Страница 18 из 18
Глава 7
Взгляд Слепня торжествующе блеснул. Не менее двадцати кошмарных существ с глухим ворчанием окружили нас. Каждое – высотой мне по пояс. Думаю, их предки были собаками. Только от облика предков здесь мало что осталось. Клыкастые пасти скорее напоминали крокодильи. Да ещё эти глаза... Огромные глаза ночных тварей. Теперь я знаю, что за огоньки следовали за нами в темноте.
– Мои милые собачки, – с нежностью проговорил Слепень, выдергивая из предплечья жестянку. Кровь потекла сильнее, но он не обратил внимания. Взглянул на нас и чуть удивленно спросил: – Думаете, это более легкая смерть?
Старик не шевельнулся. Не попробовал броситься к валявшейся в углу «беретте». Впрочем, если бы он успел поднять оружие – толку мало... Лишь пара неприцельных выстрелов – до того как жуткие челюсти перекусят руку и вырвут горло...
Вот и выяснилось, за какие заслуги подземные головорезы стали уважать психованного интеллигента. Интересно, сколько бандитов пришлось скормить «милым собачкам», прежде чем авторитет его стал незыблемым?
Господи, ну откуда взяться подобным чудищам в московском метро?! Бомбы с мутагенными химикатами? Неужели этого достаточно?
Мгновения – тягуче длинные... Удары сердца – гулкие, как удары молота...
Слепень наслаждается эффектом и не спешит отдавать последнюю команду, переводя взгляд с неподвижного лица Михалыча на бледную как мел физиономию Артема. Не знаю, какое лицо у меня... Вряд ли более беззаботное...
– Собаки лучше людей, – голос звучит ровно, словно на лекции в универе. – Знаете, когда я по-настоящему это понял? В первую зиму. Когда все мои умерли... Я дотянул до февраля. В феврале в Хамовниках открылась корейская забегаловка. «Взлетающий дракон»... Там на задворках был мусорный бак. Мне повезло. Корейцы не голодали. Неделю я и ещё пара дворняг кормились объедками...
Он морщит лоб:
– Не понимаю, как им удалось выжить. Да ещё рядом с корейским рестораном. Собачье мясо куда приятнее крысиного. Вероятно, это были последние собаки кварталов на десять в округе.
На лице «философа» – мечтательное выражение:
– Знаете, в нашей стае было полное взаимопонимание. После обеда втроем мы залезали в подвал, вместе грелись у костра и спали, сбившись в комок. Они были очень умными, эти псы. Никогда не лаяли и все понимали без слов – когда надо затаиться и когда бежать... Одного я называл Тузик – он был маленький, смешной и лохматый. Второй, Шарик, – крупнее... Только собака умеет быть другом... Не человек...
Слепень затихает. Он кажется вполне нормальным. Разве что усталым. Наверное, ему давно хотелось выговориться. И наконец-то рядом – подходящие собеседники. С ними можно быть искренним. Никому и ничего они уже не расскажут...
«Философ» гладит собачьи спины. Из огромных пастей тянутся нити слюны...
Неужели сейчас?
У Артема заметно трясется колено. Старик неподвижен как камень. Почему мы молчим? Надо говорить. Пока длится разговор – мы живем.
– И что же было дальше? – выдавливаю я, не узнавая собственного голоса.
Кошмарные псы рычат. А тонкие губы «философа» складываются в ухмылку:
– Дальше хорошее кончилось. Потому что появились люди. Двое. Не такие, как я... Эти умели выживать в новой Москве. Я был почти доходяга, а они, наверное, целую зиму что-то жрали. Мне пришлось худо. Снег подо мной растаял от крови... От моей крови. Люди не прощают слабости...
Взгляд «философ» устремлен сквозь нас. Его длинные пальцы, будто живущие сами по себе, от щеки скользят вверх по шевелюре. Там – останавливаются. Подрагивая, словно паук, забравшийся к нему на темя...
– Эти двое меня бы убили. Если бы не мои собачки... Как-то раз корейцы чуть не выловили Тузика – с тех пор я один ходил за едой. Псы ждали в убежище. Они никак не могли видеть... Но почему-то оба оказались рядом. Я видел – Шарик прыгнул. Хотел взять одного за горло. Он бы сумел – если бы не поднятый воротник. А Тузик вцепился второму в руку... У этого второго оказалась бритва...
Губы Слепня болезненно вздрагивают:
– Собачий скулеж... До сих пор в ушах... Пока резали моих псов, я успел уползти. Спрятался и отключился.
«Философ» молчит, уставившись в пол. Через секунду поднимает на нас лихорадочно сверкнувшие глаза:
– Думаете, конец истории?
Заговорщик подмигивает и грозит пальцем:
– Вечером я оклемался. И нашел-таки этих двоих... Дождался, пока оба заснут, набив желудки собачьим мясом... Они забаррикадировали двери и окна. Но не заметили, что в соседней комнате есть дыра в потолке. Заделанная картонкой...
На лице Слепня – мечтательное выражение:
– Они даже не успели проснуться.
«Философ» улыбается и разводит руками:
– Люди намного хуже собак. Двуногие уважают только силу. Я должен был стать сильным.
– Чего ты стоишь без своих помощников? – хрипло спрашивает Артем.
– А мы неразделимы, – щурится «философ», – как и положено настоящим друзьям... Всё началось с десятка щенков, которых я нашёл и выкормил. Но развиваются куда быстрее обычных... Они умнее. Понимают не только слова, но и мысли. Никто их не остановит! Метро – лишь начало.
– Ты псих, – бормочет Артем.
– В сумасшедшем мире психи – самые нормальные, – смеется Слепень, а затем просто говорит:
– Фас!
Я вздрагиваю.
Но даже спустя несколько секунд ничего не происходит. С трудом проглотив ком в горле, оглядываюсь по сторонам. Клыкастые мутанты рычат, но не двигаются с места.
– Фас! – громче произносит Слепень, удивленно, непонимающе всматриваясь в своих жутких подопечных. Наверное, мысленно он успел десяток раз повторить команду. Только «собачки» не слушаются ни мыслей, ни слов. По лицу «философа» я понимаю, что раньше такого случалось.
– Фас... – повторяет он уже не столь уверенно. В зрачках расплывается ужас.
Старик по-прежнему стоит неподвижно, опустив веки, словно всё происходящее его не касается. Я медленно сползаю с ящика на пол и переворачиваюсь на спину. Артем непонимающе оглядывается. А я нащупываю среди мусора ту самую, почти четверть часа назад замеченную проволочку...
В это мгновение Михалыч приоткрывает глаза. И Слепень пятится, медленно отступая в сумрачный конец комнаты. Рычание усиливается, крокодильи пасти мутантов начинают оборачиваться в сторону «философа». Подбородок Слепня трясется, по лицу бродит какая-то искаженная гримаса – должно быть, он пытается улыбнуться, но побелевшие губы его не слушаются:
– Собачки... Мои милые собачки. Это же я... Я! Я люблю вас... Я забочусь о вас!
Глаза Старика широко открываются. В ту же секунду «философ» торопливо ныряет в темноту за рядами ящиков. И вся многоголовая, клыкастая свора срывается с места и бросается следом, так что пыльные клубы поднимаются с грязного пола.
А мне почему-то кажется, что псы движутся медленно, страшно медленно... Я отчетливо вижу, как мышцы вспухают под их шкурами, черные тела зависают, почти парят в тягучем, упругом воздухе. Жуткие и завораживающе совершенные в своей ненависти. Прекрасное орудие в чужих, уверенных руках. Тот, кто управляет ими – свободен от эмоций. И от звериных и от человеческих. Он – выше. И куда страшнее...
На губах Старика – что-то вроде усмешки.
Это для меня время растянулось. На самом деле погоня не была долгой – почти сразу из-за ящиков донесся отчаянный вопль. И тут же затих. Осталось лишь приглушенное ворчание.
«Браслет» щелкнул, высвобождая мое правое запястье. Дальше орудовать проволочкой не было смысла. Я метнулась в угол комнаты, к валявшейся на полу «беретте». Михалыч опередил меня всего на мгновение и отшвырнул ударом ноги. Попал по ребрам. Чуть ниже – точно бы вырубил минут на пять. Я отлетела к стене, но быстро сумела вскочить, оказавшись между Стариком и дверями.
Он поднял «беретту» и кивнул:
– Ты молодец, Таня. Хорошо держишься.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.