Страница 72 из 107
Со стоном она села, прислонившись спиной к кровати, и здоровой рукой стянула оттуда простыню, чтобы прикрыть наготу.
Чёртов виконт. Всё тело болело, словно по нему проехал дорожный каток. Единственное, что утешало, так это неприкрытый восторг в глазах её верного помощника. Вздохнув, она откинула голову на матрац, отбросив растрепавшиеся волосы с глаз.
– Вам не за что просить прощения… Сударыня, – смущённо пробормотал полыхающий до ушей Пьер, – Ведь вы опять сделали почти всю работу – и какую работу! – Сами! Но я вижу, вы ранены? Позвольте вам помочь!
– Это пустяки! – отозвалась Катарина, внимательно приглядываясь к нему.
Он явно был очень сильно встревожен за неё, и переживал больше, чем хотел показать. А по тому, как этот закалённый и сдержанный пожилой мужчина мило засмущался и зарделся, увидев её, обессилено лежащей на голом полу, она безошибочным женским инстинктом сразу поняла бы его подлинные чувства, даже если бы не догадывалась о них до этого.
И сейчас её жестокий аналитический ум говорил ей о том же: нет сомнения, что Пьер её любит. Бедняга.
– Рана неглубокая. – продолжила она, – Оторви мне кусок простыни, или ещё чего-нибудь, перевязать этот укус, а то я запачкаю кровью всё вокруг даже больше него. – она продемонстрировала Пьеру укус, кивнув головой на виконта.
– Пресвятая Богородица! Ну и сволочь! Он укусил женщину!..
– Хм. Не могу его винить… Да и ты бы укусил, если бы от этого зависела твоя жизнь… – проворчала Катарина, меняя позу, так как что-то в доске впивалось ей в копчик, а подняться сил ещё не было. При этом она поневоле опять закряхтела и замычала, ощупывая ссадины и синяки, – Вот здоровый, чёрт. Я уж думала, мне конец.
– Вот это точно, сударыня, и я так подумал! Больше всего разозлился на себя! И как это я позволил вам уговорить меня на такой рискованный… – подхватил Пьер, доставая из кармана предусмотрительно приготовленный кусок чистой ткани для перевязки, опускаясь возле неё на колени и бережно, словно хрустальную вазу, беря её за руку, – Позвольте мне…
Да, честно говоря, я так и подумал, когда вы упали за постель! Видали бы вы, как я сиганул с крыши этого проклятого сарая! Вы, конечно, оказались правы, и позиция там была прекрасная… Но я как-то не подумал, что если не уложу его сразу, помочь вам никак не смогу! – очень аккуратно и нежно он бинтовал её руку, из которой ещё шла кровь, расползаясь ярко-алыми пятнами на белой материи.
Они находились в опасной близости, и она не отрываясь смотрела на него. Наконец он поднял глаза, но тут же опустил их, с преувеличенным вниманием занимаясь её рукой. Но она продолжала в упор требовательно смотреть на него пронзительным взором.
Наконец, не выдержав, он вновь поднял свои глаза.
После долгой паузы неохотно выдавил из себя:
– Ну да, это правда. Я знал, что рано или поздно вы догадаетесь. Ведь вы теперь очень умны и наблюдательны… – он помолчал, затем продолжил со вздохом, – Я, в-общем-то, любил вас всегда. А сейчас, когда вы стали совсем другая – особенно…
В вас стало так много всего… Ну, не знаю… Какого-то нового, непонятного – женского и… кошачьего! Не знаю, правильно ли я говорю, но чувствую я так. – он словно запнулся, затрудняясь сформулировать мысль. Но – продолжил-таки:
– Однако ваша милость не должны обращать на мои чувства никакого внимания! Я прекрасно осознаю своё место, возраст и положение. Никогда и ни за что я не выдал бы своих чувств, и, ручаюсь – больше не выдам!.. Но смотреть, как этот похотливый, мерзкий наемник-убийца будет…
О, Пресвятая Дева! Это уж было слишком… – для молчаливого и всегда сдержанного Пьера такая речь была верхом красноречия и многословия. Однако, оказалось, что он может очень ясно излагать свои мысли и чувства.
Достойный и верный мужчина. Вот он – настоящий рыцарь.
Придётся сказать ему правду – он это заслужил.
– Спасибо, Пьер, – она говорила просто, без выкрутасов жеманницы, которой признались в любви, – Ты всё сделал правильно.
А насчёт другого… Я тоже должна быть откровенна с тобой. – теперь уже замялась она, – Я… пока не испытываю ни к тебе, ни к кому-нибудь другому подобных чувств.
Я даже не уверена, смогу ли я теперь вообще их испытывать! Ведь я теперь не женщина и не мужчина – а так, нечто… Непонятное. Автомат для мести.
Машина – убийца.
Смертоносная, как сталь. Я не хотела, чтобы так получилось. Хотя… Нет, хотела.
И вот, так и получилось… И сейчас у меня нет ни сомнений, ни угрызений совести по поводу сделанного, – она повела рукой в сторону виконта, – Только холод и пустота…
Вновь мучительная пауза. Отвернувшись, она произнесла, сдержав слёзы:
– Не знаю, поймёшь ли ты меня. Но чувств нормальной женщины во мне нет. Не знаю: ещё нет, или – уже нет… И я не знаю, смогу ли я когда-нибудь отвечать на чувства других людей. – потупившись, она умолкла, закусив губу.
Он мучительно размышлял. Затем складки на его лице разгладились:
– Сударыня! Умоляю вас, не считайте себя как-то связанной моими чувствами!
Поступайте только так, как считаете нужным, и забудьте о том, в чём я только что признался! Да и в любом случае, человек в моём положении и возрасте, честно говоря, и не рассчитывает на взаимность такой молодой и знатной дамы! Признаюсь честно: мне нравится любить вас, но…
Вздумай вы действительно ответить мне взаимностью, я просто не знал бы, что и делать!
Поэтому давайте просто оставим всё, как было до того, как вы вытащили из меня это признание… По-моему, так будет лучше для всех!
– Ах, Пьер!.. Ты самый умный и галантный мужчина из всех, что я встречала! – чувство глубокого облегчения охватило её. Действительно, его реализм и рассудительность позволяли избежать больших проблем в их сплочённом отряде, где они чувствовали себя просто семьёй – дороже и ближе людей у неё сейчас и не было!
От избытка нахлынувших чувств – благодарности, облегчения, да и, наконец, радости, что они перехитрили и избавились от коварнейшего врага, – она бросилась ему на грудь, рыдая, но успев пробормотать:
– Спасибо!
– Ну что вы, сударыня! А если вам ещё что понадобится – ну, там, перестрелять половину Парижского гарнизона, или, скажем, спуститься в пекло… Вы не стесняйтесь, говорите – и мы всё сделаем! Главное – руководите нами!
– Спасибо! Вы оба у меня просто из чистого золота! – теперь она и рыдала и смеялась одновременно. Пьер же нежно, по-отечески, поглаживал её по голове, где в это время рассудок никак не мог прийти к соглашению с бурей эмоций – таких непривычных…
Но и таких – мучительно-приятных!
37
Пока она не выплакалась, Пьер продолжал бережно и нежно обнимать её.
Пожалуй, всё же больше он любил её как дочь – недаром же он знал её ещё с пелёнок… Но теперь она уже взрослая девочка. Нужно закончить начатое.
Нервная разрядка длилась не больше двух минут.
Утерев слёзы тыльной стороной здоровой руки, она мягко, действительно по-кошачьи, выскользнула из его объятий. Улыбнулась. Вздохнула. Завернулась в простыню.
– Тебе пора убрать эту лестницу. Да и окошко надо закрыть. Я замёрзла. – она действительно дрожала от холода и пережитого стресса, и зябко поёжилась.
– Да, ваша правда. Сейчас я вылезу и всё уберу. А как быть с… этим? – он кивнул в сторону трупа.
– Пусть полежит. А ты пока достань лопату. Лучше всего, конечно, в деревне, подальше отсюда. Часа в три мы с Марией спустим его из окна, а потом поможем тебе положить его на лошадь. Лошадь потом нужно будет расседлать и отпустить. Его же, и все его вещи надо будет отвезти подальше и закопать поглубже. Найти его ни в коем случае не должны.
– Хорошо. Часа за три-четыре я как раз успею достать лопату, и выкопать достаточно большую яму. Но не хотите ли вы сказать, что всё это время пробудете с ним?
– Но ведь он же уже не кусается?! Не возмущайся – опять пошутила… Нет, конечно. Мы сделаем всё, что надо, и уйдём к себе. Как будешь готов, кинешь камушек в окно.