Страница 8 из 14
Кроме того, системы, отвечающие за реакцию на стресс, находятся среди немногих нервных систем, которые в случае плохой регуляции или патологии могут вызывать дисфункцию во всех четырех основных областях мозга — подобно тому, что я наблюдал у Тины.
Предметом исследования нейробиологии, которой я занимался в течение ряда лет, были эти системы и их работа. В мозгу нейроны передают сведения от одной клетки к другой, используя химические вещества, называемые нейротрансмиттерами, которые передаются через специализированные связи между нейронами — синапсы. Эти химические передатчики подходят только для определенного вида рецепторов на следующем нейроне, подобно тому, как только единственно «правильный» ключ соответствует замку на вашей входной двери.
Синаптические связи, поразительно сложные и в то же время элегантно простые, создают цепочки, передающие сигналы от нейрона к нейрону, что и является основой всех многочисленных функций мозга, включая мысль, чувство, движение и ощущение. И так же, по причине того, что передающим звеном в синапсах являются химические вещества, мозг подвержен воздействию наркотических веществ: подобно тому как дубликаты ключей подходят к замкам, двери нашего мозга, которые должны открываться с помощью того или иного нейротрансмиттера, открываются и закрываются, будучи одурачены похожим по строению наркотиком.
Я проводил исследования для получения докторской степени в области нейрофармакологии в лаборатории д-ра Дэвида У’Причарда (Dr. David U’Prichard), который некоторое время работал с д-ром Соломоном Снайдером, известным исследователем в области неврологии и психиатрии. (Группа сотрудников д-ра Снайдера была, кроме всего прочего, знаменита тем, что именно они открыли рецептор, на который воздействуют наркотики, подобные героину и морфину.) Когда я работал с д-ром У’Причардом, я изучал норпинефриновую (также известную как норадреналиновая) и эпинефриновую (также известную как адреналиновая) системы. Это основные нейроэндокринные системы, обусловливающие реакцию организма на стресс. Классическая реакция «бей или беги» начинается в центральной группе норпинефриновых нейронов — голубом пятне (locus ceruleus), названном так из-за его цвета. Эти нейроны посылают сигналы ко всем важным структурам мозга и помогают мозгу отвечать на стрессовые ситуации.
В одном из моих исследований, проводимых совместно с д-ром У’Причардом, мы использовали две линии лабораторных крыс, которые были животными одного вида, но имели некоторые небольшие генетические различия. В обычных ситуациях те и другие выглядели и действовали одинаково, но даже самый незначительный стресс мог выводить крыс первой группы из строя. Когда все вокруг было спокойно, эти крысы научались находить выход из лабиринтов, но при малейшем стрессе они все забывали. Вторая группа крыс не была так чувствительна к стрессу. Однако, когда мы изучали мозг крыс второй группы, мы обнаружили, что если на ранних этапах развития имела место гиперактивность их адреналиновой и норадреналиновой систем, то она запускала целый каскад отклонений в количестве рецепторов, чувствительности к стимулам и функционировании многих структур мозга, и, в конечном счете, лишала их на всю жизнь способности справляться со стрессом.
У меня не было сведений о том, что Тина генетически «сверхчувствительна» к стрессу. Однако я знал, что угрозы и сексуальное насилие, пережитые ею в раннем детстве, без сомнения, привели к многократной и интенсивной активации систем, формирующих ответ на угрозы окружающей среды (стрессовые системы). Я вспомнил одно исследование д-ра Левина, где было доказано, что всего несколько минут стресса в начале жизни могут навсегда изменить реакцию крысы на стресс. Издевательства над Тиной продолжались намного дольше — она подвергалась насилию, по крайней мере, раз в неделю в течение двух лет — и это еще усугублялось постоянным стрессом от того, что ее семья то и дело балансировала на краю финансовой пропасти. Мне пришло в голову, что и наследственность, и окружающая обстановка могут послужить причиной сходных симптомов дисфункции и что воздействие стрессовой обстановки на человека, генетически уже чувствительного к стрессу, было бы, вероятно, более мощным.
И поскольку я продолжал и работу с Тиной, и работу в лаборатории, то пришел к выводу, что в случае Тины постоянная активация ее реагирующих на стресс систем в результате психологической травмы, полученной в раннем возрасте, когда ее мозг только развивался, возможно, вызвала каскадное изменение количества рецепторов, чувствительности к стимулам и дисфункции тех или иных структур по всему ее мозгу, подобно тому, что я наблюдал у животных. Поэтому я стал думать, что симптомы Тины были результатом ранней травмы, полученной еще развивающимся организмом. Ее проблемы с контролем внимания и с импульсивностью, вероятно, возникли в результате изменения в ее стрессовых системах: эти изменения когда-то помогли ей справиться с издевательствами, которые ей приходилось терпеть, но теперь стали причиной ее агрессивного поведения и невнимательности в классе. Это естественно: человек с гиперактивной стрессовой системой, обратил бы пристальное внимание на лица учителей и одноклассников, от которых может исходить угроза, а не на такие безопасные вещи, как уроки. Постоянное ожидание потенциальной угрозы могло также провоцировать такого человека, как Тина, затевать драки с одноклассниками, поскольку она могла всюду выискивать признаки грядущей атаки и это вызывало ее превентивные действия при малейшем подозрении. Мне представлялось, что разумнее объяснять проблемы Тины таким образом, чем считать их чем-то случайным и не связанным с насилием, которое она испытала.
Я вернулся к ее истории болезни и оказалось, что, когда она впервые появилась в клинике, частота сердечных сокращений (ЧСС) у нее составляла 112 ударов в минуту. Нормальная ЧСС сердечный ритм для девочки ее возраста должна быть ниже 100. Повышение ЧСС может сигнализировать о постоянной готовности к стрессу, еще более явно свидетельствуя, что ее проблемы являлись прямым ответом мозга на насилие. Если бы я теперь присваивал Тине диагностический ярлык, это был бы не синдром дефицита внимания, а скорее посттравматическое стрессовое расстройство — ПТСР.
Проработав с Тиной три года, я был очень доволен произошедшими видимыми изменениями. Из школы больше не поступало сообщений о ее «недопустимом» поведении в классе. Она делала уроки, ходила в школу и не дралась с детьми. Ее речь стала лучше; здесь большая часть проблем объяснялось тем, что она говорила очень тихо и учителя и даже мать Тины часто не могли понять ее, не говоря уже про ее произношение. Когда она научилась нормально говорить и окружающие тоже смогли чаще разговаривать с ней, она поняла, как это важно…
Кроме того, она стала более внимательна и менее импульсивна, и это произошло так быстро, что я даже не обсудил ее лечение со своими руководителями после первоначальной беседы с д-ром Стайном.
Во время наших встреч я позволял Тине управлять общением, но не упускал возможности использовать наши уроки, чтобы помочь ей чувствовать себя более уверенно в этом мире и вести себя разумно. Обычно люди учатся контролировать свою излишнюю импульсивность и обдумывать решения, общаясь с теми, кто их окружает, частично извлекая информацию из наставлений, частично получая ее в виде примера. Но Тина жила в таком окружении, что ей нечасто представлялась такая возможность — она не могла получить ни какие-то толковые объяснения, ни учиться, наблюдая разумные поступки близких. Окружающие ее люди просто спонтанно реагировали на все, что с ними случалось, и Тина поэтому вела себя таким же образом. Благодаря нашим встречам она получила возможность пользоваться ни с кем не разделенным вниманием (в данном случае, моим), и наши игры помогли ей усвоить некоторые уроки, в которых она так нуждалась. Например, когда наши занятия только начались, Тина не умела «перестраиваться». Она не умела ждать, она действовала и реагировала, не думая. В тех простых играх, в которые мы играли, я моделировал более подходящее случаю поведение и постоянно учил ее переждать, перед тем как делать первое, что пришло ей в голову. Основываясь на ее прекрасных успехах в школе, я действительно верил, что помог ей.