Клейменные одиночеством

Меня учили, что будущему Вечному Путнику негоже хныкать, как девчонке, нужно держать лицо. Я понимал, что у Наставника какое-то важное дело в Зиал-Линарре, если опозорю Школу «недостойным ревом» — он больше никогда не возьмет меня с собой. Но сдержать слез не мог.

— Что случилось, дитя мое? — хозяин замка присел рядом со мной на корточки, пачкая дорогой плащ.

— Мне нельзя оставить его, — я теснее прижал к себе беспородного щенка и стал сбивчиво рассказывать о своем горе: — В него кидали камнями. Ребята из деревни. Он бы умер, если бы я не спас! Но Наставник сказал, что со мной он тоже погибнет. У меня никогда не будет собаки. Даже когда вырасту. «Одинокие не могут владеть животными. Это нельзя изменить, можно только смириться». Но я не хочу!

Седовласый владетель понял всю глубину трагедии ребенка девяти весен. И не отмахнулся.

— Хм… Досточтимый Иштэн прав, вам нельзя долго общаться с этом милым созданием. Но его хозяином стать вы все-таки можете. Владеть — это не значит играть и держать подле себя. Это значит заботиться и нести ответственность. Я знаю, я ведь владетель.

— Но я же ничего не могу, даже кормить…

— Тогда вы, как хороший хозяин, должны поручить это кому-то другому. У меня тоже есть собаки, но слишком много дел, чтобы ими заниматься. Это делают слуги. Давайте мы прикажем им ухаживать и за этим славным псом. Только не забывайте, что отвечаете за него. Договорились? Не передумаете?

Мы с Креяром тогда долго обсуждали, как я буду «заботиться» о щенке. А потом, когда мы вернулись в Школу, владетель исправно слал мне письма с подробными отчетами о том, как поживает пес. И я чувствовал, знал, что у меня все-таки была собака. Конечно, старику это ничего не стоило, пустяк для утешения маленького мальчика. Но для меня это значило очень много…

В купальне было тепло, светло и вовсю суетились слуги: плечистые, голые по пояс парни таскали ведра с водой, наполняя одну из ониксовых ванн; бледная русокосая девушка расставляла на полке плошки с мылом и флаконы с ароматными маслами; пышнотелая женщина средних лет протирала малахитовые скамьи белоснежным полотенцем. Мое появление произвело впечатление: русокосая ойкнула, плечистые застыли с раскрытыми ртами, зазвенел по мраморному полу серебряный сосуд, задетый пышнотелой. Через мгновение опомнились, низко поклонились. Девушка подняла подкатившийся к ней кувшин, а толстушка расправила пухлыми ручками крахмальный фартук и тепло улыбнулась:

— Добро пожаловать, господин Север. Как возмужали-то, — она окинула меня ласковым взглядом. — И не узнать вас. Я уж было… ну да вы садитесь, вот тут теплее, — женщина еще раз прошлась полотенцем по и без того сияющей скамье у металлической, покрытой рельефными узорами печки, — мы уж закончили почти.

Купальню и правда подготовили быстро. Отказавшись от помощи в омовении, я ополоснулся в исходящей ароматным паром воде, наскоро побрился, растерся пахнущим лавандой полотенцем. Разодрал гребнем колтуны на затылке и заплел вечно лезущие в глаза пряди у висков в две тонкие косицы. Из стопки принесенной слугами одежды выбрал простые замшевые штаны и серую рубаху из тонкого сукна со шнуровкой у горла. С трудом натянул высокие сапоги цвета графита, густо расшитые речным жемчугом, да еще с щеголеватыми каблуками и блестящими шпорами. Я предпочел бы что-то попроще, более удобное, но выбирать не приходилось. Затянув на поясе свой ремень, поправил ножны с кинжалом и охотничьим ножом.

В коридоре стоял Снериг. Увидев меня, он одобрительно кивнул, то ли довольный моим нарядом, то ли тем, что я не заставил себя долго ждать.

— Вот, господин Север, — старик набросил мне на плечи добротный плащ из паучьего шелка с меховым подбоем. — Не все комнаты отапливаются, недолго и простыть.

— Благодарю, — я застегнул серебряную пряжку и нахлобучил на голову мягкий капюшон. — Что Аскел?

— Господину владетелю доложили о вашем прибытии, он ожидает вас к ужину. Я провожу.

— А мои вещи?

— Сумки и оружие уже отнесли в ваши покои. Одежду забрали прачки. Нувар обихожен, я лично проверил. Не беспокойтесь, господин.

Держа трехрогий подсвечник с единственной свечой высоко над головой, капитан провел меня анфиладой полутемных чертогов и остановился у входа в пиршественную залу. Двое нарядных слуг низко поклонились и распахнули перед нами створки высоких, окованных позеленевшей медью дверей.

Сводчатый потолок колоссального помещения подпирали массивные колонны и контрфорсы с рябыми от сколов и мелких трещин барельефами. Щерили пасти четыре огромных камина — по два с каждой стороны. Между высоко расположенными стрельчатыми окнами, закрытыми глухими ставнями, висели на кованых скобах масляные фонари из мутноватого стекла. Их мягкий свет обнажал изъяны нештукатуреных стен и старинных гобеленов, но едва достигал центра, где красовалась звезда Зиал-Линарра, выложенная из самоцветов столь искусно, что рисунок ни на волос не нарушал идеальной гладкости пола. Длинный стол в противоположном конце залы, покрытый пурпурной скатертью, освещали вставленные в тяжелые канделябры свечи. Зрелище… величественное.

Шагнув внутрь, я был ошеломлен непонятно откуда выскочившим молодым брюнетом, облаченным в нечто лиловое, шитое золотом.

— Добро пожаловать, старый друг! — он, как девка, повис у меня шее.

От неожиданности я растерялся, не зная, как реагировать, и не сразу сообразил, что этот надушенный тип с завитыми и напомаженными волосами, щекочущими мне нос, — и есть Аскел. Трудно было узнать в этом щеголе мальчонку, который бегал от нянюшек и скакал по двору с деревянным мечом, пока мы с его отцом беседовали об истории Гранзана. И столь радостная встреча несколько озадачивала: мы ведь были едва знакомы, а уж о дружбе и речи никогда не шло…

Бормоча что-то приветственное, я высвободился из крепких объятий и склонил голову перед статной полноватой дамой в светло-зеленых шелках. Ее волосы были уложены в высокую прическу, украшенную жемчугом, а на груди покоилось тяжелое оплечье из крытых белой эмалью золотых пластин размером с детскую ладонь каждая — знак верности покойному мужу.

— Дозвольте представить вам мою матушку, госпожу Лиансу Зиал-Линнар, — опомнился Аскел.

Я легко пожал протянутую мне холеную, удивительно тонкую по сравнению с пухлой фигурой, руку.

— Приятно наконец познакомиться, госпожа Лианса. Жаль, что в такое время. Соболезную вашему горю…

До сих пор мы не встречались: по словам Креяра, его супруга плохо переносила местный климат, и как только она выполнила свой долг и подарила мужу наследника, владетель разрешил жене большую часть года жить у родни на Юге. Я представлял ее болезненным, изнеженным созданием и удивился, увидев пышущую здоровьем женщину, которая выглядела моложе своих весен.

— Ах, благодарю за чуткость, господин Север, — пропела она высоким голосом, чуть растягивая гласные. — И добро пожаловать в Зиал-Линарр. Поистине, ваш визит — редкая радость в этих печальных стенах.

Меня любезно проводили к высокому столу и усадили на почетное место по правую руку от хозяина. Слуги принялись подавать на стол. Угощение неприятно удивляло: к разных видов мясу гарнира предложено не было — не считать же таковым девятитравье! Этот салат из нескольких видов зелени и пряностей помогал древним владетелям избежать цинги и неприятностей с пищеварением. Но времена изменились, овощи и каши давно перестали считаться едой, недостойной аристократов. Однако Аскел, видимо, решил потчевать гостя исключительно «господскими» блюдами. Если юноша хотел поразить меня, то здорово просчитался: того, кто привык кормиться охотой, дичью уж точно не впечатлить.

Я обратил внимание, что и лампы на стены повесили совсем недавно, притом второпях — иначе, верно, оттерли бы жирную копоть от факелов, которые освещали залу при Креяре: в отличие от смолы, масло для светильников очень дорого. Старый владетель никогда не скрывал, что ему приходится экономить, дабы достойно содержать замок. А молодой, похоже, любит пустить пыль в глаза. Глупо, по-моему, при стесненных средствах — буквально сжигать за один вечер годовое жалование пары слуг. Ради чего? Впрочем, это может быть всего лишь желанием уважить гостя.