Возвращение Лени

Лукницкий Сергей

Возвращение Лени

Сергей Лукницкий

ВОЗВРАЩЕНИЕ ЛЁНИ

(сюжеты)

Миллионы веков на земле - цветет и отцветает миндаль.

Миллиарды людей на земле - успели истлеть.

Что о мертвых жалеть, мне мертвых нисколько не жаль.

Пожлгечте меня, мне еще предстоит умереть...

Михаил Светлов

Дорогие мои, нашкафные:

Киплинг, Лермонтов, Нагибин, О 'Генри, Гоголь, Достоевский, Толстой, Пушкин, Шекспир, Хлебников, Тредиаковский, Хайям, Данте, Гумилев, Бунин, Андерсен, Сервантес. Верп, Салтыков-Щедрин, Чехов, Маяковский, Грибоедов, Кларк, Гашек, Лорка, Чаадаев, Свифт, Карим, Солженицын (начата процедура илтичмента со шкафа), Карамзин, Экзюпери, Евтушенко, Булгаков (на шкафу условно - по ходатайству Маши Федотовой и председателя Крестьянской партии -Черниченко), Твен, Маркес, Некрасов, Гомер, Лхмадуллина, Воннегут, кандидат на шкаф - Твардовский - отпустите на новую прозу...

...И, чтобы рассказать все это вам,

Приходит ямб, чуть-чуть преображенный,

Но тот же самый старый добрый ямб...

Евг. Евтушенко

В нашей команде самым странным человеком был Леня Прудовский - гений, прохиндей и мистификатор.

За короткие двенадцать лет общения с ним, я, да и все прочие узнавали от него множество очевидных пещей, подаваемые, однако, в таком ракурсе, что не только они, но даже я, рожденный под знаком "Водолея", давались диву.

Леня тоже рожден под этим знаком.

Был он росту стосемидесятисемисантиметрового. Не вспомню теперь наверное: были ли у него усы, кажется были, но верно такие большие.

что за ними не видна была грустная Ленина сущность, сущность человека странного, страстного и одновременно ленивого, и, конечно, как водится, всеми предаваемого.

Он любил невыносимо много поесть и выпить.

Лучшую свою повесть - "Максим Максимович", в чем я не сомневаюсь, написал он и никто больше. Но опубликовать ее не успел: во сне, как он любил рассказывать, к нему явился какой-то поручик и попросил ненадолго, от нечего делать, почитать рукопись. "Наверное, из другого времени прокрался", - дал свой вердикт Леня, - от их декабристских ...".

Далее шло слово не Леней выдуманное, но не употребляемое в нашем повествовании.

Потом, со слов Лени, этот поручик издал повесть под своим именем.

Леня обиделся, обещал даже принять дворянство и вызвать поручика на дуэль, но когда в штатном расписании Российского Дворянского собрания обнаружил в виде подразделения - контрольно-ревизионный отдел, вступать туда расхотел тотчас же. К тому же ему объяснили, что дворянство жалует исключительно государь. (Это в наши дни, пока государя нет, дворянство растащили все кому не лень, как рыбу из лавки, пока торговец отвернулся. Уже ворожеи и певички имеют этот титул и готовы побожиться его подлинностью).

...Царя не было, а Леня не был монархистом.

- Но ты понимаешь. - говорил он мне, - только я мог написать эту повесть. Ведь только я всегда служил им бесплатно, и верил. И меня предавали. Какие еще нужны доказательства моего авторства?

Однажды он притащил ко мне какого-то странного типа, с усами и пегого, назвал его Прудовским (с ударением на последний слог) и заявил, что это его предок их другого времени. От его имени он и "травит свои байки".

Попросил записать их разговор, напоминающий отдаленно полемику Дедамбера с Дидро. Случилось это в самолете, на котором всей командой мы отправились прошвырнуться во времени.

Леня там так разошелся, что подумал - остановка и открыл дверь... Он был моим попутчиком слева... Поскольку я - левша, я не смог его удержать.

Теперь мы все ждем возвращения петли времени, чтобы снова увидеть Леню, потому что Леня - отныне наша благотворительная программа. Интересно, найдет он по дороге времени того поручика, что утащил его повесть?

У него были округлые, как дамские груди, ногти. Такие же, как были у Ленина. С Лениным Леню роднило то, что они оба не пользовались "Хэд енд Шолдерс", не были эфиопами, и оба имели странные для своего окружения идеи.

Летом Леня приходил в министерство в сабо на босу ногу. И заявлял, что пришел саботировать работу.

Из его уст, как из уст барона Мюнхгаузена явилось несколько рассказов. Я записал их.

Садитесь читайте, если хотите. А если не найдете "сидячего" места под солнцем, читайте стоя:

Мне прозой воздается за грехи.

И крест тяжелый я несу при этом.

Я слишком грамотно пишу стихи,

Чтобы всерьез считать себя поэтом...

В ВЫПОЛЗОВО Я СПЛЮ

Заведующий отделом писем "Огонька" все непонятное и странное, приходящее в куче редакционной почты, ссыпал в мою редакционную панку или клал на мои стол, уверенный, что я знаю все и про уфологию, и про политику, и про литературу, и могу отвечать на такие вопросы, на которые, верно, не ответил бы и сам Коротич. Но так установилось.

Ссыпал.

День был удивительно погожий.

...Такой живописный и ясный, что в нем не хватало, как ни странно, только снега. Но снег редко бывает летом в Москве. Стоял июль.

Продираясь сквозь совершенство дня своими гнусными поползновениями испортить мне настроение, заместитель главного редактора задал припошлейший вопрос:

- Леонид Владимирович, я вам семечек приготовлю?

Я не первый и не двадцать пятый год в журналистике, а потому превосходно понял, и что такое "семечки", и что такое подобные вопросы.

На жаргонном журналистском языке - это не больше не меньше как "клубничка", невероятное... - (Кальтснбруннер женился на еврейке)

или в нарочито необычном ракурсе поданное. В нашем случае это было нераскрытое убийство, дело, которое "завалил" сперва районный прокурор, потом городской. Да к тому же в этом деле наличествовало и чтото странное.

В этом нет ничего удивительного, иначе бы оно не попало в прессу (кому нужно обычное убийство, кто будет про него читать?), конечно.

теперь остаюсь только я, как последняя инстанция.

Не для раскрытия, естественно, (я не Шерлок Холмс и даже не Хармс), а для выдрючивания общественного мнения. Потому что если такое мнение не пестовать, а еще потом и не подстегивать, наша доблестная полиция совсем "перестанет ловить мышей", придумает упэкашное "временное приостановление дела за нерозыском подозреваемых", и все придется сдавать в архив. Ну, а если на хвосте висит журналист, то и генпрок, и комитетчики, и лягавка, хотя и недовольны, что надо чтото делать, но... не поверите - работают.

Обычно такие поручения, как совал мне теперь заместитель главного, шли из администрации президента, и как бы мы не ворчали (надоело, глупость, маразм), - помимо всего прочего являли собой иллюзию доверия конституционной власти "Огоньку", а это не могло быть не приятно.

- Вот как, - вежливо ответствовал я, - неужели Интерпол опять дал добро на привлечение меня к работе? Если это Балканы и снова мафия что-то натворила, сразу говорю: я возьму с собой жену, она давно хочет посмотреть Италию, - хотя я прекрасно понимал, что отправят меня максимум в Новохоперск.

- Это значительно ближе Италии, но тоже интересно, - поспешно и серьезно (у него с чувством юмора дефицит) сказал заместитель. - Поедешь в Выползово.

Я так и думал и не удивился даже названию.

За годы работы я изъездил страну, был и в Хуукхонмякках, и в Херасково, и да простят мне неблагозвучие, на Уябаевой пустоши, так что Выползовым меня не удивишь.

- Где это? - спросил я. Хотя сперва подумал спросить: "Где хоть это", но потом подумал и "хоть" выбросил.

- Точно, понимаешь, точно, метр в метр полпути по дороге до Питера.

- Какая прелесть, - воскликнул я, - тогда я поеду туда на машине, сейчас вроде и бензин всюду есть, и кемпингов понастроили, меня отвезет мой друг Сережа.

- Знаешь, во сколько ему обойдется бензин в оба конца, это же больше семисот километров.