Клейменные одиночеством

Моя звездоокая, любимая. Единственная. Лирна. Каждый шаг приближал к ней. Сколько ночей я мечтал заключить жену в объятиях, снова вдохнуть пряный аромат ее волос, ощутить гладкость кожи, сладость поцелуев. Сколько лун думал о глазах, подобных ясному ночному небу, вспоминал о теплой улыбке… Видел в снах грудь, бедра, руки…

Боги, как же мне ее не хватало!

Радостное нетерпение гнало вперед, а предвкушение счастливой встречи кружило голову. Лирна. И наш малыш. Сегодня я увижу сына! Интересно, на кого он похож. Хорошо бы на мать. Впрочем, какая разница? Наш ребенок прекрасен — просто потому, что наш. Должно быть, уже научился ходить, разговаривать… Знает ли он слово «папа»?

Недалеко от дороги трудились крестьянки: молодая румяная баба лихо, по-мужски, махала косой, тучная старуха по старинке орудовала серпом. Заметив меня, они бросили работу, встревоженно переглянулись. Я улыбнулся, приветственно вскинув руку: «Плевать, что мне не рады. Я счастлив!» Молодуха поклонилась и суетливо начертала в воздухе символ защиты от зла. Пожилая повторила ее жест, а потом — осенила тем же знаком меня. Я подмигнул доброй женщине и прибавил шагу.

Наш двор было не узнать: яблони разрослись, сплели ветви, среди листвы проглядывали зеленые плоды, кусты клонились к земле от тяжести алых и янтарных ягод. Две весны моего отсутствия пошли саду на пользу. Только шиповник, высаженный Лирной у калитки, так и не оправился от влияния Дара — засох окончательно.

Я пронесся по выложенной серым камнем дорожке и взлетел на увитое цветами крыльцо. Сердце бешено колотилось в груди.

Дома. Наконец-то!

Толкнул дверь, но она оказалась заперта. Сам виноват — не предупредил, когда вернусь. Снял с плеча колчан, лук, сбросил к ногам сумку. Достал из поясного кошеля ключ. «Так даже лучше, — думал, отгоняя разочарование. — Она вернется, ни о чем не подозревая, — а тут я!»

В доме было тихо, пусто и… пыльно. Печь холодная, ее в этот день не растапливали. Ничего съестного ни на полках, ни на столе…

К дому Безрукой я несся сломя голову, остановившись перевести дух только перед ступенями крыльца. Зеленая дверь с белым отпечатком ладони отворилась и на порог вышла… Лайяра?

Как будто и не изменилась: изящная фигура, несмотря на возраст; безупречного покроя серое платье. Но нет той гордой осанки, выдающей аристократическое происхождение, грации в движениях, легкости, что так поражали меня в этой женщине. Между бровей и возле губ пролегли глубокие складки. Вместо изысканной прически — растрепанный бабий пучок, небрежно прикрытый платком. Что стало с гениальной целительницей, несгибаемой дамой? Передо мной стояла старуха. Я посмотрел в ее потухшие глаза — и внутри что-то оборвалось. Еще до того, как она произнесла страшные слова: Лирны больше нет.

Стало нечем дышать. Горе захлестнуло темной волной, затопило все вокруг. Сознание отчаянно рвалось к поверхности, к свету: «Не может быть! Неправда!!!» Но солнце померкло, а в груди сделалось так… холодно.

Черный камень с именем и датой. Алые цветы. Я стоял на коленях у могилы жены.

Лирна!

Почти год… а я даже не знал. Ни слез, ни молитв. Только пустота и боль.

Ничто в мире больше не имело значения. Толчок в плечо, опрокинувший меня на землю, нечленораздельный крик, перекошенное в гневе бородатое лицо. Я равнодушно отметил, что оно мне знакомо. Это Мирк, бывший жених Лирны. Пусть бьет. Разве может быть еще больнее?

Оказалось, может.

— Она умерла из-за тебя. Ты убил ее! Как ты смел явиться сюда, ублюдок!!!

Не давая мужику вновь замахнуться, схватил его за рубаху и притянул к себе. Прошипел:

— Она любила меня!

Сбросил противника, не выпуская его ворот, подмял под себя и принялся лупить куда придется.

— Она! Любила! Меня! Любила!!!

Он лжет. Дар не влиял на нее, не мог влиять! Даже если… это случилось бы раньше! Мы ведь были вместе пять… четыре весны.

— Четыре весны вы были женаты, — прошептал Мирк разбитыми губами.

У меня потемнело в глазах.

Когда пришел в себя, Мирк не шевелился. На его лице не было живого места. Я поднялся на ноги, с каким-то отстраненным недоумением разжал окровавленные кулаки. Что я делаю, зачем? Заставил его замолчать, но легче не стало. В голове все звучали слова: «Ты убил ее!»

Вдруг это правда? Мне необходимо знать.

В тени сирени у дороги чесали языки две бабы. Словно мир без Лирны остался прежним. Словно ничего не случилось, и можно вот так трепаться и лузгать семечки.

Ветер донес до меня обрывок разговора:

— Да второй день уж. Безрукая увести хотела, уговаривала, так он и не услышал даже. Только на надгробье пялится и молчит. Как бы не помер тут.

— Не приведи боги!

— Не ест, не пьет… Ему бы горе выплакать-то, а он ни слезинки не пролил.

— Может, и пролил. Сунира сказывала, выл ночью, как зверь раненый.

— Хорошо, если… — толстая тетка в мятом платье заметила мое приближение и заткнулась.

Обе крестьянки с ужасом таращились на меня — то ли заляпанная кровью одежда их испугала, то ли мысль, что Одинокий слышал, как ему перемывают кости.

— Там Мирк, — я махнул рукой в сторону кладбища. — Позаботьтесь.

— Ой, боженьки! Живой?

Не знаю. Все равно.

Женщины, не дождавшись ответа, заспешили в указанном направлении.

Безрукая ждала меня. Стоило приоткрыть дверь, вскочила со скамьи и бросилась навстречу:

— Слава богам, Грэ!.. — она осеклась. — Что случилось?

— Скажи только одно: это я? Я убил ее?

— Не говори глупостей, — Лайяра строго сдвинула брови. — Тебя не было почти две весны.

— Не лги мне!

— Кем бы ты ни был, Грэн, люди умирают и без твоего участия. Например, от воспаления легких. Я же писала. Ты правда не получал моих посланий?

Я не позволил сбить себя с толку:

— Не верю! — схватил ее за плечи, заставляя посмотреть мне в лицо. — Обычный лекарь мог оплошать, но не ты. Не ты!

— Именно я! — Безрукая дернулась, вырываясь из моих рук, нервно заходила по комнате. — Хочешь найти виновного? Что ж, ты его нашел. Лайяра Сарнская не спасла самого дорогого человека! Доволен?! — ее голос сорвался. Лекарка бессильно упала на скамью. Запал кончился.

Я понял, что разговор давался ей тяжело, но не собирался отступать — мне важно было знать правду.

— Какое-то время мне удавалось… Но я тоже не всесильна! Лирна была очень слаба. Боги свидетели, она с трудом доносила ребенка и только чудом перенесла роды.

— Значит, если бы не ребенок…

— Не смей! — Безрукая вскочила. — Не смей винить малыша. Он… если кто-то и мог ее спасти, то…

— Спасти от чего? Лайяра, посмотри мне в глаза и ответь: мой Дар влиял на Лирну? Поэтому она ослабла? Говори! — лекарка не ответила. — Почему ты молчала?!

— Она знала, — тихо сказала Безрукая. — Лирна никогда не верила в ваши сказки. Просто любила, и… Не смотри на меня так! Это было ее решение.

— Право на выбор имеет тот, кто его делает, да? — меня трясло от гнева. — А как же я?! Как же мой выбор?!!

— Ты не понимаешь. Я не могла ее заставить. Это значило бы предать. Мужчины всегда сами распоряжаются и собой, и другими. А женщины только ждут — с войны, с дуэли, с попойки… А потом расплачиваются за ваши ошибки. Но мы тоже люди!

— В этом все дело, да? Пожертвовать дочерью — а ведь Лирна тебе как дочь! — лишь бы доказать, что женщины не хуже мужчин?! — вне себя от ярости, я схватил Безрукую за шиворот и прижал к дверному косяку так, что услышал, как ее затылок ударился о дерево. — И еще смеешь говорить, что любила ее. Ведьма!!! — пальцы левой руки сомкнулись на ее горле.

— Хватит, Грэн. Прекрати! — хрипло потребовала Лайяра. На волоске от смерти она все же не просила, а повелевала. — Лирна мертва, и этого не изменить. Сейчас есть вещи поважнее.

— Что?! Что может быть важнее?!!

Гнев, боль, ненависть — к себе, к Безрукой, ко всему миру — выплеснулись криком.