Страница 55 из 79
Ваня последовал за ним.
Князь, не переставая прислушиваться, надел шлем и опустил крестовину, защищающую нос и глаза.
Крики умолкли, и теперь слышался лишь треск веток и тяжелый топот ног.
Князь молча протянул руку, и Ваня подал обнаженный меч.
Треск нарастал, и вдруг из чащи выбежал человек. В сумерках невозможно было как следует разглядеть его лицо, заросшее клочковатой русой бородой. Белая разодранная рубаха трепыхалась на его груди, правая рука сжимала окровавленную саблю, он, тяжело дыша, прыгнул на середину дороги и, озираясь, метнулся сперва в одну, потом в другую сторону, как будто не решаясь выбрать направление. Затем застыл, прислушиваясь к топоту ног в лесу, и принял решение. Он пересек дорогу и нырнул в чащу, направляясь к реке. Вслед за ним из лесу выбежал еще один запыхавшийся человек — стройный гибкий юноша и, не оглядываясь, помчался за первым. Юноша зажимал левой рукой свежую рану на правом плече и был безоружен, если не считать ножа в зубах. Не успели оба беглеца скрыться, как на дорогу высыпал десяток хорошо вооруженных преследователей. Ими командовал невысокий коренастый человек в сером кафтане. Князю на секунду показалось, что он уже где-то видел этого человека, но рассмотреть получше Ольшанский не успел. Человек в сером кафтане сделал несколько быстрых жестов, непонятных князю, но хорошо понятных привыкшим к ним людям, и бросился в ту сторону, где скрылись двое беглецов. Человек пять последовали за ним, один ринулся обратно в лес, откуда они пришли, а четверо остальных, разделившись, побежали в разных направлениях по дороге.
Через минуту вокруг было пусто, только со всех сторон слышались удаляющиеся шаги, треск и шелест веток.
— Шестеро преследуют двоих, один из которых ранен?! — медленно проговорил Ольшанский. — Я не могу этого допустить! За мной!
И, повернув коня, князь напролом сквозь заросли двинулся к реке.
— Ваша светлость! — едва поспевая за ним, умоляюще протестовал Ваня. — Ради Бога, поедемте своей дорогой! Зачем нам вмешиваться в чужие дела?!
— Молчи! — грозно приказал Ольшанский. — И запомни: долг благородного рыцаря — прийти на помощь слабому! Скорей!
Ветки беспощадно хлестали их по лицам и разрывали одежду. Ваня ждал, что вот-вот чей-нибудь конь сломает ногу, но скоро лес поредел, и они выехали на покрытый кустарником пригорок, полого спускающийся к Березине. На полпути к реке мелькали две белые фигурки. Шесть серых догоняли их.
Князь стегнул своего коня и помчался вниз. Проклиная все на свете, но, стараясь не отставать, Ваня скакал следом.
Погоня настигла беглецов на песчаной отмели. Раненый юноша, перехватив нож левой рукой, стал пятиться перед окружающими его неприятелями, но споткнулся и упал на спину. Трое тут же навалились на него, остальные ловили беглеца с саблей.
Тот смело вступил в неравный бой и, пока подоспел Ольшанский, убил одного из нападающих.
— Держись, храбрец! — крикнул ему князь и прежде всего обрушился на тех, которые пытались связать раненого юношу. Ошеломленные неожиданным вмешательством нового лица, они растерялись и, уклоняясь от ударов меча князя, бросились врассыпную.
Лихо размахивая мечом, князь направился на помощь бородачу и отвлек на себя внимание его врагов. Пока они, пешие, уклонялись от ударов всадника, бородач метнулся к раненому товарищу. Князь мельком увидел, как он склонился над юношей, но тут фигура Вани перекрыла эту картину, а когда Ваня проехал, бородач уже поднялся с корточек, оставив юношу неподвижно лежащим на песке, и стремглав помчался к воде. Наперерез ему бежали трое преследователей, и князь снова бросился на выручку.
— Эй, вы! — зычно крикнул он. — Трое на одного?! Ну-ка оставьте в покое этого человека и повернитесь ко мне!
Сознание справедливости своих действий придавало князю уверенности и спокойствия, он чувствовал себя благородным героем из старинных баллад. Трое преследователей вынуждены были отступить и открыли беглецу путь к воде.
— Спасибо, князь! — крикнул бородач и, отбросив саблю, рванулся к реке. Некоторое время он бежал по отмели, разбрызгивая в стороны воду, потом вдруг провалился и быстро поплыл к противоположному берегу. Князь был несколько удивлен поведением этого человека. По его представлениям, они должны были драться рядом до конца и либо победить, либо умереть. И еще князя как-то неприятно покоробил этот возглас благодарности, в котором, казалось, прозвучала какая-то ирония, но Ольшанскому некогда было поразмыслить об этом. Не успел спасенный им незнакомец очутиться в воде, как князь услышал предостерегающий крик Вани, и в тот же миг кто-то прыгнул сзади и вцепился в плечи князя. Ольшанский упал с коня, но из рук противника выскользнул. Вскочив на ноги, он увидел, что двое преследователей норовят броситься в воду, чтобы плыть за беглецом. Князь могучим прыжком преградил им путь. Меч он выронил при падении и теперь действовал голыми руками. Он не слышал, как ему что-то кричали, не видел, как на помощь преследователям прискакали пятеро людей верхом. Он самозабвенно дрался на кулаках, стоя по щиколотку в воде, расшвыривая противников, нанося удары налево и направо, и только удивлялся, почему до сих пор еще жив... Наконец рука его устала, он сделал неверное движение, и тут же на него набросились со всех сторон люди, повиснув на плечах и руках.
— Осторожно! Не раньте его! — услышал он чей-то смутно знакомый голос.
Князь сделал последнее усилие и, рванувшись, на секунду освободился от повисших на нем людей, чтобы увидеть всадника, которому принадлежал этот голос, но тут его ударили сзади под колени, и он рухнул в воду. На него снова навалились, но, падая, он успел увидеть лунную дорожку на реке и в самом конце ее, далеко у того берега, одинокую голову беглеца.
Я выполнил свой долг.
Князь удовлетворенно улыбнулся и снова упрямо отбросил навалившихся на него людей.
Тут его наконец ударили по голове, и тот же знакомый голос деловито сказал:
— Иначе с ним ничего не сделаешь!
В последнюю секунду, перед тем как потерять сознание, Ольшанский вдруг вспомнил.
Да это же Макар, человек Федора!
...Князь Федор Вельский был в ярости.
Юрок еще никогда не видел князя таким.
Свирепо раздувая ноздри и громко звеня шпорами, Федор уже полчаса без устали ходил из угла в угол по бронному залу.
Кто-то приоткрыл дверь и тут же испуганно закрыл ее снова. Юрок вскочил и, пошептавшись с кем-то за дверью, сказал князю:
— Он проснулся.
Федор остановился, хмыкнул и, ни слова не говоря, вышел. Почти бегом поднявшись на второй этаж, он вошел в просторную башенную комнату.
На лавке сидел Михаил Олелькович с опухшим лицом и огромным синяком под глазом. Голова его чуть покачивалась, и он крепко держался за скамью под собой, как будто боялся упасть. На полу валялся ковш, а рядом с лавкой стоял только что открытый бочонок браги. Увидев Федора, Олелькович весь съежился и, подняв руки к лицу, как будто защищаясь от удара, прикоснулся к синяку под глазом. Вздрогнув, он осторожно ощупал болезненное место и удивленно пробормотал:
— Ого! Хто ж це мне так?!
— Я! — резко ответил Федор и сел напротив. — А теперь, Михайлушка, рассказывай все по порядку, не пропуская ни одной мелочи! После того, что ты натворил, наша жизнь висит на волоске, и имей в виду — твоя голова полетит первой!
Олелькович побледнел.
— А что такого я натворил, Феденька? — жалобно спросил он.
— Тебе лучше знать, братец. Вспомни хорошенько!
Лицо Олельковича искривилось.
— А-а-а... Да-да-да... Я, кажется, сказал что-то лишнее...
— Михайлушка, дело обстоит очень серьезно! Напряги свою память и вспомни, что произошло с тех пор, как ты покинул Слуцк?
— Сейчас, Феденька, сейчас... Где-то тут был ковшик...
— Потом, Михайлушка, потом! Хватит того, что я почти сутки ждал, пока ты протрезвеешь!
— Неужто сутки, Феденька? Смотри, как скверно получилось... — изумился было Олелькович, но тут же испуганно и просительно заговорил: