Брат и благодетель

- Мисс Наталья Гудович здесь живет? - спросил он с иностранным акцентом.

Тетке Паши Синельникова почему-то показалось, что она знает этого человека, она решила, что это Миша, Мишенька Гудович, которого помнила еще по Тифлису семилетним мальчиком, и тетка закричала:

- Миша, Мишенька, ты вернулся, какое счастье, а тебя тут как все ждут, и Вера Гавриловна, и Наташа, и даже мы, старые, заждались, ты, наверное, забыл меня, я тетя Паши Синельникова, твоего двоюродного брата...

Но молодой человек с портфелем невозмутимо смотрел на нее, не узнавая, а потом, отстранив плечом, вошел в коридор и спросил:

- Кроме вас никого дома нет?

- Никого, - испуганно сказала тетка. - Они вечером придут.

- Пожалуйста, - сказал молодой человек, - никому не говорите, что я приходил, это очень важно. Я не Мишенька Гудович, я, действительно, здесь по поручению Михаила Михайловича Гудовича, но об этом никому не следует говорить, кроме вашей семьи... Передайте, пожалуйста, этот портфель Наталье Михайловне, тут кое-что от ее брата, он просил передать, что жив, успешен, любит вас всех очень, особенно просил узнать о судьбе мужа Натальи Михайловны.

- Игоря нет давно, - заплакала тетка Паши Синельникова. - Он уже три года, как арестован, но он вернется, вернется, нам твердо обещали!

- Там для него коробка американских сигарет, - сказал молодой человек, причем иностранный акцент у него совершенно пропал. - Когда будете передавать весточку Игорю Герасимовичу, напишите как-нибудь зашифрованно, чтобы только ему одному понятно было, у вас, надеюсь, есть домашние заготовки, - все остается в силе. Так и напишите: все остается в силе. И коробку сигарет не забудьте.

- Хорошо, - сказала тетка Паши Синельникова. - А вы еще зайдете? Они все вечером собираются.

- Больше я не зайду, - сказал незнакомец. - С вашего разрешения, я передам Гудовичу, что близкие его здоровы.

- Все здоровы, все, - заторопилась тетка Паши Синельникова, - Ленечка немного приболел, это с ним бывает, но и у него по весне пройдет, вот весна наступит...

Но молодой человек уже не слушал ее. Он исчез.

36

Через несколько дней Таню вызвали в ректорат. В кабинете, кроме ректора по кличке "Будем Отчислять", находился еще один человек, белобрысый, тоненький, один из тех, кого без специальных примет не опознаешь. И сейчас в кабинете, будь еще хоть один человек, Таня могла белобрысого не заметить, так ненавязчиво он присутствовал.

- Татьяна Игоревна, - сказал "Будем Отчислять", не знакомя с белобрысым. - Вот должен сказать, что мы очень довольны вашим пребыванием у нас в институте, способный вы и добросовестный человек.

- Спасибо, - сказала сбитая с толку Таня.

- Вы сами видите, - продолжал ректор, - что, несмотря на некоторые сложности вашей биографии, вам лично никаких препятствий не чинится, вы учитесь и работаете, как равный со всеми остальными человек.

- Это так, - сказала Таня.

- Мы рассчитываем, - продолжал ректор, - что вы со своей стороны будете до конца откровенны с нами.

- Я в чем-то провинилась? - спросила Таня.

- Погодите, я не договорил. Вот, познакомьтесь, Сергей Сергеевич, вы не против его присутствия при нашей беседе, он хотел лично вас видеть.

Сергей Сергеевич, не взглянув на Таню, кивнул, продолжая сидеть в полупрофильном положении.

- Так вот, подтверждаю при Сергее Сергеевиче, что вы у нас на самом хорошем счету и до последнего времени ни в чем таком замечены не были, правда?

- Мне, кажется, да, - сказала Таня.

- Так объясните, пожалуйста Сергею Сергеевичу и мне происхождение посылки, которую принес вам несколько дней назад некий молодой человек с портфелем.

- А-а-а, - после небольшой заминки сказала Таня. - Он действительно принес, никого дома не было, кроме тетки, а она очень старая, мы бы не впустили, действительно было, было, так, кое-какие вещи из Америки, от моего дяди Михаила Михайловича Гудовича.

- Что вы сделали с этими вещами? - спросил ректор.

- Пока ничего.

- А почему вы сразу не пришли ко мне и не рассказали об этом, как вы говорите, друге вашего дяди?

- Я не знаю - друг ли он ему, я этого человека не видела, а вещи мы, конечно, вернем, только скажите, куда, и мы вернем, конечно.

- Вещи, девочка, нас не интересуют, - быстро сказал тот, кого ректор назвал Сергеем Сергеевичем. - А что, он вот так вот пришел и все?

- Да, - растерялась Таня.

- Принес вещи, поставил и все? А на словах, на словах он ничего не передавал?

- Нет, - сказала Таня. - Что-то странное для папы, тетка ничего не поняла.

Ректор и Сергей Сергеевич переглянулись.

- Бестолковые эти тетки, - сказал Сергей Сергеевич. - И моя дура. А подробней расспросить ее нельзя?

- Можно, - сказала Таня. - Но мне кажется, вы ничего не добьетесь, она старая, и, действительно, как вы говорите, немного бестолковая.

- Жаль, - сказал Сергей Сергеевич.

- Танечка, - перейдя на ты, сказал ректор. - Я бы очень тебя просил, если еще когда-нибудь подобное случится в твоей жизни, сразу ко мне, а теткам никаким не доверять.

- Будем отчислять? - спросила Таня и тут же увидев недоуменное лицо ректора, спохватилась: - Вы простите, я не думала, что это так серьезно.

- А вам и не надо думать! - огрызнулся Сергей Сергеевич. - Вы несите и все.

- Ладно, - сказала Таня - А с этими вещами что делать?

- Сдайте, - сказал Сергей Сергеевич. - Да, а сигареты там были?

- Нет, - подумав, зачем-то соврала Таня.

- Как - нет? - возмутился Сергей Сергеевич. - Что они там, с ума посходили, в самом деле?

- Сигарет не было, - теперь уже твердо сказала Таня.

- Сегодня же к вам придет человек. Все ему и отдайте. Все вещи до единой. И сигареты поищите. Должны быть.

37

Всем вместе он рассказывал про орден, это была парадная сторона жизни, орденом любовались, ахали, держали в руках; им - жене и дочке, когда все уходили, - на полу, в спортивных штанах, по каналоармейской привычке голый до пояса, в тюбетейке, тоже привезенной оттуда, говорил правду.

- Папка, ты ведь мог и не вернуться, правда?

- Как это? - не понимал он. - Я же вернулся.

- Многие не возвращаются.

- Ко мне сказанное тобой отношения не имеет, я мимикрирую и эти способности постараюсь передать своей дочке...

" -... Вы зачем подали заявление в партию? - орал следователь. Поиздеваться хотели? Кто вам предлагал вступить?

- Я не умею издеваться.

- Вы зачем о своем происхождении в первой строке написали? "Я - сын жандармского полковника". Это что - не издевательство? Кто вас просил?

- Но это правда.

- Ах, правда?"

И мордой меня об стену! "Хорошенькое начало," - думаю я. Кровь на стене, кровь из носа.

" - Не надо со мной так, - говорю, - я все подпишу, без мордобоя, давайте бумагу.

- То есть, как это все подпишете? - он опешил просто. - Я же вам еще обвинений не предъявлял.

- Все подпишу."

И подписал, не читая, - и то, что химзавод взорвать хотел, и то, что Мишка меня еще в Тифлисе в шпионы завербовал, и то, что рассыльный в "Ревизоре" на горца похож, - усы, бурка (это их особенно раздражило), и разговоры мои с труппой подлые, я даже, грешным делом, подумал: может меня кто из своих посадил? И я уверен, что это гениальное решение мне Бог подсказал.

- Ну, что ты говоришь? - возмутилась Наташа. - Подумай только, тебя четыре года не было!

- Но я здесь, с вами! Ваш папка - хитрый! Я мог исчезнуть когда-нибудь навсегда, но я здесь! Не может быть, чтобы эта чаша кого миновала, значит, и меня тоже, но я здесь!

- Ничего не понимаю! - сказала Наташа.

- Все зависит от инстинкта жизни, - сказал он, целуя Наташу. - И потом - я хитрый как Одиссей, я не Игорь, я Одиссей, ты - Пенелопа, а ты, Танька, как его звали?

- Телемак, - мрачно сказала Таня.

- Именно, он! Нет путешествия, из которого я бы не вышел живым, а лучше самому напроситься, чем тебя попросят, опередить события, пока материала не набрали. Хитроумная вещь! Я все признал, никого за собой не тащил, все на себя взял, приговорили меня к расстрелу.