Страница 51 из 76
– М-да, круто, видать, колбасит мужика, если он все это тебе начал говорить, – стыдно признаться, но я ощутила себя всерьез заинтересованной. Обычные Алинкины сплетенки или Наташины сплетни слушаю вплохуха и просто из вежливости – у меня своих страстей в жизни столько было, что чужие как-то не впечатляют: кажутся естественными и даже мизерными. Но тут – задело. Про Марика оказалось действительно инетерсно.
И вот, представьте. Жил себе, этот порядочный семьянин, не то чтоб в любви – с таким семейным стажем по его мнению о любви речь уже не идет – но в полном согласии. Растил взрослого сына и двух собак. А потом столкнулся с такой ужасной вещью, как Интернет и пропал… Самым натуральным образом. Началось все, разумеется, с театра. Марику попалась неплохая пьеска о знакомяземя по переписке парне, который поначалу хотел просто развлечься, а потом влюбился всерьез. Параллельно освещалась история его пассии – в жизни тихой и забитой, решившей с помощью Интернета, где она изображала из себя развязную красотку, избавиться от комплексов. О личной встрече у нее и мыслей не было – просто многообещающая переписка, кардинально меняющая ее самомнение. В результате личная встреча все-таки происходит – переписывающаяся парочка осознает, что больше друг без друга им не прожить. Столько общего в мировоззрении, столько понимания друг друга. К тому же, в процессе переписки оба уже давно сбросили все образы и открылись друг другу по-настоящему… «У нее был муж, у него была жена»… У обоих теплые семьи и по двое детей. Просто время стерло былой накал и в семьях стало невыносимо одиноко…Настоящая драма – красивая, современная поздней запретной любви. И вот, герои встречаются… Развязка неожиданна – «слушай, помнишь я говорил тебе, что у нас четверо детей на двоих?» – это Герой звонит приятелю в конце пьесы, – «Ошибался! Всего двое. Нет, и у нее двое, и у меня двое, и всего – двое… Вот тебе задачка, как математику!»
– Оказалось, что он переписывался и влюблялся в собственную жену? – догадалась я.
– Именно, – похвалила Алинка. – И вот, значит, наш Марик решил брать эту пьесу в репертуар. Один его приятель – владелец Интернет-центра, – предложил сои услуги в качестве консультанта, его контора как раз специализировалась по знакомствам, и тип отлично знал психологию своих клиентов… Изучая материал, Марик умудрился «подсесть». Представляешь?
«Мне сорок три года! Я никогда не думал, что «седина в бороду, бес в ребро» – закон, который можно прочувствовать на себе так ясно. По переписке я выбрал пятерых. Убедил себя, что для полного понимания пьесы мне необходимо провести хотя бы одну личную встречу. Провел все пять… Это интересно! Это невероятно интересно, для человека, работающего с душами. Женщины – удивительное существа. Разные, многогранные, при этом с удовольствием открывающиеся и посвящающие в самые сокровенные свои глубины. Я пока про моральный аспект дела. Про разговоры на первой встрече. Из пятерых осталось двое. Одна отпала самовольно, заявив, что я совсем не в ее вкусе. Другая ожидала от отношений материальной выгоды, и мне стало скучно. Третья – искала настоящего семейного счастья, что со мной, как с мужчиной давно уже его нашедшим, представлялось нереальным. Две оставшиеся женщины были мне подарком судьбы. Ты не представляешь просто, какая мощная штука инстинкты. Их вихрь закрутил меня, сделал невменяемым… Я вел себя, как последняя сволочь, вылезая из постели одной любовницы очень поспешно, потому что спешил на встречу с другой. И, конечно, каждой я врал о ее единственности. Гадкое время. Тяжело ощущать себя подлецом, и при этом быть глубоко счастливым, да в добавок совершенно не иметь сил остановиться. К будущей пьесе происходящее уже не имело никакого отношения. Еще какое-то время я врал себе, что попросту не могу поступить жестоко, разорвав эти отношения. Ведь ко мне привязались. Одиноким женщинам очень важно, чтобы человек интересовалась не только их телом. В этом смысле я как раз идеальный вариант – мне важна совокупность качеств, и душевные тут играют далеко не последнюю роль…Звучит по-идиотски, но в тот период я действительно был очень сильно влюблен, причем в них обеих одновременно. Дома пока ничего не знали, хотя, кажется, начинали подозревать.
Первым об этом, как о моей болезни, заговорил тот самый приятель-консультант. Нет-нет, упаси боже, я не распространялся… Не хвастался победами и не жаловался на собственную невменяемость. Просто он хорошо знал сию отрасль и обо всем догадался сам. Идиотский, унизительный разговор, чуть не окончившийся ссорой. Полное мое физическое и морально истощение… В результате, я дал слово, что немедленно прекращаю все это и собираюсь выздороветь. Удивительно, но расставаться оказалось легко – по мне оказывается, изначально было видно, что все это не надолго, и никто не воспринял мое предложение свернуть отношения, как личную трагедию. В отличие от своих женщин, я переживал разрыв очень тяжело. По нескольку раз еще возвращался к каждой, принося извинения, меля идиотски-горячее «нам надо поговорить!»… Я прекрасно понимал, как жалко выгляжу и оттого мне становилось себя еще жальче. Я, как человек, увлекшийся сильными наркотиками и не воспринимающий уже обычный никотин, «подсел» на крепкие эмоции и ощущал жизнь безрадостной в их отсутствие. А эмоции – штука сиюсекундная. За две неделю отношения с обеими моими подругами-любовницами тоже слегка притупились… И даже все эти разрывы-соединения, устраиваемые мною не надолго обострили ситуацию… Я был действительно беспросветно болен. Окончательно понял это, услышав свои слова как бы со стороны. Спустя две недели моего сумасшествия, я пришел к тому самому товарищу-консультанту. Сияя, как начищенные ботинки круглого идиота, я торжественно заявил: «Все! Поздравь, я справился. Отныне остался только с одной любовницей, окончательно прекратив этот разброд и шатанье!» «С которой?» – без особого энтузиазма поинтересовался виновник моего помешательства. Я приходил с подобным известием не в первый раз, поэтому его скептиз можно было понять. «С которой?» – без тени самоиронии переспросил я и честно ответил: «Ты о ней не знаешь, это из новых писем…» И вот тут, услышав эти свои слова и осознав их, я понял что все – караул… И запретил себе с кем-либо видеться. Совсем. Полегчало довольно быстро. Вчерашние деяния представлялись мне полным маразмом съехавшего с катушек стареющего ловеласа. Было и смешно, и стыдно, и… Да вот, пожалуй, прежде всего, стыдно. Я не мог так дальше жить. Все-таки я не был законченным негодяем. Признаться оказалось легко. Выяснилось, жена давно понимала, что твориться и терпеливо ждала, когда я не выдержу и откроюсь. Фактам она не удивилась, от подробностей попросила избавить. Еще несколько дней мы попытались жить так, будто ничего не было. Потом напряжение достигло апогеи. Между нами буквально звенел воздух. Она не могла заглушит в себе обиду, я – ощущение, что не имею права больше здесь жить. Разъехались. Разводимся. Сын уже взрослый, собаки – со мной… Вот так вот все глупо получилось… Главное – я не могу один, мне паршиво…»
Слушаю Алинку очень внимательно. Она – не актриса. Она не умеет передавать интонации и характерные словечки персонажа. Но почему-то ее рассказ от этого только выигрывает. Одновременно из гримасок и многозначительных пауз рассказчицы, я вижу Алинкины собственные оценки, и, при этом, хорошо представляя нашего Марика, знаю в каком месте его рассказа, какой тяжести раздавался вздох. Это как бы развивающее слушанье – достраивать картинку не по воле рассказчика, а исходя из собственного воображения.
– Ну, тут мне как-то совсем его жалко сделалось. А пожалеть – понимаю – значит унизить и смертельно обидеть. В общем, делаю тогда эдакую хитрую физиономию, подкалываю: «Да вы, оказывается, большой ловелас! К тому же – кокет. «Не могу один!» Вы же не один. Я же своими глазами десять минут назад видела… И вот тут он сразил меня наповал. «Да, – вздохнул, – Видела Это была моя жена. Извини, я вас не представил, не та ситуация. Вот такой сюр. Жить вместе не можем, но каждая встреча – по делам, разумеется, договариваемся говорить о делах! – оканчивается таким вот патологическим для людей с пятнадцатилетним стажем совместной жизни образом. Ох, до чего же все дурно и маразматично! Как я устал. Как хочу вернуться и забыть все, как дурной сон… Ан-нет. Есть вещи, которые, как ни крути, и мы не забудем, и нам не забудут. Тоооска!»