Страница 20 из 21
— А что это за «Свадебная рубашка»? — поинтересовался я, хотя весь этот разговор действовал на меня крайне неприятно. Я не мог представить — как можно так спокойно рассуждать об этих вещах, одно воспоминание о которых — заставляло меня нервничать.
— Не знаю, почему она так называется. «Рубашка смерти» — второе название — не требует на этот счет пояснений. Представляет она собою рубашку из тонкой проволоки с мелкими ячейками. Системой винтов ее можно стягивать так, что она суживается и проволока врезается в тело. Самое интересное то, что сам процесс не особенно мучителен. Но когда рубашку снимают, то тело, которое напоминает шахматную доску, начинает страшно болеть, воспаляется, и дело заканчивается обычно гангреной. С такою кожей — шахматной доской можно выжить и целые сутки и двое, но, кажется, это обстоятельство — не радует тех, кто живет, и они предпочитают скорее умереть…
— Будьте вы неладны, Перейра, с вашей рубашкой… Я и слушать об этом не желаю, — закончил беседу я.
Ранним утром нас уже ожидал замызганный китаец, который должен был быть нашим проводником. Наскоро выпив кофе, мы пошли за ним и вскоре углубились в лабиринт узеньких, грязных улочек. Недалеко от городской стены, на песчаной низине, мы увидели толпу охотников поглядеть на этот спектакль.
Скоро увидели мы и осужденных. Их, было, по крайней мере, душ двадцать, и я, к великому моему удивлению, не заметил ни малейшего признака страха на лицах. Они сидели вокруг деревянного помоста, беззаботно лопотали о чем-то меж собой, совершенно безучастно наблюдая все приготовления к последнему в ихней жизни спектаклю. Вероятно, их природный фатализм позволял им это. Время от времени какой-нибудь из них поглядывал на палача и его помощников, в руках которых блестели на солнце какие-то страшные орудия, но взгляды эти говорили скорее о заинтересованности, чем о страхе.
Шум и выкрики толпы, зазывания продавцов сладостей к своим лоткам, смех и шутки — напоминали народное гулянье, ярмарку — но только не выполнение смертного приговора… Китай есть Китай и его восточная душа никогда не будет нам понятна. Я вспомнил Киплинга:
Окинув быстрым взглядом всю эту панораму, я поспешил распрощаться с Перейрой и прямо-таки рысью побежал назад, к нашему отелю, ибо не имел ни малейшего желания случайно дождаться начала представления, так как в «Небесной империи» — ужас пыток превышает всякое представление нормального воображения.
К обеду возвратился и португалец и с триумфом показал мне свое новое приобретение. «Рубашка» была старая, ржавая, но еще целиком пригодная к выполнению своих функций, как сообщил Перейра, очаровательно улыбаясь. Глядя на нее, я с трудом скрывал — насколько она мне отвратительна, чтобы не доставлять неприятности этому великолепному Перейре, который радовался, как ребенок, что приобрел такой редкостный и ценный экспонат.
— Чем это хуже, чем собиранье китайского фарфора или коллекционирование каких-нибудь дурацких монет или почтовых марок!.. Право, не понимаю.
Механизм, которым рубашка суживалась — был сконструирован чрезвычайно остроумно и сделал бы честь любому современному конструктору. Я, невольно заинтересовавшись, стал рассматривать и разбираться в нем. Увидев это, Перейра даже обрадовался и с увлечением стал мне все объяснять и показывать. Это совершенство конструкции — немного примирило меня с инструментом и я уже спокойнее глядел на него, начиная ценить в нем «Kunststuck».
Теперь, когда Перейра удовлетворил свое любопытство и заполучил «Рубашку смерти» в свое владение — ничто нас уже не задерживало в Кантоне и на следующий день мы выехали в Макао.
Макао — преинтереснейший город. Во-первых — изумительная природа: роскошная, тропическая, экзотическая. Растения — каких нигде больше не увидишь, фрукты, каких нигде больше не отведаешь… Во-вторых — это китайское Монте-Карло. Там пышно процветает азартная игра. «Пантан» — нечто вроде рулетки, «Поо-Чи» и еще множество подобных развлечений, чрезвычайно удобных для облегчения карманов. Одна игра в карты, изобретенная тамошними мастаками — распространена теперь по всему миру и так и называется — «макао». Наконец, — это столица всей жулябии, всех прохвостов и проходимцев на всем Дальнем Востоке. Для криминалистов — это неисчерпаемый источник для исследований. Здесь можно отыскать богатейший материал для работ по изучению преступности. Все это придает городу своеобразный колорит.
Я не великий игрок, к тому же и денег свободных имел не так много, чтобы пополнять ими карманы желторожих шулеров, и поэтому заинтересовался больше чудесными окрестностями, но Перейра провел в притонах немало времени и, кажется, — денег. Наконец и это нам надоело и мы отправились на плантации, с тем, чтобы по дороге заехать на несколько дней в охотничью хижину Перейры.
Хижина эта была расположена недалеко: километрах в трех от плантации Перейры и стояла на краю первобытных джунглей. По другую сторону — было сплошное, непроходимое болото; вероятно, поэтому местность была совершенно безлюдна. Людей не было, но зато всяческой дичи, как говорил Перейра, было «столько — сколько звезд на небе», в чем я имел полную возможность убедиться в первый же день охоты.
На другой день Перейра почувствовал легкое недомогание и я отправился на охоту в джунгли сам. Когда я возвратился нагруженный добычей, ему стало лучше, но казался он менее оживленным и разговорчивым, чем всегда. В углу стоял его раскрытый чемодан и сверху в нем лежала, небрежно брошенная, знаменитая «Рубашка смерти».
— С какой это стати вы вытащили этот уникум? — спросил я, когда мы немного подзакусили и опорожнили две бутылки неплохого коньяка.
— Так, разглядывал, — небрежно ответил португалец. — Все любуюсь.
Вероятно, под влиянием выпитого, эта рубашка не вызывала теперь во мне того отвращения, пересилить которое прежде я был не в состоянии, и я с интересом наблюдал, как Перейра поднялся, взял рубашку, повертел в руках и кончил тем, что напялил на себя…
— Сидит неплохо! Как от хорошего портного… — засмеялся он. — Ну-ка, подкрутите этот вот винтик, интересно, как оно действует.
Я послушно подкрутил, и мы, верно, добрых полчаса забавлялись, как дети.
Когда Перейра скинул рубашку, мне захотелось попробовать на себе, и я в свою очередь натянул ее. Она плотно прилегала к туловищу. Я уселся на стул и сказал что-то на тему о том, что не хватает только невесты, раз уже жених облачился в свадебный туалет.
Перейра хлопнул меня по спине и сказал, усмехнувшись как-то неприятно:
— Не так уж страшен черт, как его малюют, правда? Постойте-ка, я малость поддам жару, — и он стал затягивать винты.
Рубашка сузилась и я почувствовал, как проволоки через настоящую рубашку врезываются в мое тело.
— Не затягивайте слишком туго! Это не приносит особого наслаждения…
Перейра тем временем быстро и ловко привязал мои ноги к стулу обрывком какой-то веревки и еще подтянул винты так, что, как говорится, глаза у меня полезли на лоб. Коньяк действовал, вероятно, так хорошо, что и тогда я не сознавал еще своего положения…
— Перейра, вы с ума спятили, черт возьми, — завопил я, — мне же больно! Бросьте эти идиотские штучки…
Португалец молча крутнул еще и отошел на несколько шагов.
— Теперь вы не можете пошевельнуться, не правда ли? — спросил он таким голосом, что я невольно глянул ему в глаза. Он внимательно, не отрывая взгляда, смотрел на меня. Я немного протрезвился и подумал, что он либо пьян, либо болезнь повлияла на его умственные способности… Если так, то акции мои стоят отнюдь не высоко…
— Конечно же, не могу, — отвечал я по возможности спокойно, — однако, снимите с меня эту чертовщину и будем спать…