Страница 5 из 21
Даринка лежала в сенях в луже крови, рядом валялся окровавленный туристический топорик. Его топорик. Такой удобный, с прорезиненной ручкой. Внутри него будто что-то оборвалось. Он упал на колени рядом с трупиком дочери и застыл, обхватив голову руками. Так, раскачиваясь из стороны в сторону, просидел довольно долго. Постепенно его рассудок все больше затуманивался. Но вот он встал и завертел головой по сторонам в поисках жены.
– Анна! Аня! – Его крик был больше похож на рев раненого медведя. Медленным, тяжелым шагом он вошел в дом.
Жену он нашел в спальне. Руки и ноги ее были привязаны к спинкам кровати бельевым шнуром, одежда порвана. Глумились над ней, судя по всему, не один час, и с большим знанием дела. Медленно, как во сне, Захар приблизился к изголовью кровати и стал возле нее на колени. Анна не дышала.
– Сейчас, милая, сейчас… – бессвязно бормоча, он ощупывал ремень в поисках ножа.
Дрожащие пальцы долго не могли справиться с клапаном самодельных ножен. Достав, наконец, клинок, разрезал веревки и прижал голову жены к груди. Просидев так несколько минут, он аккуратно уложил жену на подушку, встал и заботливо прикрыл ее валявшимся на полу одеялом. Постояв с минуту у кровати, резко развернулся и вышел прочь из комнаты. Во взгляд вернулась ясность, а движения стали экономными и выверенными, словно у робота, четко настроенного на выполнение заложенной программы. Проходя через сени, он, не останавливаясь, поднял окровавленный топор и засунул его за пояс. Подойдя к снегоходу, одним движением сорвал с багажника мешок с тушками шестилапых и отбросил его в сторону. Засунув руку в карман, убедился в наличии патронов, забросил ружье за спину. Пинком завел снегоход и вывел утробно зарычавшую машину со двора. Следы трех полозьев четко отпечатывались в глубоком снегу. Захар опустил на глаза защитные очки и выкрутил ручку газа.
Он несся по заснеженному лесу, привстав на сиденье и вздымая тучи снежной пыли. Еще никогда он не использовал весь потенциал двигателя дряхлеющего японца. «Только не подведи, только не заглохни, милый!» – шептал он про себя, обращаясь к мотору. Бездушной технике как будто передались эмоции хозяина, и она, ровно ревя мотором, нетерпеливо глотала километр за километром. Машина, на которой уходили преследуемые, была явно перегружена и оставляла глубокий, хорошо различимый след. Вот он вильнул, и Захар вылетел из зарослей. Теперь слева от него находилась ровная стена деревьев, которая, мелькая, сливалась в зелено-коричневую ленту, а справа – довольно крутой обрыв, по дну которого извивалась скованная льдом лента реки. А впереди… впереди, всего в паре километров от него, не спеша удалялись большие аэросани. Захар еще прибавил ходу, выжимая из надсадно ревущего двигателя все, на что тот был способен, и расстояние между снегоходом и аэросанями стало быстро сокращаться. Огромный вращающийся пропеллер транспортного средства полностью закрывал Захара от сидящих в кабине, и он не преминул этим воспользоваться. Когда до саней оставалось с десяток метров, он вытащил из-за пояса топор и что было сил бросил его, больше полагаясь на удачу, потому что точно прицелиться на такой скорости было практически невозможно.
Топор влетел аккурат между прутьев защитного кожуха, и пропеллер, вращающийся с бешеной скоростью, со всего размаху ударился лопастью о стальное топорище. То, что произошло дальше, заняло считанные секунды. Пропеллер сорвало с ротора, и он, с гулом рассекая воздух, отлетел в сторону. Аэросани, двигатель которых заклинило на полном ходу, развернуло, и они, моментально потеряв устойчивость, закувыркались, сминая легкую дюралевую кабину и не оставляя пассажирам шансов. Расстояние между снегоходом и тем, что некогда было аэросанями, стало стремительно сокращаться, и Захар, как можно точнее выправив снегоход, направил его прямо в искореженную кабину. После этого он перекинул ногу через седло и боком, довольно неуклюже, свалился с мчащегося японца. Неожиданно твердый снег больно ударил в плечо, выбивая его из суставной сумки, и разодрал незащищенное лицо. Захара швырнуло с обрыва, и он кубарем полетел вниз. Последнее, что восприняли его органы чувств, была яркая вспышка и грохот взрыва. Потом был мощный удар головой, и сознание погасло.
Очнулся он от холода. Трудно было сказать, сколько прошло времени, но скорее всего, немного, так как темнеть еще не начало. Он попробовал пошевелиться, и резкая боль пронзила плечо. Выругавшись сквозь зубы, Захар попытался сесть. С трудом, но ему это удалось. Он сидел на льду в нескольких метрах от берега. Откос был довольно крутым, и подняться на него, пользуясь только одной рукой, нечего было и думать. Захар попробовал встать. Тяжело поднявшись, побрел к одинокому деревцу, ветви которого нависли над рекой. Подойдя к нему, он некоторое время смотрел на тонкий ствол, а потом, примерившись, что было сил ударил по нему больным плечом. Раздался треск становящегося на место сустава, руку обожгло, и, не выдержав, он заорал. Громкий вопль боли разнесся над рекой и заметался эхом, отражаясь от высоких берегов.
Когда боль стихла, он попробовал пошевелить рукой. Получилось. Рука слушалась плохо, но слушалась, и это было главным. Пошарив вокруг взглядом, Захар увидел свое ружье, которое выронил, катясь по откосу. Лесник сделал пару шагов, и его вырвало. Голова пошла кругом, в ушах послышался легкий звон. Новый приступ мучительной тошноты заставил его упасть на одно колено. Зубами стянув рукавицу, он зачерпнул горстью холодный снег и протер лицо. Снег окрасился в розовый. Лицо он подрал знатно.
Попытавшись встать, он снова рухнул на колени. Мутило безбожно. Налицо сильное сотрясение. На четвереньках Захар добрался до ружья, и, опершись на приклад, как на посох, в очередной раз выпрямился. Голову как будто сдавило тисками, пульсирующая боль, рождаясь в районе затылка, добиралась до желудка, чтобы превратиться там в страшную тошноту. Он постоял так несколько минут и, когда окружающий мир прекратил кружиться бешеной каруселью, поковылял к обрыву. Он не представлял, как будет подниматься. Знал только, что это ему необходимо, ведь у него там остались незавершенные дела. Подойдя к склону, он одной рукой оперся о него, а другой попытался закинуть ремень ружья через плечо. Это удалось сделать лишь с третьей или четвертой попытки. Еще раз набрал снега и вновь растер им лицо. Стало чуть полегче. Следующую порцию снега он отправил в рот. От ледяной свежести заломило зубы, и тошнота отступила. Тогда Захар отцепил от пояса нож и, используя его как альпеншток, начал восхождение.
Сколько времени занял подъем, он не помнил. Помнил только, что несколько раз, добравшись почти до середины, он срывался и на животе скатывался вниз. Руки его окоченели, снег набился в унты, за пазуху изорванного полушубка, и, возможно только от этого холода, он ни разу не потерял сознание. Когда он наконец перевалился через края обрыва, то долго лежал, перевернувшись на спину и жадно глотая холодный воздух.
Наконец, он пришел в себя, попытался встать. Как ни странно, но получилось это у него гораздо лучше, чем внизу. Он стоял, опершись на ружье, и оглядывал плод трудов своих. Остатки снегохода и аэросаней догорали, отчаянно коптя пластиком. Захар тяжело поднялся и, хромая и покачиваясь, пошел в ту сторону. От саней к лесу тянулась полоса примятого, окровавленного снега, – видимо, от сильного удара кого-то выбросило из саней, и при взрыве он не погиб. Хм. Тем хуже для него.
Опираясь на ружье, сильно припадая на правую ногу и периодически встряхивая головой, чтобы прогнать тошноту, он пошел по следу. Далеко идти не пришлось. У самой границы леса, тяжело и хрипло дыша, лежал лицом в снег мужчина. Заслышав шаги, он зашевелился и попытался перевернуться на спину. Получилось это у него далеко не с первой попытки. Захар внимательно посмотрел на мужичка. Да. Именно так. Мужичок. Небольшого роста, плюгавенький, фиксатый рот приоткрыт, жадно втягивая воздух. Волосы коротко пострижены, явно по устоявшейся привычке, некрасивое лицо же, наоборот, покрыто густой щетиной. Синие ватные штаны и такая же телогрейка призваны были защищать хозяина от холода, но, видимо, справлялись с этой задачей из рук вон плохо, так как сверху на телогрейку была напялена Захарова «аляска». И гадать, откуда она у него взялась, не приходилось. Довершали наряд «говнодавы» характерного вида. Да и сам мужичонка вида был самого что ни на есть характернейшего. Захар на таких насмотрелся. В лагере.