Страница 79 из 107
В глазах светился неподдельный интерес. А вот послышалось и радостное волнение: возглас «О-о!» – он явно обрадовался им самим, и не только потому, что они были из Франции.
– Приветствую вас, сударыня, и вас, сударыня и мессер, в замке Кирхштайн! – голос барона оказался ясен и звонок, словно годы не смогли отобрать его обертонов и насыщенности. Тон был неподдельно радушным, – Добро пожаловать! С вашего позволения, я – барон Карл фонХорстман. Прошу располагать мною и моим домом как вам будет угодно!
Катарина отметила прекрасный французский, хотя и с лёгким жестковатым акцентом. Возможно, у мессера барона давно не было практики в общении на языке любви. А может, он всегда так говорил. Она, чувствуя себя снова остриём клина, в который её воинство автоматически построилось, сделала шаг навстречу, сохраняя принятую заранее царственную осанку, и, открыто улыбаясь, слегка присела в изящном реверансе в ответ на поклон и улыбку хозяина:
– Благодарю за гостеприимство, любезный господин барон, от себя и от своих друзей! Позвольте их вам представить: это Мария де Аррас, моя главная фрейлина, это Пьер д,Анжар, мой конюший. А я, с вашего позволения, графиня Катарина-Изабелла деПуассон.
Прежде всего я хотела бы пожелать вам, и вашему дому благополучия и счастья.
И передать вам сердечный привет и такие же пожелания от моей матери, графини Анриетты деБуа-Трасси!
– О, Боже! Вы – дочь Анриетты! Вы… О! – на какие-то неуловимые доли секунды что-то огромное и волнующее мелькнуло в его глазах. – Ну конечно же! Как я сразу… Ведь вы так похожи – стан, посадка головы, улыбка! Пресвятая Богородица! – он перевёл дыхание, – Огромное спасибо за добрые пожелания! Как же я рад вас!..
Быстро пройдя разделявшие их два шага, он взял её руки в свои. И снова что-то блеснуло в его глазах – то ли искра неподдельного счастья, то ли слеза, то ли воспоминания о давно минувших счастливых днях юности. Катарина не смогла бы поручиться, что это было: он сдержал свои эмоции огромным усилием воли. Но она отметила, как дрожат его сильные ещё руки, нежно сжимавшие её похолодевшие пальчики.
Жадно всматриваясь в черты её лица, он, сдерживая дрожь в голосе, произнёс:
– Дорогая моя, умоляю вас, не сердитесь на меня за это… э-э… несколько несдержанное проявление чувств. Но я так рад видеть вас, и слышать, что милая Анриетта ещё помнит обо мне!
Ну, расскажите, умоляю вас, расскажите: как она, кто ваш муж, что у вас нового?
О, впрочем, прошу прощения, я слишком тороплюсь! Разумеется, здесь не место для подобного разговора! Может быть, если вы не против, мы перейдём ко мне в кабинет? Хотя что я говорю! Извините ещё раз: от волнения я совсем забыл свои обязанности хозяина! Может быть, вначале вы хотели бы переодеться и отдохнуть?
– Нет-нет, любезный господин барон! Это может и подождать. Тем более, что мы не так уж и устали. Мы с удовольствием последуем за вами – и всё расскажем!
– В таком случае – прошу. Там гораздо уютней и светлее. Я распоряжусь, чтобы подали напитки, и больше никто не помешает нам беседовать.
Проходя за бароном по большим и малым комнатам и крутым лестницам, и изгибающимся коридорам, Катарина с интересом осматривалась.
Замок поражал хаотичностью и непродуманностью планировки. Словно кто-то ленивый набросал кубиков с комнатами внутри, а затем пробил в самых неподходящих местах отверстия и понастроил переходов, чтобы хоть как-то соединить между собой разноуровневые и разноразмерные помещения. Большинство комнат вообще никак не использовалось. Явно, тут строило несколько поколений хозяев. И строило так, как считало нужным. Явно и то, что и дом и хозяин знавали лучшие времена. Впрочем, это не её дело. Каждый имеет право жить, как хочет.
Второй и частично третий этажи, однако, являли несколько иную картину. Они были несомненно обитаемы, и хорошо обжиты.
Здесь было чисто, уютно, мебель и гобелены в порядке, окна помыты. В тёмных переходах и на лестничных маршах горели факелы в железных держаках, при виде которых она невольно содрогнулась – не прошло и двух месяцев, как она… Но эта история, к счастью, позади. Вроде бы.
Окна, выходящие во двор, были достаточно широки, чтобы освещение в больших комнатах оказалось хорошим. Катарина отметила высокие потолки и толстые стены – конструкция замка несомненно была рассчитана на века и возможную осаду. Однако зимой наверняка уходила масса дров на отопление хотя бы жилой части дома. Размеры каминов, имевшихся почти в каждой комнате, поражали воображение: казалось, туда поместятся целиком огромные брёвна хоть трёх метров в длину. Интересно, какие же в таких каминах трубы? И сколько этих труб там, на крыше?
В небольшом и светлом, уютном, как и было обещано, кабинете, у барона оказался даже шкаф с огромного размера книгами – такой роскоши Катарина ещё ни у кого здесь не видела.
Ну, это и понятно: ведь до изобретения книгопечатания ещё пара веков, а рукописные книги наверняка безумно дороги. Только действительно интересующийся и богатый человек мог позволить себе такое сокровище – несколько книг.
– Прошу, располагайтесь. – барон любезно указал Марии и Пьеру на угрожающе массивный диван у стены, а Катарине – на одно из кресел у нерастопленного камина. Сам же, когда все расселись, устроился в кресле напротив Катарины и протянул руку к колокольчику на столе.
Однако Катарина, успевшая переглянуться со своими, жестом мягко остановила его:
– Нет-нет, мессер барон, прошу вас – напитки и прочее подождут.
– Как прикажете, сударыня. Тогда – умоляю: не томите, рассказывайте! – он был возбужден, глаза сверкали. И он явно радовался возможности узнать новости о матери Катарины и остальных, оставшихся там, в далёкой Франции, друзей и близких… Значит, старые чувства ещё не совсем угасли, не покрылись пылью долгих лет разлуки – не то, что замок.
Катарина помолчала. Все домашние заготовки перед лицом этого симпатичного и очень понравившегося ей мужчины сразу представились надуманными и пошлыми.
Впрочем, оригинального ей в голову тоже ничего не пришло. Поэтому она сказала:
– Мессер барон! Дело в том, что мы находимся в несколько затруднительном и щекотливом положении. И в вашей ли власти и силах помочь нам, или нет – решить можете только вы. В настоящий момент мы – беженцы из собственной страны. Здесь виновата и любовь… И политика.
Поэтому если вы окажетесь не в силах предоставить нам гостеприимство и помощь, прошу вас сказать об этом не стесняясь, и не испытывая никакой неловкости. Ведь лично нам вы ничем не обязаны, и мы вполне можем позаботиться о себе сами.
– Простите, сударыня, к чему такое грозное и печальное предисловие! – перебил её удивлённый и несколько обиженный барон, – Не знаю, в чём у вас там дело, но что бы вы не натворили – да хоть бы и мятеж подняли против вашего чёртового Филиппа! – мне-то что за дело?! Нет такой услуги, которую я не оказал бы дочери дорогой Антиетты! Я был бы последней свиньёй и никудышним рыцарём, если бы в трудный час не оказал всей возможной помощи в любой – повторяю: в любой! – беде вам, сударыня, и вашим друзьям! – он коротко поклонился каждому.
Поэтому – если не хотите – можете мне вообще ничего не говорить. Если же решитесь посвятить меня в ваши тайны – умоляю: не ходите вокруг да около, а говорите. Повторяю: нет такой услуги, которую я не оказал бы своей… Дочери своей подруги!
– Благодарю вас, любезный хозяин за сочувствие и понимание. Поверьте, нет ничего приятней, чем услышать, что вы готовы оказать нам поддержку… Она нам очень нужна! И не сердитесь, – она грустно улыбнулась, – за хождение вокруг да около. Мы, конечно, всё расскажем. Но, наверное, суть вы поймёте, прочитав это письмо, – Катарина протянула барону письмо матери, загодя спрятанное в потайном кармане рукава, где обычно она хранила сяринкены.
Барон, чуть нахмурив кустистые брови, взял письмо, и без лишних вопросов и комментариев быстро вскрыл его и прочёл. Озабоченное лицо его просветлело. Он поднял на неё умные и ясные глаза.