Страница 13 из 33
Вовка первым увидел брата и бросился к нему.
— Санька!
— Идем скорее отсюда, — торопил тот.
О том, чтобы возвратиться назад, взять оружие и, главное, если уцелела, сумку с колбасой и салом, мальчишки даже не подумали. Они спешили уйти подальше от злополучного места. Шли без дороги, наугад.
— Сань, надо бы посмотреть на карту, — предложил Вовка, — а то черт знает куда забредем.
Но Санька махнул рукой:
— Потом. Иди за мной, не отставай.
Подгоняемые страхом, они долго шли не останавливаясь. Лес постепенно редел. Чаще стали встречаться осины, березы, заросли лиственных деревьев. Молодые сосенки среди них тянулись вверх, как будто хотели казаться старше. Трава стала выше и сочней. Меж деревьев то и дело проглядывало солнце. Настроение у ребят совсем бы поправилось, если бы не хотелось так есть.
— Вовка, смотри! — Санька протянул руку.
За редкими тонкими стволами проглядывала большая поляна. При появлении ребят с нее взлетела стая ворон.
— Тут, наверно, бой шел, — подумал вслух Вовка, подходя ближе. — Хорошо бы пистолеты найти. Нам без оружия нельзя, пропадем.
— Человек! — Санька показал рукой под куст и невольно отшатнулся в сторону.
Вовка что–то хотел сказать, но осекся, увидев тело.
Убитый лежал как–то неуклюже, на боку. Одна нога разута, на второй — командирский сапог. От одежды остались одни лохмотья. Только у самого подбородка сохранился кусок воротника с нашивкой, на которой поблескивали шпалы.
Поборов страх, Вовка заглянул ему в лицо. Нет, на отца не похож…
Руки командира были заломлены за спину и у самых кистей крепко стянуты веревкой. Она врезалась в тело. Видно, перед смертью командир делал отчаянные усилия разорвать путы.
— А вон еще, — шепотом сказал Санька.
Изуродованные трупы лежали в разных позах. Руки у всех были крепко связаны за спиной. Вовка заглядывал в лица и каждый раз облегченно вздыхал: нет, не отец…
— Идем отсюда, — сказал глухо Санька, — не могу смотреть.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
в которой ребята очутились в особой зоне
Запретная, или, как ее официально именовали гитлеровцы, особая, зона занимала площадь в несколько десятков квадратных километров. Если посмотреть на карту, что висела на стене в кабинете коменданта района, можно было бы увидеть всю ее территорию. Она, словно гигантская подкова, упиралась в болото, возле которого вчера поздно вечером прошли Вовка и Санька. Удирая от медведицы, они не смотрели по сторонам и, конечно, не обратили внимания на врытые в землю столбики с предостерегающей надписью: «Ахтунг! Внимание! Особая зона. За хождение — расстрел».
Границы зоны тщательно охранялись. Патрули день я ночь ходили вдоль колючей проволоки, которая не была натянута только возле болота. Непроходимая топь и дремучие дебри не вызывали опасений у гитлеровцев.
В особой зоне по специальному плану, разработанному в Берлине, предусматривалось создание гигантского лагеря для военнопленных и «подозрительных лиц» из гражданского населения. Комендант района, полковник Клаус, получая назначение сюда, имел личную беседу с самим Розенбергом, министром оккупированных территорий.
— На вас возлагается высокая миссия, полковник, — ласково сказал в заключение Розенберг. — Все эти русские, белорусы, украинцы и, конечно, в первую очередь коммунисты и евреи подлежат, согласно плану великого фюрера, уничтожению.
Полковник Вильгельм Клаус старался оправдать высокое доверие. В течение одного дня он «очистил» территорию особой зоны от посторонних лиц. Эта операция прошла успешно и с немецкой точностью. На рассвете оцепили две деревни. Ни в чем не повинных жителей этих деревень согнали в церковь, закрыли ее, обложили соломой, облили бензином и подожгли.
Когда пламя охватило церковь, из окон стали выскакивать дети, которых выталкивали обезумевшие матери. Но едва они выбегали из пламени, как попадали под свинцовый дождь пулеметов.
В это время большая группа солдат занималась грабежом, или, как это именовалось в официальном документе: «Производилась конфискация трофейного имущества». Гитлеровцы угоняли коров, свиней, ловили кур, индеек, гусей, рылись в крестьянских сундуках и шкафах, сдирали со стен самотканые ковры, забирали шубы, делили сукна и шерсть в сельском магазине, тащили ящики с водкой и вином.
А потом подожгли все дома. На следующий день на месте двух деревень лежала черная обгорелая земля.
В южной части, где границы особой зоны выходили к шоссейной дороге, в поселке бывшего лесничества расположился штаб полковника Клауса и расквартировался гарнизон.
Полковник Клаус в сопровождении охраны объезжал свои владения. Ему понравилось ровное поле, окруженное лесной чащей. Он ткнул пальцем в землю:
— Здесь!
Через час застучали топоры, завизжали пилы. К следующему утру поле было окружено трехметровым забором из колючей проволоки. Поднялись деревянные вышки, на которых были оборудованы огневые точки. А еще через день пригнали первую партию военнопленных.
Это были в основном бойцы и командиры тех полков, которые на рассвете 22 июня, поднятые по боевой тревоге, вступили в неравный бой с полчищами гитлеровских войск.
Колонны пленных все прибывали и прибывали. Среди них было много раненых. Но помощи им немцы не оказывали. О них заботились лишь товарищи. Разорвав рубахи, они сами перевязывали раны, делились последним сухарем, глотком воды.
Эсэсовцы тщательно отбирали пленных с командирскими знаками отличия на одежде, выискивали коммунистов и евреев. Их выстраивали в отдельную колонну и уводили из лагеря. Они исчезали навсегда.
Вот в эту особую зону и попали Вовка с Санькой.
Незаметно мальчики забрели в глубь леса. Идти стало трудно, путь преграждали колючие кусты ельника. Солнце почти спряталось за верхушками сосен и мохнатых елей. Было тихо, сумрачно, прохладно.
Вдруг где–то далеко впереди раздался лай. Ребята прибавили шагу.
— Деревня близко, — сказал Санька. — Собака без человека не живет — волков боится.
Вовка живо представил себе деревушку, со всех сторон окруженную дремучим лесом. «Они, наверное, и не знают, что идет война, — подумал Вовка. — Живут как в медвежьей берлоге». А Саньке явственно виделись добротные срубы, запах парного молока и свежего хлеба.
— Вовка, слышь, в деревню вместе пойдем?
— Вместе.
— А если спросят, мол, чьи и откуда, что говорить будем?
Вовка задумался. Можно, конечно, сказать правду, что особенного. Живут в деревушке наши, они поймут. Идем, мол, к своим, на фронт. Но, вспомнив историю с лошадью, Вовка сказал:
— Может, вообще ничего не рассказывать про себя. Кто знает, какие люди попадутся. С незнакомыми лучше вести себя осторожно.
— Давай скажем, что мы беженцы, — предложил Санька. — Идем домой, к родителям.
— А откуда же мы идем? — спросил Вовка.
— Ну, скажем, — Санька почесал макушку и вдруг оживился: — Скажем, что мы детдомовские!
— Детдомовские?
— Ну да! Тогда нас никуда не отправят.
— Верно, Санька! Детдом уехал, а мы отстали.
Все мысли и заранее приготовленные фразы вылетели у ребят из головы, когда они вышли на опушку. Мальчишки остановились, пораженные необычным зрелищем. Среди пожарища печально вздымались печи, мрачные, как памятники на кладбище. Обгорелые черные деревца без листьев тянули к небу корявые ветки. Толстый слой серо-бурого пепла покрывал землю, огороды, печи и вздымался при легком дуновении ветерка. Стояла жуткая тишина. Лишь лохматая дворняжка, задрав морду, нудно подвывала, глядя на одинокую курицу, которая забралась на печь и, склонив голову набок, косилась на собаку.
Почуяв чужих, дворняжка перестала выть и кинулась было с лаем на ребят. Но, не добежав, она вдруг остановилась, умолкла и виновато завиляла хвостом.
— Трезор, Трезор, на место! — крикнул Санька. К удивлению мальчиков, пес еще радостнее замахал хвостом. — Угадал, как звать, — обрадовался Санька. — Идем, не тронет.