История одной семейки

Казалось, будто этот мужчина родил меня в одиночку и ни одного маминого гена во всем этом не участвовало.

Йоханнес Мюллер поставил пивную кружку на стойку бара и посмотрел на меня. Огромный пес поднял голову и тоже посмотрел.

— Кого-то ищешь? — спросил меня Мюллер.

Я кивнул, закрыл дверь и смотрел на него не отрываясь. Мне больше не было страшно. Чего бояться помятого близнеца? Пес встал и обнюхал меня. Я погладил его и подумал: Мюллер ведь должен увидеть, что я похож на него, как слива на чернослив! Не может быть, чтобы он ничего не заметил! Но этот парень, похоже, как раз ничего и не замечал. Тогда я подошел поближе — пес последовал за мной — и сказал:

— Меня зовут Вольфганг Обермайер. Я сын Мони Обермайер. Мне четырнадцать лет.

Этого достаточно, решил я.

— Ну… И что? — спросил чернослив. В его голосе послышалась неуверенность.

— Вас же зовут Йоханнес Мюллер? — уточнил я. Чернослив кивнул.

Разочарование пополам с возмущением разрасталось во мне. Услышать от почти стопроцентного отца всего лишь дурацкое «и что?» в ответ на уникальное, потрясающее до глубины души признание — это и вправду ужасно грустно.

Больше всего мне хотелось развернуться и уйти. Папа разновидности «чернослив-ну-и-что» был мне нафиг не нужен. От отца без памяти и прозорливости я мог в момент отказаться. Но сейчас речь шла не обо мне, а о Йоши, и я почувствовал, что просто обязан подавить в себе все это. Я сказал:

— Вы же знали мою мать. Раньше, когда меня еще не было!

Мой постаревший близнец отпил большой глоток пива, вытер рукой верхнюю губу, хотя там и следа не было от пивной пены, сморщил лоб в две складки и внимательно оглядел меня. Я тоже сморщил лоб в две складки и изобразил свою знаменитую улыбку с ямочками на щеках, потому что против нее — если верить тете Фее — устоять не может никто.

Старый близнец улыбнулся точно так же. Правда, левый уголок его рта нервно дернулся. Поулыбавшись чуть-чуть, мой постаревший близнец заложил на лбу еще одну складку и спросил:

— Ты пришел ко мне?

Я тоже изобразил на лбу третью складку и сказал:

— Точно!

Тут Йоханнес Мюллер снова взял пивную кружку, осушил ее, достал из кармана двадцать шиллингов, положил их на стойку у пустой кружки и сказал:

— Ну, тогда пошли!

На самом деле он сказал это, больше обращаясь к собаке, но я почувствовал, что и ко мне тоже, и вышел вслед за Мюллером из кабачка. Пес выскользнул в открытую дверь и кинулся к старой «альфе».

— Псина страстный автолюбитель, — сказал Йоханнес Мюллер.

Я оглянулся в поисках Йоши, но ее нигде не было видно. Я показал на дверь с двумя нулями.

— Моя подружка еще в туалете, — пояснил я. — Я бы не приехал, если бы не она. Я приехал из-за нее. Она увязла по уши!

— Ах, вот оно что, — пробормотал чернослив, но было ясно — он ничего не понял.

Я подошел к двери туалета. Хотел постучаться, но та была не заперта. В туалете ни души. Я выбежал на улицу и закричал:

— Йоши! Йоши!

Ответом была тишина и никакой Йоши. И темнота — ничего не разглядеть, потому что сумерки уже превратились в ночь.

Йоханнес Мюллер тоже вышел.

— Как вы приехали? — спросил он.

Я не ответил, я продолжал звать Йоши.

— Слушай, не сходи с ума, — сказал Мюллер, — она не могла уйти далеко!

Тогда я перестал орать и объяснил Мюллеру, что Йоши находится в опасном психическом состоянии. В телеграфном стиле поведал обо всех ее злоключениях. Мюллер вздохами демонстрировал сочувствие. Только чуда не произошло, и Йоши не появилась. Мы обошли вокруг дома, потом вернулись обратно в кабачок, прошли по коридору во двор. Но и там Йоши не было. Огромному псу поведение хозяина казалось странным. Он бегал туда-сюда между нами и «альфой» и лаял. Словно хотел сказать: прекрати эту идиотскую игру, садись в машину и поехали наконец домой!

— У нас два варианта, — сказал Мюллер, — или вернуться в кабак и подождать, пока она придет, или поехать ее искать, — он кивнул на свою «альфу». — Если твоя подружка ушла, мы ее скоро догоним.

— Я даже не представляю, в какую сторону она пошла, — возразил я.

Мюллер подошел к машине. Как только он вытащил из кармана ключи, гигантский пес тут же успокоился и перестал лаять.

— Поехали сначала к Шёнау, — решил Мюллер. — Если не увидим ее, развернемся и двинемся в сторону Гфурта.

Он открыл заднюю дверь и собака запрыгнула в машину. А мне махнул рукой, чтобы я сел рядом с ним впереди. Потом, чертыхаясь, вытащил из-под пса сумку с хлебом и коробку яиц.

— Новак, скотина, спятил что ли? — ругался он. — Взял и улегся прямо на яйца, придурок!

Мюллер переложил продукты в багажник и уселся за руль.

— Надеюсь, заведется! Машина у меня с характером…

Машина и вправду оказалась с характером!

Мне показалось, что прошла вечность, пока мотор перестал то и дело глохнуть и мы тронулись.

Мы двинулись в сторону Шёнау. Навстречу нам не попадалось ни машин, ни Йоши, бредущей вдоль дороги. Где-то километра через два Мюллер сказал:

— Поворачиваю обратно! Так далеко она бы за пару минут не ушла!

Около автобусной остановки, где улица была пошире, Мюллер развернулся.

— В бардачке сигареты, — сказал он, — если хочешь.

Я хотел.

— И мне одну, пожалуйста, — попросил Мюллер. — Я поначалу тебя даже и не узнал, — сказал он, помолчав, — ты изменился. Когда я тебя видел в прошлый раз, ты выглядел совсем ребенком. Совсем по-другому!

Что значит — «изменился», подумал я. Что значит — «узнал», подумал я. О чем это он, думал я. Но молчал.

— Ну да, — сказал Мюллер, — кажется, это было два, нет, думаю, даже три года назад. Ведь меняются как раз в этом возрасте!

— Я сегодня впервые вас увидел, — сказал я.

Мюллер кивнул, соглашаясь. Потом спросил:

— Скажи-ка, а твоя мать знает, что ты поехал ко мне?

— Она даже не знает, что я в курсе вашего существования, — сказал я. — Я сам все разузнал. — И через пару секунд добавил: — И я понятия не имел, что вы меня знаете. Я нашел что-то вроде маминого дневника, там она пишет, что все держит от вас в тайне и тому подобное. Ну я и решил, что вы даже не знаете о моем существовании.

— Боже ж мой, — вздохнул Мюллер, — все еще запутаннее, чем я думал. Я-то считал, что мадам открыла тебе тайну твоего происхождения как раз годам этак к четырнадцати!

Я помотал головой, но Мюллер, следивший за дорогой, этого, наверное, не увидел. Я исподтишка смотрел на него сбоку. Он курил, держа сигарету в левом уголке рта безо всякой помощи пальцев. «Ловко!» — мысленно позавидовал я.

— Сначала я и вправду не знал, что твоя мать беременна, — сказал Мюллер. — Вообще ни о чем не подозревал. Наши отношения были такими… такими… В общем, это были свободные отношения. А потом я уехал за границу…

— В Грецию, — перебил я. — Я и это разузнал. От бывшей подружки вашего другого сына.

— Но такие вещи трудно утаить, — продолжил Мюллер, — ведь есть общие друзья и знакомые. И о таком сплетничают. Так что глупо думать, что подобное можно скрыть. Я еще в Греции обо всем узнал. Но если честно, тогда я и не представлял, что мне делать с этой новостью. Только еще одного сына мне и не хватало! — Он притормозил, повернулся ко мне и спросил: — Не обижаешься?

— Да нет, — ответил я скорее вежливо, чем честно.

— Когда я вернулся из Греции, — сказал Мюллер, — то захотел с тобой познакомиться. Но твоя мать была против. А прав у меня на тебя никаких не было. И еще я подумал, все равно из этого ничего хорошего не получится, раз твоя мать против. Пару раз, в приступе сентиментальности, — Мюллер рассмеялся, — я ездил к твоей школе и ждал, пока ты выйдешь. Несколько раз смотрел, как ты играешь в вашем саду. Однажды меня увидела твоя мать и устроила мне потом жуткий скандал по телефону, обещала, что предъявит иск о нарушении границ частной собственности!

— Иск? — переспросил я возмущенно.

— Пардон, — сказал Мюллер, — это все мои злобные шуточки. Она пригрозила чем-то другим, теперь уже и не вспомню точно. Во всяком случае, вела она себя совершенно истерично и сказала, что я вмешиваюсь в чужие жизни, которые меня вовсе не касаются!