Алая завеса

Внутри нарастало напряжение, а с ним и сомнение: существовала ли Анна? А если нет, то как же теперь выдерживать эту гремящую действительность? Но я уже решился. Или победа или поражение. Неожиданное сладострастие провала легло тенью на сердце.

Вселенная прекратила движение, метались тени. И только осень, встречник и я. Наша дуэль. Ласковый голос утешал, напевая: «Лучше погибнуть героем, узнавшим неземное и защищающим его, чем гнить в аду человечества». Почему-то невозможной казалась удача и… да, мне нравилось условно называть противника образом из недавно услышанной городской легенды — романтично же! Даже сон на Лесной, 23 добавил параллелей с рассказом Максима из центра Москвы.

Повторяя подвиг лучшего из людей, кто-то вручил в налившиеся властью руки силу отстаивать красоту и атмосферу, витающую в доме часовщицы, но улыбка и красный шёлк озарили лицо. Но никогда он ещё не был так близок, даже во сне о гибели Анны! Один миг, и наконец откроется, что под ним.

Всё равно моя биографию чужда и не выражает личности. Я решил, что надо было спешить к подъезду Анны. Что сильнее, чудо или пошлость? Пальцы уже надевали шляпу, и лишь благоволение неба могло спасти её владельца от самоубийства. Это не значит, что мне хотелось спрыгнуть с моста. Просто тихая и спокойная семейная жизнь — тоже самоубийство. А именно к ней стремится биография, если не остаётся романтики и мощи. Удачливая научная карьера и учёба — не откроют, кто я! Подобное испытывали на себе миллионы. Пьяница, сажающий печень, — приканчивает себя аналогично вскрывшему вены. Но церковь не строга к нему! Геймеры, простые мечтатели и даже наркоманы сплетают тысячи ложных реальностей, но не вкладывают естества индивидуальности и выполняют лишь роль топлива в карнавале агрессивных образов. Дезертиры и предатели! Честные работяги растворятся в никому ненужной работе, плоды которой пожрут тунеядцы и разворуют проходимцы. Жёны исчезнут в бесконечном ожидании сказок, не используя свой потенциал. Но где их воля к силе, революции?! Мой город — город самоубийц, и я мог стать таким же, как они. Как все они. Стоило чарам иной реальности коснуться привычной судьбы, пошлость повседневности сожрала их без остатка!

Мои чувства обострились до предела. Война за собственную участь началась, напоминая игру в покер. Нужны были очки мёртвой, куда же Слава их дел? Зеркало должно показать, живу ли я в эту минуту, и исказить правду естества для других! — так шептали беспокойные губы, но к чёрту линзы! Каждый прохожий ночной Москвы на стороне всеобщего странствующего двойника и враг творцу данной повести!

Никогда такой буре эмоций не доводилось омывать моего одиночества. Пока столица играет, а в большинстве своём спит, мне нужно расквитаться с прошлым. Слишком долго в постоянном ожидании тайны проходили серые дни. В итоге от их провожающего почти не осталось сути. На кон бросаю всё, что было и может быть! Но чуда не упущу. Иначе только тропа к Муравейкину, дорога падения и принятия этого мира. Почему же так уродливо всё, что добивается в нём успеха? Сладострастие порыва проникало в кровь, оставляя понимание: «Теперь ты подлинный, твой протест против незнакомца созрел и за мечту об уникальности и судьбе придётся либо умереть, либо запустить механизм возрождения».

Надевая пальто, я поклялся убить первую городскую легенду. Лишь на секунду оторопь сомнения коснулась крови: «Всегда всё с незнакомцем связано… нельзя остаться собой, без взаимодействия с этим чудовищем по имени толпа!»

Но выстрел, пусть и напрасный, соединит мечту об индивидуальности и её подлинный изолированный от других источник.

Даже более того, уже перед зеркалом, готовый к выходу, стоит подлинный человек. Не знаю имени. Безымянный герой ненаписанного романа, не позволяющий святому исчезнуть из оскудевших будней. И лицо безумца напоминало лидера революционного движения. А сердце служило мёртвой иностранке.

— Перчатку не вы обронили?

Из кухни вышла девица, у которой я спрашивал, где найти Славу. В её глазах, будто смотрящих не из зрачков, а всеми белками скрывалось сожаление.

— Без вас будет скучно, оставайтесь, мне нравится, как вы поёте. Да и все в восторге были, только Вите ничего не нравится.

Чужая перчатка на полу у самой двери лежала зловеще. Вспоминался неуверенным пророчеством сон под неусыпным бдением Чёрного куба. Руины и выстрел. В кожаной плотной пятерне скрывалась враждебность, а переступив порог на лестничную клетку, я увидел красную гвоздику.

— Значит, незнакомец всё-таки был здесь, и он не метафора, демон реально существует среди нас!

Счастье наполнило бешено бьющийся центр всех чувств в моей груди. Судьба подарила шанс.

— Призрак принял вызов. Не будет самоубийства.

Ненадолго возвратившись в покинутую квартиру, я забрал с собой непонятно чью перчатку и ещё раз посмотрелся в зеркало.

Взгляд остановился на календарике, упавшем за груду ботинок, неизвестно как давно. Месяцы были перепутаны. Вернее год по-прежнему значился прошлый, а страница демонстрировала месяц январь.

Вспомнилось, что очки жертвы ДТП потерялись, и вообще-то их стоило поискать, а главное, здесь где-то учебные материалы для составления материалов домашних заданий, но звать Славу совсем не хотелось. Лучше не думать о работе.

И пистолета ведь нет… усмехнулся я отражению.

Перчатка стала знамением, повелевающим удалиться прочь.

9

Дождь, о чём, наверняка, предупреждали метеосводки, моросил по обезлюдевшим мостовым. Деревья принимали его тоску, усиливая и возвеличивая свободу воды, летящей к земле. Казалось, собственной кровью осенние тополя приумножали сырость. Луна в крохотном окошке из туч, торопилась и летела в потоках мелких и волнистых облаков, подсвеченных потусторонним зелёным светом. Само светило будто утонуло в водорослях, и река над головой огромным отражением осаждала берег, по скатам которого двигались мои ноги.

Огни непогашенных окон смотрелись порочной игрой нечистых сил, потому как точная и верная зеркальная темнота в небе не содержала блуждающих квадратных горнил, будто бы адских, рассеянных по городу, печей.

Тут и там раздавались гулкие звуки. Голоса, вещавшие о далёкой радости или о горе. Один раз будто бы кто-то спросил:

— Не прощается ложь… позади.

А эхо передразнивало: «Не прекращается дождь, подожди!»

Но всё показалось — и тот, и другой крик. Скрипело что-то вроде качелей, пока шептали и горели отзвуки дождя, напоминая о пожаре и заговорах.

Осень распадалась шорохами и тенями по тротуарам, то и дела призывая небыль, духа моего поединка. Постепенно начало думаться, что в глубинах вод уже я, а берег на той стороне, за облаками.

Когда глаза в последний раз обратились к луне, перед тем как её поглотила тьма, с губ непроизвольно сорвалось:

— Анна.

Её речи о том, что на земле подлинно живёт лишь человек пятнадцать-семнадцать, резко противоречили моим теперешним страданиям утраты. Они словно чем сильнее разгорались, тем больше сообщали, что освящённые великим протестом мечты поднимают человека к себе в свою сверхреальность, где он обретается в истине.

Сладкая дрожь соединения в лучшем краю сияла. Не верилось, что уже удастся снова свидеться с загадочной незнакомкой с Лесной, 17. Предел всех чувств и напряжение всех нервов заставляли мой мозг осознавать, что я — это я. Бессонница не напугала бы, коли была сейчас актуальна. Тоска утраченного создавала в сердце особое пространство вроде уютного дома, где дружба с Денисом, Анна и духи бесконечных возможностей писали письма с бесконечными упрёками в адрес биографий тех, кто принял окружающее. Конверты для моих пропали, и теперь, глядя в забрызганные дождями стёкла придорожных построек, я видел красные цвета алого шёлка. Плотным покровом вдоль улиц, отражаясь в лужах, он гнался за мной и обступал, со всех сторон сужая круг.

Однажды, ещё на третьем курсе, беседуя с двумя одногруппницами, мне пришлось стать свидетелем сцены. Обе девушки пели в начинающих ансамблях, и высокая и длинноногая Ира не знала, что тонкая и маленькая рыженькая Надя недавно получила право выступить вместе со своим коллективом в довольно знаменитом рок-клубе. Первая спутница неожиданно для нас подняла вопрос продвижения своего творчества, упоминала площадки, куда была ещё не готова попасть, и группы, с которыми как раз предстояло делить сцену второй моей провожатой. Мы переглядывались с ней, улыбались и помалкивали. Но потом Ира задала прямой вопрос о причинах недавней радости Нади, и почему-то стало неловко. В дни, когда прогулка происходила, это было всё, что я испытал. Но теперь вспоминаются красивые и элегантные, но большие, широкие ноги Иры, спортивное телосложение, её доброе лицо, таящее жёсткость, готовую вырваться на свободу и испепелить в случае оскорблении или угрозы, а главное — наивно-виноватое выражение изящных тонких губ Нади, всей такой милой и хрупкой, на которых запечатлелся вызов и желание биться. Красный шёлк пронизывает данную историю и сцену от начала до конца, а поднять завесу мне никогда не хватало внутренней честности.