Блюз осенней Ялты

Анин брезгливо поморщился.

– Дюша, неужели ты веришь, что милиция нас защитит? И потом, если поступить так, как хотят те, о ком я говорил, никакой опасности и не будет.

– А тот, кто унаследует акции Олежки? Что с ним будет?

– Я уже думал об этом. Олежка мог завещать акции или нам, или Рае, или своей дочери. На Раю, я думаю, мы сможем повлиять.

– А Владислава?

– Ты думаешь, Олежка передал контрольный пакет акций ребенку?

– Завещание покажет… В любом случае, пока мы с тобой действительно должны молчать. Нужно дождаться оглашения завещания, а потом решим, как поступить.

– Я свое решение уже принял, умирать мне абсолютно не хочется – Анин вдруг принял решительный вид.

– Не напоминал бы уж… Ненавижу трусов.

Когда Анин ушел, Юворский нахмурился еще больше. Он подошел к своему письменному столу, выключил диктофон и поблагодарил Бога за то, что тот наделил его осмотрительностью.

– Стоп! – на вторые сутки активного расследования нервы Деркача не выдержали беспрерывных бесед с окружением убитых, постоянных перезваниваний с лабораторией и прочей суматохи, – Дэн, так мы ничего не узнаем. Надо сесть, обдумать все и составить хоть какой-то план действий.

– Кто ведет дело, я или ты? – возмутился Дэн, – Мне лично еще недостаточно исходных данных для …

– Ты молод, горяч и глуп, – Деркач был непреклонен, – Мы можем ходить вокруг да около кучу времени, хотя для того, чтобы найти убийцу, необходимо несколько ответов на мизерное количество вопросов. Во всяком деле есть Нечто, что сразу наводит на мысль. И чтобы не пропустить это Нечто, нельзя отдаваться рутинной работе. Надо чувствовать дело!

Дэн сдался, и через пару минут следователи уже подходили к «Букашке». «Букашка» притягивала к себе народ своей нереальностью. Среди фешенебельных ресторанов и дорогостоящих кафе с европейским интерьером, наличие обычного, совершенно государственного кафетерия, казалось абсолютно невозможным. «Мы ждем вас завтра», – неизменно гласила табличка, по ошибке повешенная когда-то не на внутренней, а на внешней стороне двери кафе. Длинная очередь, наигранно грубые продавщицы, одноразовая посуда и, самое главное, вполне советские цены, все это, как ни странно, вызывало к «Букашке» рьяный интерес. Почти все здесь друг друга знали – если не по имени, то в лицо, так точно.

– Здравствуй душка, – Деркач поприветствовал продавщицу.

– Здравствуй, душок, – не очень-то приветливо усмехнулась женщина и тут же, изменившись в лице, завизжала – Катя, убери бутерброды с витрины, по ним ползает таракан!

– Что я, самая храбрая что ль? – невозмутимо отвечала Катя откуда-то из-под прилавка.

Очередь прыснула со смеху.

– Девушки, не убирайте этот бутерброд, я его куплю, – подливал масло в общее веселье кто-то из толпы.

Деркач взял две кружки холодного пенистого пива и сладко облизнулся. Свободные места были только на улице, где зачем-то начал моросить теплый, но противный дождик. Ровный морской ветерок загонял мелкие капли за шиворот. Дэн пониже опустил зонтик над столом и стало вдруг тепло и уютно.

– Итак, что мы имеем? – Деркач решил взять на себя роль задающего вопросы.

– Два трупа и крайне разгневанное нашими предыдущими ошибками начальство.

– Были ли они, ошибки? Журавель был убит, это бесспорно. А Раевский вполне мог действительно покончить жизнь самоубийством.

– Нет. Вскрытие показало, что Журавель на самом деле был перенесен в ванную уже после смерти. Умер он от яда, который попал в его организм вместе с вином, за два часа до смерти. В это время покойник находился дома. Остатки вина не обнаружены, никаких отпечатков нет. О том, что к Журавлю в этот вечер приходил гость, свидетельствуют только следы взлома на оконной раме ванной.

– А Раевский?

– У Раевского нашли в секретере бутылку вина. Судя по всему, покойник пил из нее перед смертью, хотя точно не известно, все отпечатки стерты. Анализ показал, что вино отравлено. Рассчитывать на то, что Раевский умрет от сунутого в ванну удлинителя, убийца действительно не мог. Скорее всего, Раевский тоже был сначала отравлен, просто в его случае идея подстроить все под убийство током действительно сработала. Но все это лишь наши домыслы. Покойник был кремирован, поэтому на вскрытие рассчитывать не приходится.

– А вообще хорошо, да, – Деркач все никак не мог себя простить, – бутылка с ядом две недели стояла в квартире Раевского. Просто чудо, что никто не допил ее… Если не возражаешь, давай никому пока не сообщать о яде. Пусть общественность продолжает верить в версию об убийстве током. Не хочется совсем опозориться…

– В кабинет Раевского никто с тех пор не заходил. Жена покойника ждет оглашения завещания, чтоб понять, имеет ли она право туда заходить. Говорит, Раевский всегда рьяно охранял свой кабинет от вторжения кого бы то ни было. И, что вполне вероятно, в завещании даны какие-то указания на этот счет.

– Какой бред!!! Итак, кто-то травит наших покойников, а потом делает вид, что убил их током. Гениально, правда? Кто, кроме этой вашей Владиславы, мог слышать кассету с описанием убийства?

– Викторович, ты же у нее был вместе со мной. Чего не спросил?

– Дальше, – Деркач проигнорировал насмешку коллеги, – Алиби есть у обоих оставшихся в живых компаньонов. Но каждый из них вполне мог совершить убийство через подставное лицо. Поводов у них обоих больше чем достаточно. Фирма изначально была создана на деньги Раевского, поэтому решающее слово всегда оставалось за ним. Соучредители могли не сойтись во взглядах на ведение бизнеса.

– Так.

– Есть еще крайне подозрительно ведущая себя жена Раевского и ее таинственный любовник.

– Что мешает нам выяснить, кто он?

– Выясним. Кстати, если акции завещаны ей, то тут и без любовника есть достаточные мотивы. И возможностей у нее хоть отбавляй. Правда, в эту версию не вполне вписывается смерть Журавля…

– В любом случае, оглашение завещания прояснит нам кто, собственно, станет владельцем контрольного пакета акций. То есть, мы узнаем, кому смерть Раевского была действительно выгодна.

– Если так рассуждать, то убийца – я, – голос Владиславы Раевской раздался над головами следователей слишком резко. Деркач вздрогнул. Дэн гневно сверкнул глазами, но, увидев за соседним столиком Аню Оголюк, решил, что ему и помимо Владиславы, есть на кого злиться. Аня сдержанно кивнула Дэну и, нарочито резко отвернувшись, принялась разглядывать подходящую к причалу яхточку. Владислава тем временем протянула только что доставшему сигарету Деркачу зажигалку и, не дожидаясь приглашения, села за следовательский столик. Не снимая с губ широкой светской улыбки, Влада заговорила:

– Извините, не хотела вам мешать… Случайно проходила мимо, случайно услышала последнюю фразу.

«Явно не случайно и, похоже, не только последнюю», – мрачно подумал Деркач.

Владислава зачем-то заговорщически подмигнула и, превратившись из очаровательной светской дамы в лукавую конспираторшу, заговорила совсем шепотом. Следователям пришлось склониться над столиком. Чтобы слышать ее.

– Отец много раз, прошу заметить, при всех, говорил мне одну вещь. Он говорил, что когда моя писанина надоест не только читателю, но и мне самой, тогда мне нужно будет заняться, наконец, серьезным делом. Поэтому все вокруг знали, что рано или поздно акции «For you» станут моими. Более того, слушать кассету с записью моего разговора с отцом я никому не давала, ненавижу делиться сырым материалом. Так что из ваших рассуждений явно выходит, что убийца – я. А я никого не убивала. Вывод прост – вы абсолютно не умеете вести расследование.

Владислава обворожительно улыбнулась на прощанье и пересела за столик к подруге, после чего обе девушки встали и, синхронно помахав следователям ручками, скрылись за углом «Букашки». Дэн хотел было что-то сказать, но Деркач остановил его.

– Оставь, пусть уходят, – Викторович чувствовал себя глубоко оскорбленным, – выходит она слышала весь наш разговор… Очень, очень непростая мадам. Ее, кстати, тоже нужно внести в список основных подозреваемых.