Страница 3 из 7
Но, очевидно, чего-то ей все же не хватало. Стоит ли ей вообще верить? Не имеет значения. Он произнес:
– Тогда почему бы тебе не вернуться в Грецию?
– Мое исследование…
– Не может подождать неделю? – бросил он, снова вспыхивая.
Неужели она не понимает, как жестоко и эгоистично себя ведет?
Даже сейчас, спустя шесть месяцев после отъезда жены, Антониос был поражен ее обманом – он ведь безоговорочно поверил в то, что она его любит. Хотя они тогда знали друг друга всего неделю – решение о браке было импульсивным, даже чуточку сумасбродным, но он ведь был так уверен в Линдсей и полагал, что тоже ее любит.
Каким дураком он был.
Она смотрела на него, бледная и несчастная.
– Неделя, – произнес Антониос, – всего семь дней. А потом мы никогда не увидимся.
При этих словах Линдсей вздрогнула, точно от боли, и он усмехнулся:
– Разве тебя не радует такая перспектива?
Она отвернулась, сжав губы.
– Нет, – произнесла она наконец. – Не радует.
Антониос медленно покачал головой.
– Я тебя не понимаю.
– Я знаю. – Она прерывисто вздохнула. – Ты никогда не понимал.
– И ты винишь меня?
Линдсей устало покачала головой:
– Уже поздно выяснять, кто прав, кто виноват, Антониос. Это так. Точнее, было так. Наш брак был ошибкой, как я тебе и сказала в письме и по телефону.
– Но ты так и не объяснила почему.
– А ты и не спрашивал, – резко ответила Линдсей, и Антониос нахмурился.
– Я спросил тебя тогда по телефону…
– Нет, – тихо ответила Линдсей, – ты не спрашивал. Ты лишь хотел знать, серьезно ли я это говорю, и я ответила «да». А ты повесил трубку.
Антониос пристально посмотрел на нее, сжав зубы так сильно, что заболела челюсть.
– Ты меня бросила, Линдсей, не я.
– Я знаю.
– А теперь ты хочешь сказать, что наш брак был ошибкой, потому что я не задал тебе нужных вопросов, когда ты меня бросила? Боже! Это же невероятно!
– Я ничего такого не имела в виду, Антониос. Я просто напомнила тебе, как все было.
– Тогда позволь и мне кое-что напомнить. Мне неинтересны твои объяснения. Все в прошлом. Единственное, что меня сейчас интересует, Линдсей, – это твое согласие. Рейс в Афины сегодня вечером. Если мы намереваемся вылететь на нем, нужно уезжать через час.
– Что? – Она посмотрела на него в изумлении. – Я еще даже не согласилась.
– Ты хочешь развод?
Линдсей посмотрела на мужа, горделиво вздернув подбородок, серые глаза ее были холодными.
– Не думай, что можешь шантажом вынудить меня согласиться, Антониос, – сказала она. – Я полечу в Грецию не оттого, что хочу получить развод, а потому, что хочу отдать дань уважения твоей маме, объяснить ей…
– Не думай, – оборвал ее Антониос, – что сможешь рассказать ей слезливую историю о нашем разрыве. Не хочу ее расстраивать.
– А когда ты намерен сказать ей правду?
– Никогда, – коротко бросил мужчина. – Ей недолго осталось жить.
Слезы вновь заблестели в глазах девушки, отчего те стали казаться серебристыми.
– Ты и впрямь думаешь, так будет лучше? Обмануть ее…
– Тебя и вправду так беспокоит перспектива обмана? Можно подумать, ты сама никогда…
– Я не обманывала тебя, Антониос. Я любила тебя – по крайней мере, тогда, в Нью-Йорке, пусть это и была одна неделя.
Антониос почувствовал себя так, точно его сердце остановилось при этих словах, и едва не приложил руку к груди. Его отец умер от сердечного приступа в пятьдесят девять. Может, и его ждет когда-нибудь та же участь? Но сейчас боль была не физической, а душевной. Но он решил прояснить ситуацию до конца:
– Что же было потом? Любовь прошла?
Он знал, что не следовало задавать подобных вопросов: ему должно быть все равно. Он сказал Линдсей, что время объяснений прошло, и так оно и было.
– Ладно, забыли, – бросил он. – Не имеет значения. Не важно, какую причину ты выберешь для визита в Грецию, главное – будь готова через час.
Линдсей посмотрела на него долгим взглядом – такая красивая, хрупкая, а ведь когда-то он мог прикасаться к ней, держать ее в объятиях.
– Хорошо, – тихо и покорно сказала она.
С трудом поборов импульс броситься к ней, Антониос отвернулся. Линсей собрала вещи и, не взглянув на мужа, молча выскользнула из комнаты.
Глава 2
На студенческий кампус гуманитарного факультета спускались сумерки. Линдсей шла мимо статных кирпичных зданий, позолоченных лучами угасающего вечернего солнца, не замечая их красоты, хотя в такие часы колледж по праву заслуживал звание одного из самых примечательных местечек на северо-востоке Америки. За ней, точно зловещая тень, следовал Антониос, и она ощущала его гнев и негодование.
Они миновали несколько учебных корпусов. Возле некоторых нежились на солнышке студенты, наслаждаясь последним октябрьским теплом. Колледж был в пригороде Нью-Йорка, и сюда только-только пришла первая прохлада, листья лишь начинали желтеть, но после долгого жаркого лета все с радостью встретили осень.
– Где ты живешь? – спросил Антониос.
– Через улицу, – тихо проговорила девушка.
Напротив в ряд стояли дома для преподавателей колледжа, обшитые вагонкой, покрашенные в яркие цвета и с крылечком, на котором стоял шезлонг или кресло-качалка. Линдсей любила сидеть вот так перед домом, наблюдая за людьми вокруг… Ее жизнь была неким подобием театрального зала, в котором она всегда была зрителем, не поднимаясь на сцену. Так продолжалось до встречи с Антониосом. Он словно разбудил ее ото сна, показал, что значит жить.
Они взошли на крыльцо, и она принялась искать ключи. Антониос стоял рядом и ждал. Его присутствие явно сказывалось на Линдсей: она с удивлением ощутила, что руки трясутся и она не может вставить ключ в скважину. Дело было не только в его близости, все эти новости, что Антониос бросил ей в лицо, мешали сосредоточиться, заставляя снова и снова обдумывать предстоящие перспективы: возвращение в Грецию, встречу с родными мужа, необходимость разыгрывать из себя счастливую молодую жену, вечеринки и обеды, званые вечера, где она будет в центре внимания…
– Позволь, я помогу, – произнес муж внезапно, и, к удивлению Линдсей, голос его прозвучал мягко.
Взяв ключ из ее рук, он вставил его в скважину и повернул, а затем открыл дверь.
Пробормотав слова благодарности, она вошла в душную и пыльную прихожую отцовского дома. Странно было входить сюда с Антониосом – он никогда не видел, какой была жизнь Линдсей до встречи с ним.
Она включила лампы, осветив узкий коридор, в котором едва помещались книжные полки, прильнувшие к каждой стене, и на каждой громоздились книги. На полу их было еще больше, и стопки угрожали вот-вот рассыпаться, на столе не было свободного места от учебников и документов. Линдсей привыкла к этому интерьеру и перестала замечать беспорядок. Но сейчас вдруг ощутила неловкость, понимая, каким, должно быть, маленьким и неубранным кажется ее гостю отцовский дом.
Она направилась к лестнице.
– Пойду упакую вещи.
– Тебе помочь?
Удивленная такой заботливостью Антониоса, Линдсей повернулась к нему. С чего бы ему ее опекать?
– Нет, – ответила она. – Я справлюсь.
Антониос приподнял бровь.
– Ты уверена, Линдсей? Только что твои руки так тряслись, что ты не могла открыть дверь дома.
Она замерла, чувствуя, как кровь приливает к щекам.
– Может быть, это оттого, что ты сердишься на меня, Антониос, и я это чувствую.
Уголок его рта дернулся.
– А ты считаешь, я не должен на тебя сердиться?
Линдсей закрыла глаза, чувствуя, как ее охватывает усталость.
– Не хочу снова начинать спор. Мы ведь уже решили, что это бессмысленно. Я просто…
– Констатировала факт, – закончил за нее Антониос, и в голосе его явственно прозвучала ирония. – Ну конечно. Прости, что не могу разрядить обстановку.
Линдсей лишь покачала головой – она слишком устала, чтобы спорить.