Стальной король

Выйдя из здания банка, Денис внимательно рассмотрел визитку, врученную ему попугаем Кешей. Визитка была напечатана на плотной розовой бумаге с золотой каймой. Аршинными синими буквами на визитке значилось: Иннокентий Иванович Стариков, первый заместитель председателя правления Чернореченсксоцбанка. Справа красовался герб вышеназванного банка. Герб изображал дракона, вцепившегося в кусок черного, поблескивающего на изломе угля. В целом визитка удивительно напоминала букет в стиле «бидермейер». На обратной стороне карточки значился нацарапанный Кешей сотовый телефон – 5–13–83.

Если записать этот телефон наоборот, то получался как раз тот номер, который был нацарапан на клочке бумаги, засунутом в бумажник Вадима.

Городской главпочтамт располагался на проспекте Коновалова, в двух шагах от банка, и был сплошь оклеен старыми плакатами. Рекламы почти не было – никакой «Джонсон и Джонсон» не собирался терять деньги на то, чтобы уговаривать жителей нищего Чернореченска мыть головы именно его шампунем. «Джонсон и Джонсон» знал, что в Чернореченске все равно нет горячей воды. Наверное, если бы «Джонсон и Джонсон» разработал средство от вшей, он бы мог рекламировать его в Чернореченске. Но средства от вшей у западных компаний не было, и предложить бастующим шахтерам им было нечего.

Поэтому плакаты на главпочтамте расхваливали совершенно однотипный товар – кандидатов в губернаторы. Трое кандидатов были старые и мордастые, один – лет сорока. У сорокалетнего были пухлые порочные глаза и нос пятачком, он прижимал руку к большому нательному кресту и улыбался, как фарфоровый кот. Надпись под плакатом призывала голосовать за Михаила Никишина. Черяга почему-то отметил этот плакат и эту фамилия, – наверное, потому, что десять лет назад директора производственного объединения «Чернореченскуголь» тоже звали Никишиным.

Плакаты были старые, выборы прошли шесть месяцев назад, и кто-то содрал большую часть Никишинских плакатов. Улыбка Никишина осталась – она была намертво приклеена к старой облезлой штукатурке.

Денис зашел на почту, набрал код областного центра и номер, записанный на обложке записной книжки Вадика: 87 92 74. «Неправильно набран номер», – пожаловался автомат.

Денис повторил попытку, набрав код Ахарска. Телефон взяли немедленно, и приятный девичий голос произнес:

– Приемная Извольского. Слушаю.

Денис повесил трубку и вышел из кабинки.

Спустя два часа Денис Черяга остановил машину у железнодорожной станции «Чернореченск».

Станция была маленькая, одноэтажная, с загаженным перроном и туалетом типа «сортир», пристроенным к торцу. Пути были оголены и брошены, и разбитые посереди них палатки напоминали городок археологов, раскапывающих остатки древней цивилизации, погибшей вследствие каких-то невиданных катаклизмов. Во всю сторону полотна тянулся лозунг: «Ельцин, мы тебя поставили, мы тебя и снимем!» Чуть подальше густел митинг, и грузный человек поносил в матюгальник правительство.

Большая часть обитателей палаток на митинге не присутствовала – надоело. Денис спрыгнул на рельсы и подошел к трем мужичкам, старавшимся над буханкой хлеба возле старой, видавшей виды палатки.

– Привет, ребята, как жизнь? – спросил он, усаживаясь на рельс.

– А ты кто такой?

– А я следователь. Из Москвы. Будем тут расследовать, как уголь воруют.

– А как воруют? – обиженно сказал один из шахтеров, – вон, как ни придешь, всегда какой-нибудь грузовик стоит и грузится. Начальника смены спросишь, куда грузовик, а он с три короба наплетет.

– Они когда пласт-то мерят, они должны у забоя мерить, – поддакнул другой, – а они на метр отступят и мерят. Там, в глубине-то, пласт породой прижало, он сантиметров на пять уже.

– Ну и что? – спросил Черяга.

– А ты сам подумай, пласт девяносто сантиметров, и с этих девяноста сантиметров пять неучтенные. Тут не то что на грузовик, тут на вагон хватит.

– Вам сколько зарплаты не платили? – спросил Черяга.

– Мне восемь тысяч должны, – сказал один шахтер.

– А мне десять. Вон, у нас Ваське ничего не должны. Потому что дурак.

– Как – ничего не должны? – удивился Черяга.

– А у нас же магазин есть, – «Слава труду». Тоже шахтоуправлению принадлежит, а в нем в долг можно все забирать.

– Так хорошо же! – недоуменно сказал Черяга.

– Ага хорошо! На рынке буханка стоит два рубля, а в «Труде» четыре пятьдесят. Телевизор – вон, точно такой, в магазине стоит за три тысячи, а в «Труде» он шесть. Вон Васька купил телевизор в счет долга, а тот через месяц кончился. Самое дерьмо туда везут, в «Труд», и еще в очереди надо стоять.

– А кто этим «Трудом» заведует? – заинтересованно справился Черяга.

– Да все те же директора и заведуют. Во! Сынок Никишина.

– А что – Никишин до сих пор директор? – уточнил Черяга.

– А куда он денется?

– Ворье собачье, – сказал один из шахтеров, – как при советской власти над нами были, так и теперь. Мы для них быдло.

– Младший Никишин еще в губернаторы баллотировался, – усмехнулся один из шахтеров, – своровал наши деньги и весь город плакатами оклеил – аж три процента получил голосов!

– Во-во, три процента получил и лет получил тоже три, – добавил кто-то и пояснил, обращаясь к Черяге, – он ведь сидел, сыночек-то – три года.

– За что?

– За изнасилование.

– Они что делают? – добавил третий, – они нам выписывают зарплату, а потом говорят: ах извините, мы вам лишнее насчитали, мы у вас в следующем месяце вычтем. Ну что же! Соглашаешься, вычитают. А потом эти деньги куда деваются? Они же обратно из фонда заработной платы не возвращаются, их директора между собой делят.

Вокруг Черяги понемногу собиралась небольшая толпа, привлеченная свежим лицом и интересным разговором.

– Ты вон туда посмотри, – сказал Черяге один из новоприбывших.

Черяга посмотрел и ничего не увидел: за железнодорожными путями тянулась густая лесополоса.

– Рынок наш алафьевский знаешь? – спросил шахтер.

Черяга вспомнил, что за деревьями близ станции и вправду должен быть рынок.

– Каждый день там наркотой торгуют, – продолжал шахтер, – во! Все что хочешь можно купить, стакан «чернухи» – как стакан семечек!

– А кто торгует-то? – спросил Черяга.

– А кто их знает? Бандиты.

– А в пикет кто вчера стрелял?

– Говорят, спецслужбы, – сказал один из шахтеров. – Специальную бригаду из Москвы прислали, чтобы нас запугать.

– Какие спецслужбы! Бандиты стреляли, Никишин их нанял, чтобы мы разошлись!

– А вот и спецслужбы, сдохнуть если вру! И Лухан то же сегодня по радио сказал!

– Предатель твой Лухан рабочего класса, наймит директоров, точно тебе говорю!

– Ага! А то вы, коммуняки, не предатели! Семьдесят лет на нашей спине как сидели, так и сейчас сидите – вон Никишин, он что, без партбилета командовал?

Поднялся гвалт. Шахтеры обсуждали все сразу – и директоров, которые как помыкали ими при советской власти, так и помыкают сейчас, и спецназовцев, которых сегодня кто-то признал в двух крутых парнях, выходивших из местной гостиницы и садившихся в иномарку типа «тойота королла» с московскими номерами; и кто-то порывался идти в гостиницу и бить их смертным боем, а кто-то возражал, что вряд ли спецназовцы были такие лопухи, что приехав в город, поселились в гостинице, потому что у спецназовцев должны быть явки, пароли и тайные квартиры. А потом все как-то замолкли, и один шахтер грустно сказал:

– У Завражина жена осталась и трое детей.

– А второй убитый, Черяга, – вы его знаете?

Шахтеры зашумели снова. Большая часть голосов склонялась к тому, что они Черяги не знают, но один, самый пожилой, заявил:

– Да нет, был тут паренек, от спонсоров хлеб возил.

– А от каких спонсоров?

– Да хрен их знает. Спросите у Лухана.

– А кто такой Лухан?

Шахтер ткнул пальцем поверх митинга, туда, где старался человек с мегафоном.