Страница 75 из 107
– Да уж не меньше, наверное, нескольких десятков! А для нашего захвата уж точно приготовлена рота гвардейцев…
– Пьер! – она притворно вздохнула, – Скромней надо быть, скромней! Особенно в нашем положении. Мы, конечно, ребята смелые и семеро одного не боимся, а уж в коварстве поспорим с гремучей змеёй, – Но!.. Против стрелы из-за куста, или яда в вине очередного трактира и мы ничего сделать не сможем…
Наше главное оружие – то, что… Нас сейчас здесь нет. Поэтому предлагаю подумать, как нам отвести подозрения монсиньора архиепископа – будь он неладен! – от австрийского направления.
– А чего тут особенно думать! – обрадовалась Мария, – Надо просто отправить вместо этого письма другое, где говорилось бы, что граф ничего не нашёл, поэтому хочет ещё денег, чтобы, значит, поехать поискать где-нибудь ещё! Для нас главное – чтобы подальше отсюда!..
– Что ж, устами… хм. – оборвала себя Катарина, – Идея в целом кажется мне разумной. Тем более, что у нас есть и посыльный, который отвезёт наше письмо, и ему известен адресат. И появится он здесь сегодня, – она кивнула Пьеру, – к вечеру.
Взглянув в окно, где непроглядная темень уже сменилась аквамариновыми тонами приближающегося нового дня, она оптимистично прокомментировала:
– Значит, у нас впереди целый день, чтобы научиться подделывать его почерк, и придумать подходящий текст… Чтобы, значит, было не слишком подозрительно: с некоторой долей недовольства, что, мол, столько времени потерял… Ну, и, конечно – чтоб слали побольше денег. – она вздохнув, посмотрела на Пьера, – Дорогой Пьер, уж извини, но, похоже, завтрашней ночью тебе придётся откопать «любезного виконта» обратно! Нам нужен перстень этого шустрого мерзавца.
– Уж не этот ли? – проворчал Пьер, вынимая из кармана перстень-печатку с причудливой монограммой.
– О, Господи! Вот это да! Как ты догадался, что он нам понадобится?!
– Ха-ха… Конечно, хотелось бы прикинуться умнее, чем я есть, и сказать, что, мол, я это сразу понял, как увидал его письмо… – он хитро усмехнулся в бороду, – Но нет, на самом деле всё было по-другому. Просто я подумал, что если всё же кто-то когда-нибудь обнаружит нашего друга, то по этому перстню… и вещам он сможет запросто опознать его!
Поэтому, уж извините, милые дамы, я снова раздел его – так что ваши старания пропали даром – снял этот перстень и образок, а все вещи вместе с большим камнем утопил в озере. Оно, кстати, достаточно глубокое, и расположено недалеко. Не хотите ли искупаться, как это сделал я?
– Ну, нет! Благодарим покорно! В такую холодищу что-то не хочется… Но ты – молодец! Очень правильно и мудро всё сделал. Спасибо.
– Всегда пожалуйста. Можете на меня рассчитывать и дальше, любезные фрау, – он раскланялся с обеими, – Кстати, может в дополнение к лопате прикупить ещё и кирку?
Мария надулась, Катарина рассмеялась. Впрочем, поворчав, Мария признала, что он прав – лопату выбрасывать не стоит, она может ещё пригодиться.
Порассуждав ещё о деталях, решили, что почерк попробуют подделать Мария, или Катарина, так как у Пьера не было достаточной практики в письме. Обсудив наиболее правдоподобное содержание письма, надумали лечь спать. За прошедшие сутки дел наворотили достаточно, поэтому устали и проголодались – как хорошо, что запас копчёного мяса, сала или колбасы всегда теперь был под рукой, поскольку его регулярно возобновляли: так, на всякий случай…
Спали хорошо.
Проснулись часов в двенадцать – солнце как раз стояло в зените.
Катарина какое-то время лежала молча, обдумывая как быть дальше. Затем, кое-что вспомнив, занялась рукой. Сняв повязку, она внимательно посмотрела на раны. Представила, как они затягиваются: от глубины – к поверхности кожи… Действовала по проверенной с ожогом методике: представляла, что разрезы словно выворачиваются наружу, вынося из тела всю заразу и оставляя после ран монолитные мускулы…
Магическое заклинание не подвело. Было страшновато, но в то же время так замечательно смотреть, как прямо на глазах выплывают страшновато выглядящие сгустки черно-желтого цвета (их она поспешила завернуть в кусок тряпки – мало ли!) и растерзанная плоть затягивается и срастается… И вскоре даже шрамов почти не осталось: только светлые полоски новой кожи!
Впрочем, нет. Это было уже слишком. В смысле, слишком подозрительно.
Сосредоточившись, она вызвала на месте полосок красноватые выпуклые рубцы, словно от зажившего ранения. Повертев ладонью так и эдак, она решила, что всё выглядит достаточно правдоподобно, чтобы объяснить чудодейственным бальзамом, и дня через два-три можно будет показать руку всем – мол, какие молодцы братья! А сейчас рука ей очень нужна как раз в рабочем состоянии: ведь подделывать чужой, да ещё мужской почерк – не шутка.
Руку она, разумеется, вновь забинтовала.
Но так как как раз перевязанная рука могла вызвать ненужные толки, да и запоминалась легко, она растолкала Марию, и той пришлось принести завтрак к ним в комнату.
Что, собственно, было вполне нормально для изнеженной дворянки. Но хорошо, что никто из посторонних не смотрел, как завтракает эта дворянка: ела она с волчьим аппетитом: наверное, организм требовал материала для восстановления – сил, руки. И вообще, всего! Да и продукты были и свежие и вкусные, особенно сливки – о, сливки!..
Позже, когда пришла прислуга в виде рябой дочери хозяина, чтобы убрать посуду, Катарина, сев на свою руку с повязкой, сердито-повелительным тоном спросила на отвратительном немецком, почему это не заходит пожелать ей доброго утра мессер виконт? Ей ответили, что ещё ночью виконт отбыл в неизвестном направлении.
– Даже не попрощавшись?! Швайн! И это называется – галантный кавалер! – от души возмутилась Катарина, – Ну пусть ещё когда-нибудь попробует показаться мне на глаза! Он узнает, как я страшна в гневе!..
Она пофыркала и понадувала губки ещё пару минут, про себя думая, не переигрывает ли, затем потребовала перо, чернила и бумагу.
Когда всё было доставлено, они с Марией попробовали свои силы в уголовно наказуемом деянии по изготовлению поддельных писем.
Выяснилось, спустя пару часов препирательств и разных «нет, а давайте теперь так!..», что у Катарины всё равно получается лучше, несмотря, а, может, как раз благодаря повязке. Именно такой торопливо-небрежный почерк им и был нужен. Поэтому после обеда, ещё трёх часов тренировки, и кучи испорченных листков, она смогла, наконец, воспроизвести почерк и стиль достаточно хорошо:
«Монсиньор!
Сожалею, что пока ничем не могу Вас порадовать.
Как поиски, так и ожидание не принесли никакого результата. Возможно, Ваш информатор что-то неверно передал, или сам был введён в заблуждение. Однако не желая быть обвинённым в недостатке рвения или терпения, и стремясь оправдать Ваше высокое доверие, я намерен провести здесь ещё не менее двух недель, после чего, если не получу новых указаний, перенесу свои усилия южнее. Так мне в настоящее время подсказывает чутьё, столь высоко ценимое Вашей милостью.
Как всегда, молю о Вашем благословении, и остаюсь Вашим преданнейшим слугой.»
Ей казалось, что она достаточно верно уловила немного ироничную манеру талантливого, в меру (ну, то есть, в соответствии с оплатой!) преданного, но с определённой долей гордости и независимости, авантюриста-наёмника, по отношению к своему вышестоящему, обладающему деньгами и властью, но гораздо менее храброму работодателю-покровителю, каким, несомненно и являлся епископ Нарбоннский.
Несмотря на некоторый риск, им казалось, что это в любом случае лучший вариант, чем полное отсутствие как ответа на высочайший приказ, так и самого агента. Если не выходить на связь с «шефом» слишком долго, то розыск пропавшего неизбежен. Тогда всплывут и они…
Ладно, они честно постарались отправить «виконта» на юг. Ход за противником.
Некоторое время она колебалась: какую поставить дату. Потом решила не мудрить, и поставить сегодняшнее число – одиннадцатое сентября.