Страница 12 из 20
Парень не дышал, сердце не билось.
Все напрасно.
Из моего горла вырвался хриплый звериный рык. Убил. Он все равно умер бы, быстрая смерть милосерднее долгой агонии… У меня не было на уме дурного, только желание помочь! Но эти мысли вытесняла одна, молотом стучащая в сознании: я его убил. Нарушил клятву, данную при посвящении, использовал Дар во зло. Убил. «Нет, не может быть, не должно быть так!» Засуетился, бестолково тормоша безжизненное тело. Оно не реагировало. «Он же молодой, сильный!» В отчаянии я судорожно пытался сообразить, что делать, чувствуя, что время уходит… Наконец что-то смутно припомнив, прильнул губами к приоткрытому рту парня и с силой выдохнул. Шею защекотал воздух, вырвавшийся из носа. Я зажал его пальцами и повторил попытку, затем еще и еще. Не помогло. В глазах темнело, и кровь стучала в ушах, как после долгого бега. Отгоняя мысль, что уже поздно, положил руки ему на грудь, несколько раз надавил. Ничего. Ничего! Услышал крик вернувшегося Венка: «Брат!» — но даже не обернулся. Снова поделился с Шоилом своим дыханием и опять принялся ритмично нажимать на грудь. «Ну же, давай! Дыши, мать твою!» Что-то хрустнуло — и меня обожгло ужасом: я сломал несчастному ребра… но тут же почувствовал, как под ними трепыхнулось сердце. Не веря себе, зашарил рукой по шее парня, нащупывая пульс. Жив! И обнял его, как родного, едва не плача от облегчения.
Жив.
До окруженного кострами[13] дома Тиренна мы дотащили наскоро сработанную волокушу с бесчувственным Шоилом уже затемно, усталые и взмокшие. Щенки звонким лаем оповестили хозяина о нашем приходе, и Нелюдимый выбежал навстречу.
— О боги! Он живой хоть? Давайте помогу…
— Живой, — я проверял это чуть не через каждые десять шагов. Парень дышал, но все большее беспокойство вызывало его сердцебиение — слишком быстрое и какое-то неровное, с перебоями. — Давай. Вот тут хватай — и несите в дом. А я пока за Знающей сбегаю. Где этот ваш Черный утес?
— Так вон этот паршивец знает, — Тиренн ткнул пальцем в Венка. — Хотя одного его пускать…
Нелюдимый объяснил дорогу, и я понесся за Мудрой женщиной. Бежал не останавливаясь, не замечая усталости, словно спасаясь от смерти. Впрочем, так оно и было, только грозила смерть не мне. Черный утес полностью оправдывал свое название — сурово нависшая над громыхающей по порогам Арксу одинокая темная скала. Видимая издалека, она даже ночью — по крайней мере, такой ясной — четко выделялась на фоне неба и указывала путь к ветхому домику с белым отпечатком ладони на двери. Знахарка, сухонькая маленькая старушка, не спала — перебирала разложенные на столе травы и пузырьки со снадобьями, щурясь при тусклом свете лучины. Когда я ворвался в избушку, тяжело переводя дыхание, она невозмутимо поздоровалась, блеснув не по-старчески яркими голубыми глазами, и вернулась к своему занятию. Казалось, Мудрая и не слушала мои сбивчивые речи, но когда рассказ был окончен, сложила лекарства, которые откладывала на край стола, пока я говорил, в сумку и протянула мне:
— Идем, Путник.
Осмотрев Шоила, знахарка уверенно заявила, что он поправится, выгнала всех из комнаты и велела ложиться спать, сама осталась у постели больного. Ни у кого ее вердикт сомнений не вызвал. Даже Венк успокоился и безропотно пошел вслед за Тиренном на сеновал. Мы с Бенирой кое-как устроились на лавках у стола. Уставшая от переживаний девчонка заснула почти сразу, а я все ворочался, не в силах избавиться от мыслей. Если пострадавших от верна можно спасти, почему Наставники никогда не говорили об этом? Или я ошибся и Шоил выжил бы и без моего вмешательства? Тогда я зря рисковал, пуская в ход Дар. Но ведь удар не убил парня…
Резко пахло лечебными травами, из спальни слышалось бормотание Знающей. Когда ее голос стих, я бесшумно поднялся и отодвинул занавеску, разделяющую комнаты. Старушка сидела на кровати и массировала какие-то точки на руке больного.
— Госпожа, — шепотом сказал я. — То, что сегодня…
— Хочешь знать, спасешь ли так же других? — понимающе улыбнулась Мудрая. — Входи. — Я подошел и уселся на стоящий у кровати сундук. — Не надейся понапрасну. Сами боги вступились за этого юношу. В нем оставалось ровно столько жизни, сколько нужно. Будь ее чуть больше — и тело бы не вместило твою Силу, чуть меньше — не смогло бы противиться смерти. Такой случай боги даруют раз в сотни сотен раз. Но ты все равно будешь пытаться, верно? — она вздохнула. — Ты хороший мальчик, Грэн. Что ж, может, однажды тебе снова повезет. Но не вини себя, если этого не будет.
— А если бы я не…
— Он бы умер, — просто сказала старушка. — Ты все сделал правильно.
— Спасибо.
— Подай-ка мне вон тот пузырек… Да, этот, благодарю. И ступай.
Я попрощался и вышел из спальни. Собирался ложиться, но застыл, привлеченный доносящимися снаружи звуками. Вначале — неразборчивое бормотание. Затем взволнованный и обиженный голос Венка:
— Но тогда почему?!
Ему что-то невнятно отвечала, всхлипывая, девушка — Бенира, понял я, глянув на ее лавку, на которой валялось лишь скомканное одеяло.
— Да как ты подумать такое могла! — возмущенно закричал мальчишка, и я уже собирался пойти и задать ему хорошую взбучку, чтобы не обижал девчонку, но в дверях остановился, услышав продолжение гневной речи: — Дурочка, да разве ж может твое дитя мне чужим быть?!
Девичьи рыдания сделались громче. Венк снова заговорил, но теперь — ласково, успокаивающе. Плач стих, и не надо было видеть происходящее, чтобы знать — девчонка льет слезы уже у парня на груди.
«Хороший зять у Тиренна будет, — подумал я с улыбкой, ничуть не сомневаясь, что Бенира убедит отца согласиться на свадьбу. — Еще одна семья в этих местах с радостью встретит Одинокого».
Ночью мне снились Лирна и наш малыш. Я просил у них прощения за то, что снова задерживаюсь в пути, а моя звездоокая понимающе кивала. Жена поддерживала меня в решении найти и убить всех вернов, вырвавшихся из закрытой три луны назад бреши. «Я вас очень люблю, милые, и обязательно вернусь. Но сначала выполню свой долг».
И впервые этот долг не казался мне проклятьем.
Наследник
В по-осеннему рано сгустившихся сумерках родовое гнездо великих владетелей предстало передо мной сплошной темной громадой, хмурой и неприветливой. Догорающий в небе закат не смягчал строгую мрачность древних камней, а лишь подчеркивал ее. Мнилось, впереди не человеческое обиталище, а монолитная скала, в холодной толще которой нет места жизни. Романтичное и нежное название замка — Зиал-Линарр, что на дораздельной[14] речи значит «звездный цветок» — казалось неуместным и странным. Хотя я знал, почему именно оно пришло в голову зодчим.
— Смотрите, господин Грэн, — говорил седовласый Креяр, водя пальцем по плану древней твердыни, — это бастионы. Светлой краской начертаны, значит, высокие. А равелины — вот. Видите, они темнее — пониже. Это сделано нарочно, чтобы неприятеля, если ему удастся завладеть ими, было удобно осыпать стрелами. А главная башня цитадели — здесь, золотом писана, — самая высокая. Последний оплот…
Я, мальчишка шестнадцати весен, слушал с интересом и во все глаза смотрел на пергамент, расстеленный на массивном столе. Рисунок — назвать это чертежом язык не поворачивался — завораживал. Тонкие линии складывались в подобие звезды или снежинки, сотканной из разных оттенков синего — от почти черного по краям до бледно-бирюзового вокруг золотой сердцевины.
— По такому принципу на Большом Континенте теперь строят огромные крепости, целые города, — продолжал владетель. — Но придумали это устройство мои предки — больше двенадцати веков назад — для нашего малого замка.
«Ничего себе — малый замок! Наставник говорил, самый большой на Севере!» — подумал я, но промолчал, чтобы не прерывать интересный рассказ.
13
Верны не любят огонь, потому костры, горящие вокруг жилищ, служат неплохой защитой.
14
Дораздельная речь — речь до Разделения Материков — древний язык, на котором разговаривал народ, населявший некогда земли на севере и северо-востоке Гранзана, а также юго-западном побережье Большого Континента.