Страница 65 из 76
– Так-так-так, – маман смеется как-то натянуто и сразу переключает тему. – Ладно, оставим праздность, перейдем к насущчном. Скажи-ка, милое дитя, что у тебя с финансами?
Только этого еще не хватало! Кртаковременые приступы ее родительской заботы обычно напрочь портили зачатки наших дружеских отношений.
Я вовсе не капризна и привередлива. Прекрасно понимаю, что мы в ответе за тех, кто породил нас, потому послушно тешу все маманские приступы, позволяя заботиться, опекать и читать нотации. Слава Богу, маман – человек занятой – потому приступы эти бывают не так часто. Мужественно соглашаюсь встретиться с портнихой, и позволяю маман воплотить давний план о моем деловом костюме. Честно несколько раз сопровождаю родительницу в тренажерный зал – «тебе – для здоровья, мне – для фигуры, отнесись серьезно и без гримас!». Не задумываясь соглашаюсь «развеяться» и терпеливо выслушиваю нудные комплименты от все еще холостого, но уже (или именно поэтому) много чего в жизни добившегося сына маменькиной подруги-партнерши. Сам этот сын мужиком был неплохим, но приходил на наши встречи также как и я под конвоем заботливое родительницы, потому непринужденной беседы у нас так ни разу и не получилось: при матери он совсем не пил, а расслабляться на трезвую голову не умел… То есть, в принципе, я в последнее время дочь вполне добропорядочная. Но только не когда вот так в лоб и про деньги.
Опыт показывал: что бы я ни отвечала на вопрос о финансах, маман всегда делала неверные выводы и отказывалась понимать мое нежелание принимать дары.
– Все хорошо, это как? – насмешливо интересовалась, вгоняя меня в красу. – Назови конкретные цифры… Какая свободная сумма сейчас наличествует у тебя в кармане? Замечательно! Пол похода в приличную парикмахерскую. И это у тебя «все хорошо»?!
Уж не знаю, где маман берет такие парикмахерские… В общем, всякое «что у тебя с деньгами?» оканчивалось всегда насмешками, цитатами вроде «впрочем, что с тебя взять,/ заходи – дам пожрать,/ ты ж небось без копья опять», моим праведным возмущением, отказом от разговоров на подобные темы и самым натуральным, учиняемым маман скандалом: «Ты делаешь все, чтобы я чувствовала себя виноватой за твое, лишенное меня детство!»
Страшно загадочными существами мне всю жизнь казались дети-мальчики. Эдакое внутренне противоречивое явление. С одной стороны – мужик. Ну, то есть сильный, решительный и прочее… С другой – ребенок. То есть как раз наоборот: слабый, нуждающийся в опеке и сюсюканьях… Не менее странным явлением, как выяснилось, становятся после определенного возраста родители-женщины. Если отец, он кем был, тем и остался, то маман из разряда опекуна постепенно переплавлялась в опекаемые. И уже даже ее ошибки – главная из которых заключалась в том, что в свое время маман отдала себя карьере, а меня – отцовско-бабушкиному воспитанию – оказывались не ее, а моей виной, и я, понимаете ли, должна была если не исправлять их, то изо всех сил помогать маман в их исправлении:
– Александра Григорьевна, простите, я не могу снова обратиться в младенца, чтобы позволить вам наверстать упущенное… – отвечаю честно, и тут же хватаюсь за сердце от своей бессердечности. И сто раз извиняюсь, и выдаю причиталки о своей глупости. А потом мы с маман долго пялимся друг другу в повлажневшее глаза, шмыгаем носами и никак не можем окончательно примириться. А потом, уже вернувшись домой, я нахожу в кармане сумочке несколько аккуратно сложенных купюр, прихожу в ярость, звоню ругаться и все начинается по новой.
То есть, как видите, дело не в скверности моего характера. Объективно известно, что внезапные приступы маманского интереса к моему финансовому положению обычно печально оканчиваются.
– Молчишь? – маман искренне удивляется. – Неужели так плохо? – тут же накручивает себя она. – Даже когда у тебя был полтинник в кармане, ты заходилась в трели о своем прекрасном материальном положении. Что же можно подумать сейчас, когда ты молчишь… – голос ее уже дрожит от непонятного раздражения. – Почему ты не сказала мне раньше? Ты же взрослый человек, ты должна понимать, что…
Ну вот, отчего она так все искажает? Я вдруг понимаю, что не испытывала еще один способ воспитания родительницы. Решаю попробовать и кладу трубку. Разумеется, ничего не действует:
– Что-то сорвалось, – с достоинством сообщает маман, перезванивая. – Вернемся к нашим баранам? Итак, как у тебя с деньгами?
Срываюсь на не слишком вежливые высказывания, о том, что речь вовсе не о «баранах», а «тараканах», причем не просто, а «тараканах в вашей, Александра Георгиевна, голове»…
– К чему вы спрашиваете, если заранее знаете, что я отвечу? И знаете также, что не поверите моему ответу, хотя, совершенно честно вам заявляю, ответ будет правдивым! – кипячусь, хотя и стараюсь выглядеть сдержанной: – У меня все отлично! Я прекрасно зарабатываю, и вполне способна позаботится о себе!!!
– Точно? – вместо ответного всплеска эмоций в голосе маман сейчас наблюдаются довольно неожиданны интонации. – Ты уверена, что не выдумываешь?
– Абсолютно! И, пожалуйста, не нужно снова пытаться разубедить меня в моей собственной состоятельности. – смягчаюсь, из-за природного неумения злиться долго. – У меня действительно все хорошо, можете не сомневаться.
– Отлично, – вздыхает маман, словно решившись на что-то важное. – Тогда попрошу тебя об одолжении. Если можно, деньги с квартирантов я временно оставлю у себя. У меня… х-м-м-м… небольшие затруднения. Намечается одна поездка, и я хочу мобилизовать для этого все болтающиеся в воздухе деньги.
Воспитывает? Издевается? В то, что у маман действительно могут возникнуть какие-то трудности, решаемые взносом наших квартирантов, что-то совсем не верится.
– Не возражаешь? – спрашивает маман, и в голосе ее при этом все-таки слышится насмешка. – Если это затруднительно, скажи, я займу у кого-то другого…
– Совершенно не затруднительно и даже приятно мне, – отвечаю в тон.
– Ну, вот и договорились. Выезжаю немедленно. Меня не будет пару недель. Как вернусь – сразу свяжусь с тобой. Морально готовься к множественным подаркам.
Только тут понимаю, что маман, кажется, вовсе не шутит. Между прочим, она уже больше пяти лет никуда не выезжала из Москвы, прикованная к фирме своим недоверием к умственным способностям сотрудников. Что могло толкнуть ее на отъезд?
– У вас неприятности? – совершенно забываю, что у моей маман никогда ничего нельзя спрашивать напрямик.
– Как посмотреть, – хмыкает она. – С одной стороны отдых – это всегда здорово. Так ведь? Я ведь давно собиралась устроить себе отпуск. И коллектив к этому готовила, и себя тренировала не переживать о них… Вот, вероятно, вся эта подготовка пригодится. Только не спрашивай, я не могу сказать куда поеду.
После некоторого давления, она все же открывается. Правда, рассказывает совсем в общих чертах.
– Есть человек, с которым у меня когда-то сложились довольно сложные отношения. – говорит она и я отчего-то понимаю, что человек этот маман глубоко небезразличен. – Мы были партнерами в сделке и пролетели. Крупно пролетели… Формально виновата была я, и он потребовал компенсации. Потребовал, понимаешь? И это после всех заверений в вечной любви и преданности, после сумасшедшей страсти и прочих головоморочений. Потребовал! С тех пор не могу вступать в отношения с бизнесменами. Ни венрю ни одному слову, понимая, чо как только дело коснется денег, вся их влюбленность разлетится, как песочная… В общем, этот мой потребовавший летел, дальше чем видел! И потому, что я не считаю себя в долгу и потому, что взять с меня на тот момент было нечего, и потому что я обиделась до состояния полной невозможности с ним разговаривать… Это было давно. Очень давно…
Человек этот, пусть будет зваться N, вскоре уехал в другую страну и, думаю, неплохо там обустроился. И вот теперь один м-м-м, говнюк, звонит мне с радостным известием. Дескать, тот тип две недели будет в Москве и непременно захочет заглянуть ко мне. «Даже если не захочет, даже если забыл давно ту историю с вашим долгом, уж будьте уверены, я обязательно ему напомню. И адреса подскажу. И суммы которыми вы сейчас ворочаете…»