Страница 16 из 76
И чем стыднее становилось Сонечке, чем более отвратительную картину рисовала ее память – «Во, дают!» – крикнул кто-то из угла комнаты, и все вокруг тут же обратились в довольных, переглядывающихся зрителей… -– тем больше гордости и упрямого хвастовства обретал ее текст.
«Я сделала его! Нужно было видеть, как скукожилось его лицо, когда я начала стонать. Ох и многое же напомнили ему эти стоны…» – писала Сонечка, хотя думала: «На кой черт он там появился? Испортил же уже и мою жизнь, и меня, и представления о мире… Теперь – на этот раз не специально, а просто по инерции – испортил и представления мира обо мне. Как омерзительно…»
И таких ситуаций было довольно много. Тех самых, нечаянных, но наделяющих сразу и опытностью и недоброй славой и непониманием окружающих. Впрочем, если копнуть – такое у каждой женщины случается. Но мудрые о подобных приключениях молчат в тряпочку. Но Сонечка не хотела быть мудрой, она хотела – без комплексов. Потому и чудила, и вляпывалась, и стыдилась потом, но виду не подавала, изображая распущенность … А окружающие – и вот ужас, даже самые близкие, даже такие, как Марина Бесфамильная – верили в эту распущенность и ничего больше за ней не видели… То есть совсем не знали настоящую Сонечку…
– А подруга молодая была? – водитель сочувственно вздыхает в ответ на мой утвердительный кивок. – Болела?
Я снова киваю, потом решаю быть честной и добавляю:
– Психически. Покончила самоубийством. И такую записку оставила, что всем мало не покажется… Она всегда отличалась этой губительной самостоятельностью: нет, чтоб почитать классиков – писала все по-своему, никаких правил не придерживаясь… Посмотрела бы предсмертные записки знающих людей, переняла бы ценные традиции! Да вы на дорогу смотрите, вы ж не самоубийца, я надеюсь…
Водитель смотрел на меня с приоткрытым ртом и ужасом в глазах. Вероятно, я говорила что-то недопустимое. Почему всегда так глупо выходит. Если врешь, но придерживаешься общепринятых высказываний – о невосполнимости утраты там, или о несчастных детях-сиротах – навеваешь скуку, зато оказываешься понятым. Если говоришь правду – наживаешь врагов и слывешь небожительницей…
– Ты говори-говори – потребовал водитель. – Не боись, доедем в лучшем виде, если по дороге не уснем. Каких таких знающих людей записки, а?
– Ну не знаю… – я как-то растерялась. – В двух словах это все не расскажешь. Просто среди великих наблюдается традиция оставлять добрые, хорошие напутственные записки. И не зря. Последнее слово должно быть сказано очень осторожно, ведь оно – на века. Или написала бы, как Курт Кобейн – солист Нирваны, вы ведь знаете такую группу? – большое, искреннее письмо с объяснениями и самоанализом. «…Уже много лет я не испытывал волнения при прослушивании, а также при создании музыки, и на концертах и в процессе сочинения. Не могу передать словами, как мне стыдно за все это…» Как просто и в то же время, как много, вы не находите? И никакой агрессии, никаких упреков окружающим. Все – себе: «…Я слишком странный, угрюмый ребенок! Во мне больше нет страсти и поэтому, запомни – лучше сгореть, чем раствориться…» А заканчивается письмо наставлением о мире, любви и сострадании. «Я люблю вас! Я люблю вас!» пишет он жене с дочерью, всему миру, нам с вами… А потом берет винтовку, засовывает себе в рот и спускает курок… Вот это я понимаю – самоубийца. Умер, как Хэмингуей, и при это не дал миру повод к самосъеданию… Нет, я понимаю, конечно, что Марина – это моя подруга самубившаяся, я вам еще не говорила, как ее зовут? – болела душевным смятением, потому ничего созидательного написать не могла. Так и не писала бы. Как Башлачев из окна выбросившийся – это величайший советский рок-поэт, слышали? – или как Янка Дягилева, утопившаяся. Впрочем, о Дягилевой говорят всякое… Кое кто утверждает, что имеется предсмертная записка, другие – что Янка была поразительно жизнелюбива и наложить на себя руки не могла.
– А ты как думаешь? – не отрывая глаз от дороги, интересуется водитель.
– Не знаю. С одной стороны, Янка из тех людей, что в ответе за все человечество… Она явное дите Христа – речь не о вере, а о возможности принять на себя всеобщую боль. Такие люди живут меньше, чувствует острее, понимают в сто крат больше остальных… Да вы и сами, наверняка, встречали таких. Это даже не уровень духовного развития, а нечто физиологическое… Вот, бывает, у тетки во дворе собака на человека набросилась, а хозяйке все равно – сидит себе, в телевизор пялится. А дочь ее еще на полпути со школы почувствовала неладное, и как побежит, и успеет, и уймет собаку, и отгонит ужас… Молодец девочка, да только не легко ей живется. От любых неурядиц на планете страдает первая. От далекой войны в никому не известном Ираке – ей так плохо делается, что хоть волком вой. И кто знает, может на себя это страдание перетягивая, она кому-то облегчает жизнь. Тем, кому больше уже не выдержать. Вот и Янка из таких была. Просветленных, что ли… Может, в какой-то момент не выдержала, соблазнилась возможностью быстро отречься от этой своей избранности… В последние дни ей совсем невыносимо было. На этот раз из-за личного.
– Так Яной твою подругу звать? Ты ж говорила, Мариною… – кажется, в мои слова абсолютно не вдумываются… Водителю не важно, на какую тему я говорю, лишь бы не замолкала. Странно, что звучание моей речи действует на него пробуждающее…
– Подругу – Мариною. А Янка Дягилева – это певица такая. Я ее просто так вспоминала, для примера.
«Певица такая», – передразниваю себя мысленно. Это ж надо такую попсовую дать характеристику?! Впрочем, слушателю моему явно без разницы.
– Янка не в том смысле певица, что чужие песни исполняет. Она свои писала. Сильные, хлесткие, настоящие… Со всех точек совка ее звали приехать поиграть. Кассеты с ее записью из рук в руки, как великая ценность, передавались. Все с риском, все с опаскою – не советская у нее совсем была музыка и вечные проблемы с милицией… А в конце жизни, говорят, она отошла от концертной деятельности. С Егором Летовым – другом, покровителем, наставником, мучителем, ненавистным, возлюбленным – рассталась насовсем. От бессмыслицы устала, искала гармонии. Говорят, даже нашла – в сыне жены своего отца разглядела суженного. А он погиб. Несчастный случай или еще что-то там… Янка после этого перестала разговаривать. Вроде бы как дала обет молчания в честь траура. А позже, поехав с отцом и его женой на дачу, ушла к реке и не вернулась. Тело нашли далеко внизу – унесло течением. Впрочем, что это я вам слухи пересказываю. Может, все и не так вовсе было. Разные люди в разных воспоминаниях по-разному говорят… Многие просто для красоты сюжета придумывают какие-то истории про музыкантов.
Разговор как-то увядает. Ну вот, хотела рассказать нечто не про своих – а глобальное, каждому интересное… а в результате и сама запуталась и слушателя запутала.
– А ты что, на учительницу музыки учишься?
– Нет. Работаю в агентстве недвижимости… – подобная перемена темы кажется мне благоприятной. Но водитель резко меняется в лице. Он, кажется, всерьез рассержен, что я работаю. Ну отчего так? Тут радоваться надо! Приятно ведь, когда человек оказывается счастливее, чем ты о нем думаешь…
– И сколько квартиры в Москве нынче стоят? – интересуется с недобрым прищуром.
– Понятия не имею, – пожимаю плечами, понимая, что выгляжу по меньшей мере странно. – Не интересовалась никогда. У меня там в агентстве другие обязанности… Да вы не удивляйтесь, я просто недавно там работаю. А до этого была актрисою. А до этого – корректором в журнале. А до этого – опять актрисою… Или вы купить что-то хотите? Могу позвонить, узнать цены…
– Издеваешься:? – водитель явно рассержен. – Я просто спросил. Я честный человек, мне квартиры покупать не за что…
Можно подумать, все, кто их покупают – обманщики! Ничего подобного, милые люди, во многом чище и честнее всех остальных. Просто они – целеустремленные. А мы с Боренькой – размазни и ротозеи. А водитель – рабочий с философией нищего и классовой враждой. А Марина – душевнобольная, увидевшая вдруг во всех столько гадости, что выдержать это оказалось выше ее сил…