Страница 2 из 2
- А я бы завтра, утречком, если можно, - робко поинтересовался Скрипач, пересаживаясь по другую сторону костра, на Яна он глядел со стыдливой укоризной, на меня - с надеждой. Отпущу или нет. Да пожалуйста, я ж не хозяин, я просто живу тут.
- Вы знаете, а я ведь, признаться, не из этих... я не уверен, что имею право, что удостоен буду... все-таки формально я... - не договорил, махнул рукой и скукожился, расстроенный. Страшно ему. Всем страшно, только вот ничего, как-то умудряются через ворота пройти, редко кто остается.
Повисла тишина, нарушаемая лишь вялым потрескиванием огня и Яновым бормотанием, невнятным, неразборчивым и оттого особенно злым.
- А хотите... хотите я вам сыграю? - и не дожидаясь ответа, Скрипач открыл футляр. - Хотите?
Музыка на Перевале, что может быть неуместнее?
Пиджак на траве, между бутылью и огнем, искры гаснут, не долетая, а Скрипач уже достал свою игрушку, пристроил на плечо. Забавно: закатанные по локоть рукава рубашки, расстегнутый воротничок, брюшко над поясом и серьезное, вдохновенное лицо. Толстые пальцы, тонкий смычок. Прикосновение.
Я закрыл глаза. Мягко, нежно, в слезы, в боль, в страх, вплетаясь в травы, отгоняя тишину, перебивая шорохи огня. Стон. Обида. Прощение. Наверное, так и надо, жалко, что он уйдет завтра. Шальная мысль - а может в дамской сумочке найдется место и для мелодии? Где-нибудь между ароматами шоколада и кофе, завернувши в листик мяты и надушенный кружевной платок, заколотый для верности булавкой.
Безымянная вернулась, присела рядом, почти коснувшись теплым локтем, вздохнула знакомо, беззвучно, еще немного обиженно, но уже почти простив. Она его всегда прощает. А он никогда не просит о прощении.
Проклятье.
- Проклятье, - отчетливо произнес Ян, перебив мелодию. Открываю глаза, что опять не так? В ногах его футляр, в руках - белый прямоугольник с черным вензельком подписи в углу. Скрипач, заглянув через плечо - ему, бедолаге, пришлось на цыпочки встать - расплылся в счастливой улыбке.
- Это мама моя... старый снимок, но я очень его люблю, здесь она такая красивая... это Варшава, сразу после войны, там она с папой встретилась. И я там родился, только не помню ничего, маленьким был, мы потом в Ленинград переехали...
Резкое движение, фотография летит в огонь, но падает рядом, на безопасном расстоянии, и Скрипач, испуганно взвизгнув, уронив смычок, падает на колени, поднимает, отряхивает несуществующие соринки и только тогда трепетно укладывает на дно футляра, придавливая сверху скрипкой.
А Ян ушел.
- Ничего, ему полезно. Давно надо было, - говорю шепотом, для нее, придерживая за рукав платья, Безымянная послушно кивает, а я злюсь на себя - не нужно вмешиваться в их дела, но к этим двоим привык. Слишком уж привык.
- А скажите, что там, ну, за Перевалом? - Скрипач снова сер и неуклюж: вялые щеки, складки-подбородки над воротником, кривой узел галстука и примятая шляпа, съехавшая на бок. Футляр со скрипкой бережно прижимает к животу, поглаживая, постукивая подушечками пальцев. - Очень, знаете ли, любопытно, все-таки... неужели и вправду судить будут?
- Не знаю. Не бывал.
Ладошка Безымянной дрожит в руке, холодная и влажная, живая. А глаза подозрительно блестят, уже не серые, а темно-синие, с рыжими всполохами догорающего огня. Интересно, Ян тоже видит их такими?
- Вы простите, мне... мне несколько неудобно... вероятно, это не мое дело, но... этот молодой человек, он, так сказать, не заслуживает... пренеприятный тип. И пьет к тому же. И с оружием... как такому оружие доверили? И зачем оно здесь? С кем воевать?
Не знаю. На Перевале нет войны.
Скрипач ушел на рассвете, ни с кем не попрощавшись. И ботинки забыл. Впрочем, на кой ему рваные? А Яна я нашел сразу - прятаться здесь негде. Он лежал, заложив руки за голову, глядел в небо, правда, сомневаюсь, что что-то там видел.
- Я ей письма писал, понимаешь? Да что ты понимаешь... торчишь тут, ничего не видишь и ничего не слышишь!
От крика вздрогнули стебельки травы, качнулись влево, потом вправо, скользнули по лицу, ощупывая, раздражая и без того раздраженного человека.
- Я ждал! Ее! А она... писала "береги себя", и что мы непременно встретимся. Встретились. Зачем? Я тебя спрашиваю?! Ты должен знать! Это из-за нее все, падлы нацистской... она меня... крестик на шее... на стене... не убий... я дом обыскивал, а она...
- Грабил.
- Что? - Ян вскочил. И рука к кобуре потянулась.
- Грабил, а не обыскивал. Так ведь? А она испугалась.
Остыл моментально, и взгляд отвел.
- В шкафу спряталась. Большой такой, на всю стену, а из замка ключ торчит. Я за ручку потянул и... тут, короче, и она. И сказать-то ничего не успел, бах и все. Так выходит и ее? Ну да, по-другому как... сразу за мной, еще там... а ты с самого начала. Всевидящий, как попы говорили... ключи от рая. На хрена он мне теперь? Или не рай, а суд? Думаешь, боюсь? Нееет... плевать... на всех вас плевать. Я всю войну прошел, ни царапины, Машка писала "возвращайся", а эта меня... я бы вернулся.
Тут выкатилось солнце, всего секунды на три, но резко-желтое, жгучее, непривычное. Полыхнуло до слепоты, слизало редкие тени и снова спряталось. Ночью холодно будет. Плохо, не люблю холодов.
- Скажи, я вернулся бы? Если бы не она... я бы вернулся... - Ян яростно тер глаза, а по щекам катились слезы - бывает из-за резкой перемены освещения. А что до вопроса - так откуда мне знать?
На Перевале снова ночь, сырая и холодная. От костра тянет дымом и еще немного духами Безымянной. Открытая сумочка с белым комком платка внутри, два стакана, бутыль, туфли, узкая ступня с длинными кривоватыми пальчиками в Яновых руках - растирает. Ну да, замерзла же... да какая мне разница? И злиться нечего, наоборот, радоваться надо, что совсем скоро эти двое, наконец, уберутся с Перевала.
Нельзя привыкать к людям.
- Эй, можно тебя спросить? - Ян как никогда серьезен, и спокоен, и вообще на себя не похож. Даже скучаю по нему прежнему. И по Безымянной, у которой все-таки есть имя, но я не запоминаю. Зачем? Все равно уйдут.
- Ворота ж открыты, ну, ключей не надо? Зачем тогда ты? Ну, на Перевале? Ждешь кого?
- Никого.
- Ну да, - хмыкнул и подмигнул Безымянной. - Ты тут просто живешь... Ну да, живу. Хорошее место. Спокойное. И войн не бывает.