И распахнутся двери

- Не судите его строго, - вмешалась Жанна. - Он имел право на убежище. И если Миша решил спасти его, то, значит, это было необходимо.

- Я о многом передумал, живя здесь, - пробормотал Хамзин.

- Вот и думайте лучше, - сказал старик. - Не знаю, почему Виктору-Михаилу взбрело в голову посылать вас сюда, но вы должны выбрать свой путь. Никто, кроме вас, не вправе решать...

- Я знаю, - упрямо перебил Хамзин. - Теперь я знаю, как жить. Наверное, Миша и запустил меня сюда, чтобы я сам понял, что к чему. Словами все равно не прошибешь, а вот когда на своей шкуре испытаешь... Назад мне надо, домой. Разведусь, уеду в родное село.

- Назад, - пробурчал старик. - Ни вперед, ни назад. Я сам попробую!

- Как же вы, Александр Владимирович, если даже у Миши не получается? спросила Жанна.

- Вы заблудитесь, - буркнул Хамзин.

- Найду, - твердо сказал старик и закрыл за собой дверь с бронзовой ручкой.

Михаил объяснял ему, как это делается, да и сам он много раз видел уход и приход сына, вот и сейчас, стараясь ничего не упустить, он тщательно восстановил ритуал перехода и, кашляя от дыма, упрямо ждал. Ничего не получалось...

Он ходил на работу, лежал на топчане, прислушиваясь к гудению пламени в топках, к бегу воды по трубам, к ровному шуму мотора, и терпеливо ждал. Об исчезновении Хамзина ходили немыслимые слухи: то говорили, что он убежал с любовницей, то клялись, что его труп нашли в пригородном лесу, то утверждали, что он напился до бесчувствия и замерз на улице.

Жена Хамзина не оставляла в покое Полякова. Однажды она пришла с молоденьким участковым милиционером и, тыча в Полякова узловатым пальцем, кричала, что этот усатый рецидивист растворил ее мужа в серной кислоте и вылил в канализацию и что этот же негодяй чуть не убил ее саму зверским способом. Сама абсурдность обвинений уже служила доказательством невиновности Полякова, но милиционер, скучая, все же тщательно допросил их обоих, проверил документы и со словами: "Смотрите у меня" - ушел. Хамзина выскочила вслед за ним, опасаясь остаться в этой квартире.

Михаил не прекращал попыток. Мир был замкнут, и граница не пропускала. Он не отчаивался, полагая, что после разделения межклеточная мембрана непроницаема лишь на время, и упорно исследовал ее, раз за разом приближаясь к полупрозрачной преграде. Его забавляла мысль, что теперь стало два Михаила, две Жанны, два отца, два сына и два Хамзина. Не говоря уже о прочих. И как знать, быть может, в одном из четырех миров найдется лазейка для соединения, и тогда все решится.

И вдруг появился Джеральд.

В искрах электрических разрядов, проломив оболочку, он завис в воздухе посередине комнаты и, спружинив на все четыре лапы, бросился к Полякову, яростно вертя обрубком хвоста.

- Наконец-то! - закричал он еще в воздухе. - Наконец-то я нашел тебя, пес ты двуногий, кочегаришка зачуханный!

- Грубиян! - воскликнул Поляков, обнимая собаку. - Откуда ты взялся?

- С того света, естественно. Я не один. Познакомься, это мой симбионт. - И Джеральд показал лапой на появившегося человека в синем костюме. - Он не знает вашего языка, его зовут Джеральд-один.

- А ты сам, выходит, Джеральд-два? - догадался Поляков и протянул руку человеку. - Искренне рад, ваш пес много рассказывал о вас.

Человек улыбнулся и произнес несколько слов на незнакомом языке.

- Ну, потеха! - рассмеялся пес. - Он сказал те же самые слова, что и ты. Вот вам и языковой барьер! Ну ладно, ближе к делу, у нас мало времени. Дела плохи, парень. Мы к тебе добирались обходным путем и то смогли пройти только вдвоем, по одному невозможно. Ты же знаешь, мы сильны только в симбиозе. Так вот, ты сможешь попасть в тот мир при одном условии: если тебе навстречу пойдет человек. А мы поможем.

- И кто же этот другой?

- Не знаю, но, кроме твоего начальника, больше некому. К сожалению, дорога назад так и останется закрытой.

- Навсегда?

- Мы не знаем, - замялся Джеральд-два. - Расчеты еще не закончены.

- Тогда я не смогу пойти на это.

- Ты хочешь оставить жену, отца, сына?

- Я не могу без них, но и оставить родину навсегда тоже невозможно. И по отношению к Хамзину это будет жестоко. Да и не согласится он.

- Еще как согласится!

Джеральд-один произнес короткую фразу. Поляков вопросительно посмотрел на пса.

- Он сказал, что ты идиот, - перевела собака.

- Не придумывай, - сказал Поляков. - Не пользуйся моим незнанием языка.

- Ну хорошо, тогда он сказал, что еще не все потеряно. Мы закончим расчеты и тогда скажем наверняка. А сейчас нам пора, Ваше разделение с ума сведет. Теперь надо бежать к Полякову-второму и выслушивать те же самые глупости, что и от тебя, а потом уговаривать обоих Хамзиных, двух стариков, двух девчонок и двух щенят. Пардон, я хотел сказать - пацанов.

- Этих не придется. Они еще ничего не понимают.

- Эге! Твой сын весь в тебя - упрямый и настырный. Ну, пока! И не забудь - завтра ровно в семь утра. Пыхти, сопи, пыжься, но пролезь в дыру!

- Удачи вам! - махнул Поляков вслед уходящим...

Я так и не нашел истину, движущую мирами. Лишь приближение к ней, вечный поиск, взгляд издали, радость узнавания и разочарование неудач. Она - как отражение запредельности, как мираж, дразнящий кажущейся близостью. Как сама Вселенная, единая и противоречивая, огромная и бесконечно малая, вечная и мгновенная, нетленная и хрупкая. Мы называем ее разными именами, но каждое из них - лишь отблеск настоящего, неизвестного нам.

И да будет мне позволено сравнение, близкое моему сердцу и понятное вашему миру: истина - это собака, многообразная в своих формах, но единая как вид.

Вот идет рядом с вами пес, упруго переступая лапами, и втягивает ноздрями вечерний воздух, насыщенный влагой и запахами, и расщепляет их на тысячи оттенков, и знает о них все и ничего одновременно.

Идет пес, невенчанный король, неклейменный раб человека, изогнув серповидно хвост, морща лоб и приподняв настороженные уши. Поступь его протяжна, шаг невесом, тугие мышцы перекатываются под шерстью, капелька слюны повисла на черной фестончатой губе. Идет пес, слуга и повелитель, владетель всего, что обоняет его нос, пожиратель сырого мяса, дробитель костей, нарушитель ночной тишины, поклонник Луны.