Случайная встреча

— Здравствуй, — сказал и Гаврилов, но как-то нехотя. Он, видимо, уже жалел, что остановился.

И действительно, говорить больше ни тому, ни другому было, кажется, не о чем. Оба понимали это, неловко топтались друг против друга. Гаврилов даже поглядел на свой велосипед — не вскочить ли в самом деле в седло да ехать своей дорогой…

— Ну как…

У Новоселова чуть не вырвалось далее — «живешь, Павел Александрович», однако в самую последнюю секунду мелькнуло: ведь по-своему истолкует такой вопрос Гаврилов.

Три года назад Гаврилова с треском освободили от обязанностей секретаря райкома и направили в совхоз «Степной», к Прохорову, секретарем парткома.

Все это Иван Иванович узнал из газет. Из газет же ему стало известно, что на втором отчетно-выборном собрании коммунисты совхоза забаллотировали его.

Некоторое время о Гаврилове не было ни слуху ни духу. Где он работал, Новоселов не знал. Интересоваться же специально не было ни желания, ни времени. И уже перед самым окончанием института он прослышал, что Гаврилов теперь в совхозе «Первомайский» и опять секретарем парткома.

Но судя по его виду, жизнь у Гаврилова и сейчас шла не очень весело. И потому, невольно запнувшись, Новоселов закончил:

— …как жизнь идет в ваших краях? Что нового?

Но даже и в таком, измененном, виде вопрос Новоселова, кажется, не понравился Гаврилову.

— Чего ей, жизни… Идет… как и в ваших, — промолвил он, опять усмехнувшись.

Гаврилов вроде и не выделял последние два слова — «как в ваших», но все равно Новоселов обратил на них внимание, и опять ему стало неприятно.

Впрочем, Гаврилов тут же согнал кисловатую усмешку, спросил:

— Ты, кажется, отучился? Как же, пользовался слухом…

— Да пока, вроде бы, отучился, Павел Александрович. — Новоселов достал папиросы. — Закуривай. Да… присядем, что ли. Возьми вот плащ.

— Ничего. Я привык без подстилки, — сказал Гаврилов, опускаясь на обочину. Новоселов подумал, что сухие запыленные губы Гаврилова и на этот раз скривило усмешкой. И взглянув на него, даже ощутил недоумение — усмешки не было.

Он присел на свой чемоданчик.

— А куда же ты путь держишь, Павел Александрович?

— Держу? Да кажется — вон из района держу! — вдруг со злостью выкрикнул Гаврилов.

— Как это — вон? Выгоняет, что ли, тебя кто?

Гаврилов как-то странно, подозрительно поглядел на Новоселова.

И Новоселов понял наконец, отчего ему были неприятны усмешки Гаврилова. Сейчас, без усмешки, эта подозрительность проступила особенно отчетливо. Выходит, усмешками он даже как-то маскировал ее.

— На этот раз — выгнать не успели. Я — сам ухожу, — сказал Гаврилов.

— Почему?

— К нам же директором вместо Коновалова этот… Бугров назначен, из «Красного партизана». Наверно, слышал?

— Ну и что же? Горячеват, правда, мужик, но ведь умница…

— Э-э, — махнул рукой Гаврилов. — Не сработаемся.

«Вон что, — сразу обо всем догадался Новоселов. — И в «Степном» с Прохоровым тоже «не сработался».

Некоторое время оба сидели молча. Дым от папирос долго висел над ними во влажном, теплом воздухе, рассасывался нехотя. Гроза все дальше и дальше уходила за окоем, редкие невнятные раскаты грома доносились теперь словно из-под километровой толщи земли.

Гаврилов сидел на краю дороги неуклюже, сгорбившись, облокотившись на колени широко расставленных ног. Время от времени он мотал головой, точно хотел клюнуть свои колени, и сплевывал вниз, на землю.

«Полно, да Гаврилов ли уж это?» — подумал даже Новоселов, невольно сравнивая его с тем Гавриловым, которого когда-то знал. Всегда одетый, что называется, с иголочки, всегда чисто выбритый, подтянутый, даже стройный, он рассеивал вокруг себя холодноватую властность и одним своим появлением внушал окружающим уважение. Был он человеком не грузным, но когда прохаживался по своему кабинету в райкоме, под ним чуть прогибались и поскрипывали половицы. Новоселов почему-то всегда обращал на это внимание. И еще ему казалось, что сам Гаврилов, вроде, тоже с удовольствием прислушивается к этому скрипу.

Если что и осталось сейчас в Гаврилове от прежней манеры одеваться, так это незастегнутый, широко распахнутый воротник рубахи. И будучи секретарем райкома, он редко носил галстук, как бы подчеркивая этой единственной деталью в безупречной одежде свою простоту и демократизм…

И в голову Новоселова сами собой начали лезть воспоминания о прошлой работе в районе, об этом самом Гаврилове, который сидел сейчас напротив него, о Денисе Прохорове, об Антоне Бугрове…

…Тогда его, Новоселова, только-только утвердили редактором районной газеты. В редакцию позвонил Гаврилов и сказал:

— Зайди-ка… Мы тут структуру посевных площадей на будущий год рассматриваем. Есть материал про одного закостенелого приверженца чистых паров. Сам напишешь. Лично.

У Гаврилова сидели несколько работников райисполкома, которых Новоселов уже знал, и двое незнакомых: один — высоченный дядина в добротном, тщательно отглаженном, как и у секретаря райкома, темно-синем костюме, в отличных летних туфлях; другой — невысокий человек с небольшими прокуренными усами, в старенькой, побелевшей на плечах гимнастерке, подпоясанный ремнем, в растоптанных валенках.

— Значит, с тобой, Коновалов, договорились? — спрашивал Гаврилов у мужчины в пиджаке. — Не подведешь?

— Зачем же… Когда совхоз «Первомайский» подводил райком партии? — даже с обидой проговорил Коновалов.

— Гляди, в сводке чистых паров тебя не показываем, — предупредил секретарь райкома, прохаживаясь по кабинету. — Сводка в область идет. И если обнаружится, что оставишь хоть один гектар…

— Да за кого вы, Павел Александрович, принимаете меня? — снова обиделся Коновалов. — Мы директивы понимаем… Не подведу, сказал…

— Добро… — Гаврилов вздохнул, но не с облегчением, а, наоборот, тяжело и устало. Прошел к своему столу и сел. — Ну а ты, Прохоров?

— Чего — я? — мрачно переспросил человек в гимнастерке.

— Сколько «Красному партизану» гектаров под парами запланировать? — терпеливо спросил Гаврилов. Видно было, что спрашивает он об этом уже не в первый раз.

— Мы давно запланировали — тысячу четыреста.

— В прошлом году было тысяча двести, — напомнил секретарь, постукивая карандашом о настольное стекло.

— Надо же расти…

Гаврилов бросил карандаш, резко встал, уперся кулаками в настольное стекло, точно хотел раздавить его. В глазах его метались молнии. Но Прохоров спокойно проговорил, опережая секретаря:

— Право планировать нам представлено самим. Вот мы и запланировали.

— Видал?! — почти крикнул Гаврилов, глядя на него, Новоселова. И обрушился на Прохорова: — Ты не забываешь, где находишься? У вас этого права никто не отбирает. Но и у нас… у райкома никто не отобрал права контролировать…

— Правильно. И контролируйте, — сказал Прохоров.

— Сейчас вся партия, вся страна борется за то, чтобы лучше использовать колхозные земли, чтобы не пустовало ни одного гектара…

— И это — верно. Хозяйствовать умело надо.

— А у тебя бесплодно целый год полторы тысячи гектаров лежит.

— Под рожь готовим. Как будто не знаете, — все так же спокойно ответил Прохоров, только погладил усы.

Гаврилов снова вышел из-за стола, нервно прошелся по кабинету. Потом остановился перед Прохоровым.

— Слушай, Денис Захарыч… Ты понимаешь, что в области идет борьба за ликвидацию чистых паров?

— Что ж, хорошее дело. А мы не будем.

— А скажи — кормить страну будем? — недобро усмехнулся Гаврилов.

Прохоров опять погладил усы.

— Обязаны.

— А чем мы ее будем кормить? Рабочих заводов и фабрик?! Жителей наших городов? Парами?

— Хлебом, мясом, молоком… — начал перечислять Прохоров. Но секретарь райкома прервал его:

— И это — председатель передового колхоза в районе! Слышишь, редактор? — Гаврилов сел на свое место, зажал голову руками.

— Где уж нам до передовиков, — уронил Прохоров, бросив взгляд на Коновалова.