Страница 2 из 39
На станции управления.
А что же несут в будущую войну всевозможные газы? Стоны и крики тысяч ослепленных и сожженных. Правда, употребление на войне всевозможных ядовитых газов запрещено Вашингтонской конференцией, но в той же Америке известный Эджвудский арсенал ежедневно выбрасывает не только по 2.000 противогазовых масок, но также и 80 тонн фосгена, 960.000 куб. футов ацетилена (являющегося исходным продуктом для ужасных газов — горчичного и люизита), 48 тонн самого горчичного газа, 70,000 фунтов (1 америк. фунт = 450 гр.) хлоропикрина и 50 тонн хлора. А каково действие хотя бы люизита, ясно видно из следующего подсчета: если 12 начиненных люизитом бомб сбросить на такой огромный город, как Берлин, то в несколько секунд замрет в этом городе вся жизнь. Этот тяжелый газ забирается в сточные каналы и источники, он отравляет собой водопроводы и почвенные воды. Равным образом и отравленный, например, фосгеном воздух, обрекает на смерть взрослого человека, если он подышит с минуту отравленным воздухом и введет в себя всего 3,6 миллигр. фосгена.
Минувшая война знала только 30 удушливых газов, в настоящее же время их насчитывают более 1.000. Разделяются они теперь на следующие группы: 1) газы, вызывающие удушье, чиханье и слезотеченье; 2) ядовитые газы, вызывающие немедленную смерть; 3) удушливые газы, действующие на легкие; 4) вдыхаемые через нос газы, уничтожающие наружные покровы и глаза.
Атака пехоты.
Международное запрещение пользоваться всеми этими газами в военных целях превратилось в жуткое издевательство над человечеством. Вся Европа боевой газ считает главной частью своего вооружения, Америка же считает применение их делом гуманным и экономически выгодным: ядовитый газ якобы рассчитан на умерщвление всего 2 % бойцов, у остальных он должен убить только психику, стоимость же его производства весьма незначительна.
Должна измениться, конечно, и картина морских сражений. Теперь уже не удовлетворяются постройкой военных кораблей из легких металлов, чтобы добиться подвижности и быстроходности. Стремятся надводные суда заменить подводными, за постройку которых принялись как в Европе, так и в Америке. В этом случае осложняются задачи и воздушного флота, который столкнется не только с надводными судами, но и с подводными; они внезапно могут вынырнуть из глубины и залпом своих орудий сбить не один самолет. Борьба с этими подводными крейсерами выпадет, вероятно, на долю юрких подводных лодок и небольших гидропланов, снабженных магнитными и радиоактивными аппаратами. Эти аппараты позволят точно установить местонахождение подводных крейсеров, чтобы сбрасывать на них или обстрелять их в морской глубине особыми бомбами.
Как выглядит этот подводный крейсер, будет разъяснено, наглядно и с исчерпывающей полнотой, в одном из ближайших номеров нашего журнала.
Развитие военной техники идет вперед громадными шагами. Полную картину будущей войны показать сейчас невозможно. Ясно только, что огнем сражений будет охвачена вся территория воюющих стран от пограничной полосы до самого глубокого тыла, и война будет неизмеримо разрушительней и ужасней последней мировой бойни 1914-18 г.г. Почему же не остановиться, наконец, на пути всех этих гибельных и все время растущих вооружений? Почему не прекратить подготовку к самому зверскому истреблению человека? Каждому хорошо известны социальные причины этой бешеной погони за вооружением. Капитализм, оставаясь самим собой, не может заняться собственным разоружением. Разоружить мир может одна только мировая революция.
Василий Левашов
ТАНК СМЕРТИ
(1928)
Во всем мире только я один знаю тайну полковника С.
Публикации в газете говорят о том, что на Урале, в Н. районе, недалеко от деревни «Бугры», в глухом, мало проходимом месте, найдены остатки странного автомобиля, похожего на военный танк, но имеющего приспособления, нарушающие это сходство. Это и есть танк полковника С. — «Танк смерти», стяжавший себе, в свое время, ужасную известность и таинственно пропавший.
Там, где лежат остатки этого удивительного автомобиля, несомненно нашли и кости его изобретателя, потому что танк погиб вместе с его творцом и я был виновником их гибели.
Случай иногда ставит двух человек лицом к лицу, предоставляет им право суда друг над другом, и это правосудие не знает другого приговора, как смерть. Так было и тогда: полковник С. погиб, а я остался жив. Останься он жив, его проклятая машина продолжала бы делать свое дьявольское дело.
Я знаю, что мне осталось недолго жить. Те страдания, которые выпали на мою долю, привели меня к концу. Я скоро умру и поэтому буду совершенно объективен. Для меня безразличен суд людей и не для этого я нарушил молчание.
Постараюсь быть краток.
Совершенно не важны географические и хронологические объяснения, описания и ссылки; поэтому я не буду их касаться.
Я познакомился с полковником С. в не обычной обстановке. Отряд, в котором я находился, был разбит и мы, восемь человек, взяты в плен. Расправа была короткая: за старым сараем нас поставили к стенке и взвод спокойных, хмурых людей приготовился стрелять.
В последний момент из-за сарая прозвучал резкий голос:
— Не стрелять!
Вот тогда я, первый раз, увидел полковника С. К нам приближался быстрыми шагами человек средних лет, полный и высокий. Манера держаться неуловимо обнаружила в нем недавнего штатского, но жест был по-военному отчетлив и резок.
— Есть среди вас шофер? — обратился он к нам.
Никто не ответил. Полковник нахмурил брови:
— Нет, значит? — повторил он вопрос.
Я — техник-автомобилист, прекрасно знаю автомобиль, но все это вылетело у меня из головы в эту минуту. Вероятно, потому, что я считал себя уже умершим, безразличным к обыденным явлениям, к обыкновенным вопросам и словам.
И только тогда, когда полковник сделал нетерпеливое движение, я сказал:
— Я знаю машину.
— Как знаешь? Шофером был или кем?…
— Я — техник… Знаю машину… ездили много… и если ремонт…
— Отойди в сторону! — скомандовал он.
Я отошел.
— Иди вперед!
Я повиновался и пошел, как в полусне. Мы завернули за сарай и в это время грянул залп. Я остановился, задыхаясь. Тяжелая рука легла мне на плечо:
— Вперед и не останавливаться!
Я пропущу совершенно неинтересные подробности о том, как прошел месяц и я, из простых шоферов, превратился в сотрудника полковника С. Мой опыт принес ему пользу, меня же полковник, в свою очередь, увлек необыкновенной широтой своих идей, своими обширнейшими познаниями. К тому же мы занимались мирной работой и я, пленник, не мог упрекнуть себя в измене делу, за которое боролся. Работал со спокойной совестью, надеясь, что плен не будет продолжительным.
Полковник не был ни политическим авантюристом, ни слепым ненавистником враждебного ему класса, но для него не было выбора. Он был слишком заметен и не мог бросить дело, за которое взялся. Он дорогой ценой заплатил за возможность осуществить свое изобретение, и для него не было отступления. Трагически одинокий, он был рад свежему человеку, который не только понял его, но и существенно облегчил его задачу.
Авторитет его был велик, и я сам присутствовал при его разговоре с лицом, которое, по отношению к нему, стояло, как прежде царь по отношению к министру. И тот, старший, терялся перед ним и, любезно соглашаясь со всеми доводами полковника, расспрашивал — скоро ли окончится постройка танка, который произведет революцию в деле военного автомобилизма.
Но при всем его доверии ко мне, он не забывал, что я — человек другого лагеря и использую малейшую возможность освободиться из плена. Он как-то просто сказал мне: