Страница 16 из 18
Полтора этажа вниз. Бункер, прям как он есть. Толстенные стены, стальные перекрытия, запасы, погреб-ледник, несколько спальных мест, помывочная. Морхольд чуть не прослезился от счастья, обнаружив всю эту красоту.
Помог случай. Вернее, безветренная погода. И трупный запах, идущий откуда-то из-под земли. Крышку люка, хитро прикрытую дерном, он искал минут пять, несмотря на крохотность участка. Вскрыл сразу, благо изнутри она, считай, и не закрывалась. Хозяин умер не так давно, и, если бы не потепление, вряд ли Морхольд смог бы вообще что-то найти.
Тогда пришлось упаковаться в химзу, опасаясь какой-либо заразы. Но успокоился он быстро. Причиной смерти хозяина оказался банальный перитонит. Кожа на боку взбухла черно-зеленым желваком, кое-где лопнувшим и выпустившим гнусную мерзость пополам с кровью. Глядя на заострившиеся черты лица, Морхольд невесело поцокал. Умирать в двадцать первом веке из-за не удаленного вовремя аппендикса… грустно.
Он похоронил дядьку в дальнем углу, зарыв поглубже. И сказал спасибо. На клочке бумаги, зажатом в пальцах, красовались три цифры кода. Чертов альтруист и гуманист, подаривший Морхольду такое счастье. Почему? Кто знает. После Беды даже самые жадные порой удивляли человечностью поступков.
Код подошел к гаражному замку, причем дверь была заперта еще на несколько внутренних и наружных замков. Тогда, дождавшись, пока тамбур хотя бы чуть проветрится, он зашел внутрь.
И сейчас, слушая беснующегося льва, Морхольд в который раз помянул добрым словом бывшего хозяина бывшего родного дома.
– Спасибо тебе, добрый человек, – он подошел к двери во весь рост: высота тамбура позволяла. – Здравствуй, милый дом.
Дверь мягко осела, открываясь. Солидол, найденный километрах в пяти отсюда, оказался хорошим. Ну, после снятых сверху пяти сантиметров твердой корки. И еще треть пришлось выкинуть из-за треснувшего пластика сбоку. Банка шлепнулась с полки, треснула, и Морхольд нашел ее только по запаху, из-за своей мерзости навсегда вбивающемуся в память. А был он здесь в последний раз месяцев пять назад, не меньше. И ничего, дверь даже не скрипнула. Равно как и замок.
Судя по звукам сверху – лев не сдавался. Бояться, что зверь привлечет чье-то внимание, не приходило в голову. За пару лет Морхольд убедился в полной неприступности своей находки. Вряд ли местные ублюдки отыщут работающий автоген или много хорошего и сохранившегося ВВ, вроде того же пластита. Так что реви, беснуйся, разрывай землю, хрен с тобой. Глядишь, Симба, доберешься до бетона и коготки поломаешь. Морхольд ничего не имел против такого варианта.
Он прикрыл дверь, на ощупь, ногой, подтянул табурет и плюхнулся на него. Прижался, не скидывая вещмешка, к холодной стене и выдохнул. Добрался…
По спине, откуда-то из самой середины, мерзко покалывая и тоненько звеня, разбегалась ледяная паутина боли. Морхольд хмыкнул, понимая, что всякого рода различные болевые ощущения воспринимаются уже нормально. А разнообразие даже дает возможность не скучать и наслаждаться каждым новым видом тихой непрекращающейся пытки. И да, радоваться. Потому что если болит – ты еще жив.
Жизнь прям налаживалась. Хотелось бы сказать – на глазах, но это явно не правда. Во-первых, один глаз до сих пор прикрыт повязкой. Которую, к слову, поменять бы. Да и на руке тоже. Во-вторых – ни зги не видно. Хотя, как раз это исправить легко.
Морхольд протянул руку, нашел нужное. Спички, затянутые в презерватив, и стеклянную банку с гречкой. В гречку, чтобы стояла ровно, он сам когда-то воткнул свечу. Зубами разорвал латекс, чиркнул спичкой по чиркашу и – вуаля, да будет свет.
А свечка оказалась погрызенной. Морхольд вздохнул. Мышей ему здесь только и не хватало. Фитилек затрещал, замерцал, но гаснуть не собирался. Осветил «прихожую», блеснул на глянцевой облупившейся краске табурета, на ребрах решетки у входа. Да, это правильно. Хотя смысла счистить грязь с подошв он не видел. Ботинки умерли.
Одежду он сложил аккуратно. Нечего свинничать. И носки бросать куда попало не собирался. Дом – он и есть дом, неча в нем гадить. Стаскивать промокшую, жирную от впитавшейся бурой гадости «белку» вышло совсем плохо. Морхольд еле-еле разогнулся. Больше всего он опасался за свитер. Получится ли отстирать или нет, черт его знает. А вот высушить правильно…
Где-то здесь, внизу, должны стоять его «чуни». Точно, вот они. Пару коротких, по щиколотку, калош Морхольд нашел в одном из домиков поблизости. Таких же, как были у прадеда с прабабушкой. Даже советских, блестящих и с красной тканью внутри. Наскоро вытер относительно чистым низом «белки» ноги и пошлепал внутрь. Вернее, потащился.
Одно из главных сокровищ его личного бункера находилось в третьем кубрике. Аккуратно сделанная печка, подогревающая не только само помещение по старой, как грех, системе стальных труб. Но и емкость с водой. А емкость эту он сам наполнял в последнее свое посещение полностью. И даже налил холодной в огромные четыре канистры, стоявшие по стенке помывочно-отопительной комнаты.
По дороге Морхольд запалил все прочие светильники, разгоняя темноту. Мягкий рыжий свет ласково колебался, суля хотя бы и краткий, но уют. Старенькое шерстяное одеяло, оставленное на спинке кровати, оказалось кстати. Продрог он очень и очень сильно. Закутавшись от ушей до колен, Морхольд счастливо вздохнул. Тонкая и вытертая, но все еще колкая ткань обняла совсем как старый добрый друг.
– Хоум, свит хоум… – Морхольд поеживался. А как по-другому, если осень и даже снег на улице, а тут так вообще под землей? Так что дом, милый дом, стоило протопить.
За дым он не переживал. Самое главное – было бы с чего дыму идти. Хозяин бункера явно оказался с хорошей такой шизанутостью, соорудив свой тайный теремок со всем прилежанием. Дым из бункера выходил аж чуть ли не со стороны соседских участков. Как этот хитрец смог такое сотворить… Морхольд думать не хотел. Результат устраивал его полностью, а остальное – не важно.
Топить приходилось чем Бог пошлет. В последний раз, про запас, Господь Вседержитель смилостивился над несомненным грешником и послал не просто удобные и жаркие шпалы. Нет, повезло найти уголь. Самый натуральный, сваленный в сухую яму и закоксившийся за двадцать лет поверху. Сбив полметра черного монолита, Морхольд с радостью обнаружил жирно поблескивающие черные куски. Тачку получилось отыскать рядом. И вот сейчас вся эта благодать, вместе с загодя заготовленными дровишками и растопкой, пошла в дело.
Огонь взялся сразу. Сухие щепки, потрескивая, разгорались, за ними принялись мелкие чурочки. Морхольд, подвинув еще один табурет, сел, нахохлившись, напротив печки. Смотрел на пламя, следя за его рыжими юными языками, радостно лижущими дерево. Времени много не потребуется, но как же сейчас оно начнет тянуться…
Холод, отошедший там, на поверхности, куда-то далеко, захлестнул полностью. Перекатываясь под кожей морозными крохотными комками, он настойчиво звал спать. Просто спать. Но это не казалось верным решением. Так нельзя. А организм, пусть и изрядно потрепанный, должен выдержать.
Тем более, что если разобраться, кроме собственного тела ничего у Морхольда больше и не было. Да и то уже порядком поизносилось. И сейчас, ноющее и ослабевшее, оно настойчиво желало нырнуть в сон. И поэтому стоило с ним побороться. А то как справишься с огромным путем, лежащим впереди, если не сможешь заставить самого себя немного потерпеть?
А идти далеко… ох и далеко. Так Морхольд ногами еще не заходил. Что там ждать? Смешной вопрос. Холод, ветер, степи, волки и смерть. И надежда. Чего больше? Бес его пойми. Волки, это нехорошо… смерть всяко хуже. Разве что надежда греет. Как чай. От чая он был не отказался. Протянуть руку, взять один из двух горячих, исходящих паром котелков со сладким чаем. Лишь бы не облиться. И волки бы только не унесли. Жалко чая… Твою мать!
В себя удалось прийти чуть не ткнувшись лбом в малиновую от жара дверцу. Все-таки сморило, все-таки ослаб.