но когда он снял трубку, никто не ответил. Так повторялось еще дважды, и Кейн сказал дворецкому, что надо вызвать мастера и проверить аппарат. Вечером снова раздался звонок, Кейн в это время куда-то вышел и Джек снял трубку параллельного аппарата в библиотеке. В трубке молчали.

— Кого вам нужно? — спросил он.

— Картмел? — Джек замер, парализованный звуком этого голоса. — Завтра ты приедешь на старое место, иначе… Ты понял?

— Да, — прошептал Джек, но там уже повесили трубку, не дожидаясь ответа.

За ужином он был так подавлен, что Трэверс спросил, не заболел ли он. В город Джек поехал вместе с Кейном. Высаживая его у кинотеатра, Кейн сказал, что поедет обратно часов в восемь и предложил захватить его. Джек ответил, что доберется сам, а про себя подумал, что неизвестно, вернется ли он вообще в дом Траверса. Стоя у афиши, он подождал, пока машина Кейна свернула на перекрестке, и, подняв воротник пальто (его знобило, несмотря на мягкую погоду), двинулся прочь от кинотеатра. Постепенно улицы становились все более безлюдными; темные, старые дома угрюмо смотрели друг на друга грязными окнами. Многие из них были пусты — вскоре здесь должно было начаться большое строительство, и дома шли на слом. Джек свернул к одному из пустых домов и потянул пронзительно заскрипевшую ржавыми петлями дверь.

Глава XVI

Рик радостно запрыгал вокруг хозяина, не подозревая, что совсем недавно тот мысленно уже распрощался с ним. Сняв пальто, Джек уселся в кресло и погладил курчавую голову пуделя, но вскоре забыл о собаке, погрузившись в свои мысли.

«Что он от меня потребует потом? Почему спрашивал, как относится ко мне сэр Трэверс? Ему-то что до этого? Неужели он рассчитывает через меня выманивать у него деньги? Вряд ли… Много он таким способом не получит, а мелочиться не будет. В чем же дело? Раньше все было ясно, а теперь я ничего не понимаю. Какие у него планы? Он задумал что-то ужасное… Надо уходить отсюда, но куда я денусь? Он меня убьет. А может, он оставит меня в покое? — подумал Джек со слабой надеждой. — Убедится, чтo теперь пользы от меня никакой, и оставит в покое, а сам уедет отсюда. Куда-нибудь очень далеко, и я никогда его больше не увижу», — мечтал он, но в глубине души сознавал несбыточность своих надежд. Он слишком хорошо знал, с кем имеет дело.

Зима в замке проходила тихо и спокойно. Барнет уговорил Трэверса приобрести на аукционе две рукописи времен раннего христианства и теперь упивался ими. Погода была ветреная и холодная; Барнет, и прежде считавший прогулки бессмысленной тратой времени, все дни проводил в библиотеке. Доктор Уэйн тоже редко выходил из дома, предпочитая прогулкам на пронизывающем ветру тишину и уют своих комнат, а вечерами — беседы со священником, который заходил к нему почти каждый день. Очевидно, в это ненастное, холодное время одинокому священнику было неуютно в своем доме. Фырканье его старой машины по вечерам стало до того привычным звуком, что, если он задерживался, доктор то и дело подходил к окну на втором этаже, а дворецкий — на первом.

Вопреки обыкновению, Трэверс решил провести оставшуюся часть зимы в Англии. На Рождество он подарил Джеку дорогие швейцарские часы, которые тот боялся потерять или разбить, и продолжал носить старые до тех пор, пока Трэверс не спросил, чем ему не нравится подарок. Кроме часов Трэверс несколько раз покупал ему кое-что из одежды; сам Джек был к вещам равнодушен, и ему не приходило в голову приобрести то, без чего, по его мнению, можно было обойтись. Получая подарки, Джек всегда терялся, не зная, что сказать кроме тривиального «спасибо». Если бы об этих покупках узнал Кейн, то был бы очень удивлен. Он прекрасно знал, что Трэверс терпеть не может магазины, и если требовалось что-то купить, он обычно поручал это ему. Кейн удивился бы еще больше, если б увидел, как Трэверс бегает между вязами, играя с пуделем вместе с Джеком, — всего полгода назад это было совершенно немыслимо. Вечерами Трэверс иногда играл с Джеком в шахматы. Игроками оба были плохими. Джек с увлечением отдавался игре и искренне радовался, когда побеждал; Трэверс играл спокойно и был равнодушен к результату, но когда его взгляд падал на Джека, ерзающего от нетерпения в ожидании хода противника, в глубине его глаз возникало выражение, казалось, навсегда забытое со смертью брата, а в уголках губ появлялась мягкая улыбка.

Запертой комнаты в замке больше не существовало: после того как инспектор Кроуз вынудил Трэверса открыть ее, он не стал закрывать ее снова.

Доктор Уэйн, дворецкий, Барнет и священник по-прежнему занимали мысли Джека; Кейном он интересовался теперь гораздо меньше. После последней встречи в пустом доме, куда его вызвали телефонным звонком, Джек перестал опасаться, что его отравят, и вновь стал есть свои любимые блюда и пить сладкий фруктовый коктейль. Однако вопрос: «Кто из этих четверых?»— волновал его острее, чем раньше, потому что теперь он участвовал в игре, смысла которой не понимал, и оттого тревожился еще сильнее. Его действия постороннему показались бы весьма предосудительными. Джек старался любыми правдами и неправдами узнать какой-нибудь факт, который помог бы ему выбрать из четверых подозреваемых одного. Он подслушивал разговоры доктора, который стоял в списке на первом месте, и священника, следил за Барнетом, свел знакомство с молоденькой и чрезвычайно болтливой горничной и обиняками выведывал у нее подробности о дворецком Уилсоне. Хуже обстояло дело со священником — он жил в собственном доме, и относительно него возможности Джека были очень ограничены.

В начале февраля после долгого перерыва к ним заехал Бэрридж. Разговаривая с Джеком, он спросил, есть ли у него новые рисунки.

Джек днем зачитался интересной книгой и не успел выполнить поручение, данное ему Барнетом. Поэтому, принеся Бэрриджу папку с рисунками, он отправился в библиотеку.

— Взгляните, Гордон! — воскликнул Бэрридж, протягивая Трэверсу лежавший в самом низу лист. На нем было изображено лицо молодого мужчины с четко очерченными скулами, твердым, выступающим вперед подбородком и плотно сжатыми тонкими губами.

— Волевое лицо, но в нем есть что-то неприятное, даже отталкивающее, — заметил Трэверс. — Малосимпатичная личность.