Неразгаданная

– А он что, молча ушел? К той женщине ушел?

– Он сам понимал, что портит нам с тобой жизнь… Ему стыдно было дальше с нами оставаться. Да и вообще, не мог он здесь. Ему нужна светская жизнь, чтоб дамам ручки поцеловать, перед мужиками успехами похвастаться, а жить, как здесь – не по нем это, семья, спокойствие – не для него… Он сразу же, как я его прогнала, отсюда уехал, я так думаю, что сейчас он уже где-нибудь глубоко за границей. Спустя где-то годик после развода он звонил, просил чтоб я оформила документа на отказ от алиментов. Я ему всё оформила. Выяснилось, что это все, что его интересует. Он ведь даже с днем рождения тебя ни разу не поздравил…

Рита грустно подумала, что мама права.

– Но ведь дед Олег не виноват, что…

– Конечно, не он ведь сына воспитывал! Вообще никто этого сына не воспитывал, вот и вырос этакий мерзавец со слабой душонкой и вечными поисками прекрасного. А дед твой эгоист, каких свет не видывал. Он, если ему придется чем-либо своим пожертвовать ради кого-то, повесится из-за отступления от собственных правил. У них в семье правило такое – никогда друг другу не помогать. Кто чего-то добился – молодец, выиграл. А кто в дерьме по уши, так – ха-ха-ха – допрыгался. И ни о какой взаимопомощи, ни о какой поддержке речи не идёт. А меня он как презирал, этот твой дед Олег. Сам клянется, что он интеллигенция, культурный человек, а слушать собеседника ни хрена не умеет. Твой папаша мне так и говорил: “Не поведу я тебя в гости к своему отцу, неловко тебе там будет, не любят там, таких как ты. И сам не пойду, слишком скучно мне в этих стенах..” Знаешь, как мне не по себе от таких слов становилось. Я себя гадкой какой-то ощущала, раз настолько ужасна, что даже к своему отцу меня любимый повести не может. Но потом я все поняла, каждому из них наплевать на всех окружающих. Они живут только для себя и никого, кроме собственной персоны, людьми не считают. Потому, кого им не приведи, они ему не возрадуются. И к кому не придут – у всех им скучно станет.

– А ведь я просила деда Олега, чтоб он меня к себе забрал… Неужели, правда, что он эгоист. Ведь отказал же мне… – Рита разговаривала почти сама с собой, но мать разобрала фразу.

– Да слушай его меньше! Он еще и врет на каждом шагу. А отказал он тебе правильно – одно дело в куклы играть с девочкой-дурочкой, а совсем другое заботу о ней на себя возложить, и одеть, и накормить и проследить, чтоб из-за своей дури, которая в этой вот башке сидит, ребенок не попал в неприятности. Кроме Валентина, по-моему, вообще ни один мужчина не способен взять на себя такие проблемы.

– У твоего Валентина просто болезненно обостренная потребность в подопечных, которых можно подрессировать, как тигров в цирке.

Рита огрызнулась, хотя в мыслях никак не могла избавиться от ощущения, что в чем-то мама права. Рита созрела для того, чтоб придумать новые методы борьбы с родителями. Очень долго она анализировала все, рассказанное мамой… Как ни странно, ей Рита верила. Дед Олег действительно был ужасно высокомерен и эгоистичен, но это ничуть не умаляло его умственных способностей, умения научить и обогреть. Рита любила его такого, каков он был. Отец теперь представлялся Рите существом очень необычным. Она представляла его в каком-нибудь американском баре, грустно сидящего в углу, девочке виделось, как ожесточенно грызет он кончик карандаша, пытаясь написать какое-нибудь новое стихотворенье, а в глазах его блуждают несознательные огоньки пьяного отчаянья. И Рите становилось его жаль, и она подходила к нему, брала за руку, рассказывала, кто такая помогала ему бросить пить. А потом они вместе, заработав кучу денег, стали известными писателями.

Фантазии об отце прервала мама, громко оповестившая:

– Скоро войдет Валентин, вижу его в окно, срочно найди себе какое-нибудь дело, или ложись, изображая очень больную, чего ты сидишь, как истукан.

Рита знала, что Валик не любил безделья. Она прогоняла мысленные картины и принималась за подготовку к экзаменам, так, ради шутки. Рита решила отыграться на своем синяке. Раз Валентин так встревожен этой травмой, можно будет убедить его, что он совсем не прав, и что на репетиции она должна ходить обязательно. Тем более, что однозначно пропуская первый концерт, ввиду отсутствия внешнего вида, как такового, Рита надеялась, что где-то через пару недель, жуткая опухоль с лица тогда уже сойдет, да и синяки будут уже не сильно видны, состоится следующее выступление. Теперь девочке надо было каким-то образом обострить чувство вины отчима. Но не тут-то было.

– Ритуль,– мама выглядела очень испуганно,– мне надо с тобой серьезно поговорить, очень серьезно… Послушай меня, от принятого тобою сейчас решения зависит очень многое. Понимаешь, Валентину очень тяжело. Он ведь любит тебя, как родную. Он ведь все делает для нашего с тобой благополучия… Ему больно, когда ты называешь отцом человека, который для тебя и пальцем не пошевелил. А деда, который просто играется с твоей психикой, ему ведь очень нравится, когда ты бредишь его идеями и концертами… ты называешь родным человеком. Для Валентина это невыносимо.

– Ну и что ты предлагаешь?– Рита постаралась сосредоточиться.

– Я предлагаю… – мать старалась не смотреть на изуродованное лицо дочери,– я прошу тебя выбрать… Или мы, или он.

– Чего?!

– Или ты живешь с ним, и тогда не общаешься с нами абсолютно, или, или,– плечи Ирины затряслись, глаза стали красными и влажными,– или забываешь и о деде, и об ансамбле.

– Мама, мамочка, ты что?– Рита вдруг почувствовала себя совсем маленьким ребенком, которого оставили абсолютно одного в темной комнате.

– Ничего, я все сказала… Выбирай,– Ирина пулей выскочила из комнаты. В квартире воцарилась тяжелая тишина. Рита медленно встала и подошла к своему подоконнику, как когда-то в детстве девочка забралась на него с ногами и припала губами к холодному стеклу. Полярный день уже охватил этот маленький городок. На улице было светло и ясно. “Так не должно быть”,– бестолково шептала Рита бескрайним снежным просторам. – “Что значит, «выбирай»? Предпринимите, что-нибудь. Ну же!”

Рита из-за какой-то мимолетной ассоциации вдруг представила себя одиноко бредущей в сторону горизонта, который все убегал и не давал девочке достигнуть окончания пути. Да нет, Рита вдруг увидела, что вовсе не понуро плетется ее силуэт, напротив, весело, с высоко поднятой головой ступает она по искрящемуся снегу. Решение было принято, ужасный и суровый приговор, был подписан, выбор, о котором говорила мама, был сделан. Рита набрала номер дедушки.

– Дедуль, я очень хотела извиниться, но я вообще никогда больше не приду на репетицию. Нет, с мамой разговаривать бессмысленно. Это я так решила. Мне не нравится наш коллектив,– Рита говорила спокойно и отрешенно,– Нет, и в гости я к вам больше не приду. Я не хочу с вами больше общаться, ради бога простите,– и быстро, чтоб не дать себе разрыдаться, Рита бросила трубку, после чего, задыхаясь от таки накатившихся рыданий, девочка резко выдернула телефон из розетки. Ирина и Валентин удивленно наблюдали за этой картиной. Валентин подошел и крепко обнял Риту. Девочка отстранилась, отчаянно замотав головой:

– Все, все в порядке, главное не трогайте меня никто, главное не трогайте… Не могу так больше. – Рита выпила принесенную матерью воду,– что вы наделали, мы ведь ему сделали так больно…

– Ничего,– серьезно произнес Валентин,– здоровее будет.

Рита посмотрела на отчима пустым взглядом. И как-то странно усмехнулась.

В школу Рита пошла в черных очках. Зачем она, твердо решившая сбежать из дома, вообще пошла в школу самой ей было совершенно непонятно. В сумке, вместе с ручкой, карандашом и линейкой, лежали теплый свитер и скомканная, но все же захваченная с собой записка от Славика. После двух уроков Рита вышла из дверей школы. Рита отправилась на вокзал. Ближайший поезд отправлялся через пять часов. Ехать на нем Рита категорически не могла. Во-первых, потому что к тому времени девочку бы уже искали, а во-вторых, никто не пустил бы Риту ехать без билета, а денег не было ни копейки: своих денег у Риты никогда не бывало, а брать родительские она просто не могла себе позволить.