Нить судьбы

— Немедленно вызови дополнительную дворцовую охрану. Повелеваю: покои сына моего и Софьи — Василия взять под стражу. Покои великой княгини тоже! С этой минуты — и он, и она — под арестом! Никого к ним не пускать, никаких посланий не принимать и не передавать. Их дальнейшую судьбу я решу позже. С ней же самой я сейчас переговорю.

Резким движением он сорвал с Патрикеева рукавицы, натянул их, взял ларец и, держа его, как держал лекарь, обеими руками впереди себя, ногой распахнул дверь с такой силой, что разлетелись по сторонам стражники с протазанами[13].

Патрикеев бросился вслед за ним, но не в палаты великой княгини, а вызывать дополнительную охрану. Его старое сердце бешено колотилось.

Неужто, свершилось? Неужто, грекине и ее отпрыску конец настанет? «Под стражу обоих!» — такого еще никогда не было! Может, наконец, и вправду, восторжествует испокон веков царивший порядок — не бывать на престоле детям от второго брака, пока живы внуки от первого!

…Иван Васильевич в состоянии крайнего гнева шагал по кремлевским коридорам, галереям и переходам, сжимая ларец руками в рукавицах как священную реликвию.

Когда он подходил к покоям супруги, оттуда как раз выходила Береника. Она не успела даже поклониться, как Иван Васильевич плечом оттолкнул ее так сильно, что она отлетела в сторону и упала.

Великий князь ворвался в покои супруги, распахнув ногой дверь.

Софья стояла посреди палаты и удивленно повернулась, услышав испуганный возглас Береники за открывшейся дверью.

Иван Васильевич приблизился к супруге и с силой швырнул ларец к ее ногам на каменный пол.

Ларец разлетелся вдребезги, а белоснежная сорочка, вывалившись из него, едва не коснулась ног Софьи.

Софья вскрикнула и отступила.

— Боишься? — с насмешкой, но грозно спросил Великий князь. — А чего боишься? Это всего лишь ночная сорочка. Внука моего, Дмитрия. Ну–ка подними ее своими ручками, да разгляди, как следует, нет ли на ней чего интересного? Поднимай!

Софья сразу поняла, что случилось и, призвав все свое мужество, взяла себя в руки.

— Я — византийская царевна и Великая княгиня московская, а не служанка твоему внуку, чтобы возится с его сорочками! — гордо подняв голову, отчеканила она.

— Царевна? Княгиня? — яростно переспросил Иван Васильевич. — Нет! Ты уже никто. Ни–кто!! Поняла??

Он вернулся к двери и широко распахнул ее. Схватив испуганную Беренику за руку, он буквально зашвырнул ее в палату своей супруги.

В этот момент к палате приблизился отряд стражи, следом за которым семенил запыхавшийся Патрикеев.

— Все выполнено государь, — сказал он. — Княжич Василий в своей палате под стражей. — Он поднялся на цыпочки и прошептал на ухо Ивану Васильевичу, — Только что сообщили — Гусева взяли….

— А ты громко, громко, вслух доложи, — оттолкнул его Великий князь. — Тут все свои!

— Я говорю…. это… — слегка смутившись, начал Патрикеев, но вдруг его лицо налилось кровью, и он громко и отчетливо доложил, глядя, однако, не на Ивана Васильевича, а на Софью.

— Согласно твоей воле государь и воле Господа нашего, только что схвачен изменник Владимир Гусев со всеми его товарищами, такими же заговорщиками!

— Ты слышала эту новость Софья? — язвительно спросил Великий князь. — А я тебе еще одну скажу, которой ты не знаешь. В городке Вологде убиты восемь молодых заговорщиков, пытавшихся захватить мою казну и с ее помощью свергнуть меня с престола! Но — не получилось! Слышишь Софья — НЕ ПОЛУЧИЛОСЬ! Ты поняла???

Тут великий князь внезапно схватил Софью, за плечи, будто хотел поцеловать, а на самом деле, прильнув губами к ее уху, зашептал:

— Сжить со свету Дмитрия–внука хотела? А потом и меня, чтоб самой править? Ну, погоди — вот начнем сейчас пытать этого Гусева и всех, кто с ним был, и берегись Софья! Пусть хоть один покажет, что от тебя ниточка шла — тут же в монастырь пойдешь до конца дней своих, пока не сгниешь там — вот тебе на то мое слово!

Он резко оттолкнул Софью и, выходя, распорядился, указывая на Беренику.

— Только она одна может входить сюда и выходить отсюда — но каждый раз обыскивайте ее — чтоб ничего кроме еды и ночных горшков не переносила!

Он вышел, громко хлопнув массивной дверью.

Только сейчас Софья испугалась.

Она рухнула на колени перед иконостасом и стала молиться за то, чтоб у Гусева и других хватило сил выдержать все пытки и не выдать ее…

Никогда еще нить судьбы Софьи не была так тонка, как сейчас…

… Когда в дом Владимира Гусева одновременно со всех сторон ворвались стражники, князь Иван Палецкий находился в погребе.

Он спустился туда ровно минуту назад, по просьбе хозяина, чтобы принести несколько бутылок французского вина, которое Гусев покупал за большие деньги у впервые приезжающих в Москву иноземцев. Соблазнившись высокой ценой, они охотно уступали пару бутылок привезенных из Европы для личного пользования …

Князь Иван как раз потянулся к полке, чтобы взять одну из лежащих там рядами бутылок, как вдруг услышал наверху в доме какую–то возню, крики и звон оружия.

Палецкий, похолодев и забыв о бутылке, на цыпочках вернулся к лестнице, поднялся и осторожно приоткрыл крышку погреба. В подклети где находилась лестница в погреб, никого не было, но из комнаты доносились громкие команды, которые не оставляли сомнений в том, что там происходит.

— Хватай изменника!

— Вяжи того, что у двери, да покрепче, чтоб не сбежал!

— Гусев, брось саблю, сопротивление бесполезно нас тут три десятка и посланы мы по личному приказу великого князя…

Дальше Палецкий не стал слушать. Он выбрался из погреба и осторожно выглянул через приоткрытую дверь на улицу. Прямо у двери спиной к нему стояли двое вооруженных воинов охраны. Палецкий на цыпочках отступил, прошел в другой конец подклети и выглянул в окошко, выходящее на задний двор. Даже там находились двое стражников, но тут счастье улыбнулось князю Ивану Палецкому.

— Эй, вы идите сюда, помогите вязать изменников, — позвал их кто–то, высунувшись из окна сверху.

Стражники скрылись за углом дома, и путь на задний двор оказался свободным. Князь Палецкий вылез через окошко, бегом пересек двор и, выскользнув через калитку, оказался почти на самом берегу Москвы–реки.

Но дом был окружен стражниками со всех сторон, и князь увидел двух воинов оцепления, каждый из которых стоял в десяти шагах от Палецкого по разные стороны калитки. Палецкий выхватил саблю и бросился к ближайшему. Тот едва успел отразить удар сабли протазаном, но ему пришлось отступить и тут князю Палецкому повезло второй раз. Чья–то оседланная лошадь мирно щипала травку на берегу — князь Иван с разбегу вскочил в седло, схватил поводья и помчался во весь дух. Он слышал позади крики и не сомневался, что за ним пустятся в погоню.

Он не сомневался и в том, что его догонят, но ему необходимы были всего лишь пять минут для того, чтобы убить предателя.

Князь Иван Палецкий обладал живым и быстрым умом. Еще находясь в погребе, он сразу понял, что происходит наверху, и сразу вспомнил…

Вспомнил он доброго батюшку Аркадия Дорошина, которому исповедовался во всех грехах. Выходило, что никто кроме него не мог их выдать. И виноват во всем был он сам — Иван Палецкий.

Князь вспомнил, как он расхваливал своего домашнего священника друзьям, и смешанные чувства гнева, ярости, отчаяния и вины охватили его. Он не сомневался в том, что будет пойман и казнен вместе с друзьями, но надеялся хотя бы в самой малой степени искупить вину.

Подъехав к воротам своего большого московского дома, князь оставил ненужного теперь коня и бросился к маленькой домашней церкви, стоящей на заднем дворе.

Рядом с церковью стоял домик, где жил отец Аркадий. Князь Палецкий с обнаженной саблей ворвался в дом, однако там никого не было. Легкий запах дыма и гари стал расплываться в воздухе, князь выбежал во двор и увидел, что из–под купола маленькой церквушки выбивается наружу густой белый дым, какой бывает, когда жгут солому.

13

Протазан — рогатина, широкое копье пешего войска; алебарда, бердыш.